Возвращение в Полдень - Евгений Иванович Филенко

со своим делом справлялся. А напоследок – огненная занавесь для тех, кому хватило безрассудства пройти свой путь к заветной Тайне до конца…

Нет, к дьяволу Церус I. Лучше вот что: Тартар. Имя, слух отнюдь не ласкающее, но за которым скрывался один из самых симпатичных и комфортных миров в человеческой сфере влияния. Возможно, кто-то из первопроходцев не сумел вовремя подавить спонтанный выхлоп черного юмора… Вместо зимы – сдержанная прибалтийская осень, сухая и солнечная, с ненавязчивым листопадом. Вместо всех прочих сезонов – флегматичное уральское лето, без жары, без тайфунов, безо всяких тропических истерик, но с частыми дождиками и редкими грозами. Аккуратные, словно бы специально подстриженные рощицы, основное население которых составляли ленивые и с большой неохотой поднимавшиеся на крыло птицы, а самый крупный наземный хищник размерами, обликом и повадкой походил на енота-полоскуна. Озера кристальной чистоты, в которых можно было плескаться без опаски быть съеденным заживо какой-нибудь большой и неприязненно настроенной рептилией. И плескались, помнится, все, кому не лень, невзирая на прохладные деньки и холодную воду. Нагишом, по заразительному примеру бесшабашных девиц-ксенологинь… А потом вдруг ни с того ни с сего выпал снег. Он лежал на мелкой бирюзовой траве, застигнутой врасплох таким обхождением, на перистых кронах коренастых деревьев, и незлобивое местное зверье оставляло на белой глади строчки следов, словно писало мелкими иероглифами на листе рисовой бумаги. Девицы с визгом кидались снежками, сам Кратов и еще несколько персон солидного возраста вылепили какого-то невероятно импозантного снеговика, всем было весело и немного неуютно, к полудню веселье наскучило и само собой сошло на нет, а на следующий день снег растаял и на время превратил доселе опрятный и уютный пейзаж в сущее болото…

7

«Что ты тут делаете, Консул?» – спросил доктор Мурашов. Он сидел напротив, в желтом скафандре с откинутым шлемом, и в своей обычной манере сканировал собеседника немигающими змеиными глазами. «Как что? Пытаюсь скорбеть об утрате». – «Допустим. Но при чем здесь какие-то голые девицы, не то ксенологини, не то амазонки… какие-то еноты с жирафами? Странная у вас получается тризна». – «Уж какая есть, не обессудьте. Я искренне стараюсь быть печальным, но в голову лезут эпизоды прежней жизни, забавные и… не очень. Наверное, я слишком много помню». – «Даже слишком много. Вы пытаетесь среди залежей ментальной рухляди отыскать рациональное зерно и употребить его в дело, а напрасно. Ищите ближе: если это ключи к каким-то замкам, то выданы они вам совсем недавно». – «Да, я достиг цели, но не смог ею завладеть. Досадно, но ничего не поделать. Отложу решение этой проблемы на потом. В данный момент меня больше волнуют эти… Всадники Апокалипсиса». – «И как вы намерены с ними поступить?» – спросил Мурашов с весьма живым для его нынешнего положения интересом. «Я бы их с радостью уничтожил. Ненавижу, когда со мной так поступают. Еще больше ненавижу, когда так поступают с теми, за кого я несу ответственность. Не скрою, мой ксенологический менталитет встает на дыбы. Он требует рационализировать фактическую базу, выстроить гипотезы и найти аргументы в рассуждении того, что не всякий безумный поступок лишен разумной мотивации. Возможно, так оно и есть. Но пока что, глядя на вас, я ни о чем так не мечтаю, как о старом добром фограторе….» – «Или о новом, – подмигнул Мурашов. – Как у Брандта. Я прав?» – «Чертовски правы. У него был фогратор неизвестной мне модели, а у вас не было никакого. Поэтому вы лежите в снегу в своем нелепом скафандре без мимикрирующей и рассеивающей опций, и сами холоднее всякого снега». – «А вы сидите, – покивал Мурашов. – В том же снегу и тоже без фогратора. Если вы полагаете, что разделение происходило по признаку наличия оружия, то вы ошиблись». – «Не думал я ни о чем таком. Хотя нет, думал. Очень поверхностно, вскользь. Кому вообще понадобилось разделять нас?» – «И все же задайте себе вопрос о признаке. И о том, на какие две неравных половины мы разделены». – «Это как раз несложно. Мы разделены на… – Он замялся, гадая, как отнесется к этим словам его визави. – На живых и мертвых». – «У вас получилось, – усмехнулся Мурашов. – С первой задачкой на деление вы справились. Справедливости ради замечу, что она была примитивна. Кстати, мое самолюбие не задето. Его вообще не так просто задеть, если вы помните… Теперь вам остались сущие пустяки: верно интерпретировать результат первой задачи и решить вторую, на сложение». – «Док, вы избрали не лучшее время для проверки моих способностей. Поверьте на слово: с арифметикой я всегда был в ладах». – «Это не арифметика, Консул. Это алгебра. Одна из многих алгебр, применимых к пространству решений, которыми вы давно пытаетесь оперировать. Можно сказать, с того момента, как астрарх Лунный Ткач забрал вас с гибнущего космического корабля». – «Ну хорошо… кто я такой, чтобы спорить с незваными гостями в собственных снах… Что за вторая задача?» – «Что нас объединяет?» – «Это же просто!» – воскликнул он и замолчал. Где-то таился подвох. И он его проглядел. А все потому, что не осмыслил результат первой задачи. Доктор Мурашов сканировал его холодными зелеными гляделками, на бледное лицо его падали карнавальные отблески разноцветных солнц, он ждал и никуда не спешил, поскольку времени у него было достаточно, а вот у Кратова, напротив, не прибавлялось. «Вот что, друг мой, – сказал Мурашов со вздохом. – Некстати вы решили прикорнуть. И место для того выбрали неудачное. Замерзнуть не замерзнете, а влипнуть в неприятности можете свободно. Черт с ней, с задачей. Она вот-вот разрешится сама собой, и глазом не моргнете… Levez-vous, Monsieur le Consul, vous avez de grandes choses a faire!»[1] – «Док, куда подевалась ваша обычная латынь? Ведь вы, кажется, не знаете французского…» – «Зато вы знаете, Консул. Просыпайтесь же!»

8

Кратов открыл глаза. Старательно моргнул несколько раз. Нет, задача на сложение не разрешилась. Он даже условий ее толком не понимал.

– Любите вы говорить загадками, док, – пробормотал он, похлопав лежавшего рядом Мурашова по руке.

«Мне положено скорбеть, – подумал он. – Я честно стараюсь. И никак не могу на этом сосредоточиться. Простите, Роман, но, кажется, скорбь придется отложить».

Итак, задача на сложение.

Кратов давно уже привык доверять собственным снам. Особенно с тех пор, как начал до определенных