Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

тебя не касается. – Грэнби начал расхаживать взад-вперед. Снял свою белую спортивную куртку. Покрутил головой, будто готовясь к физическим упражнениям. – Вообще. Вообще не касается. Это мое личное дело. Ты зашел слишком далеко.

– Инвентарная опись не составлялась. Договор не заключался. Все наличкой. У вас вообще есть право взимать здесь деньги?

– О чем ты говоришь? А? Ты мне угрожаешь? Ты угрожаешь моей семье. Следи за языком. Я тебя предупредил.

– Я съезжаю. Плату за последний месяц можете взять из моего залога.

– Ты никуда не пойдешь. Без оповещения за три месяца. Мы договаривались.

Недосып из-за ночных смен, трехчасовые ежедневные поездки на автобусе на работу и обратно в темную, убогую комнату, одежда, вечно валяющаяся на полу из-за отсутствия шкафа, бесконечные путешествия в прачечную, безразличие незнакомцев, усталость, безденежье, тревоги, постоянно сопровождающие неудачи, словно толпа навязчивых детей, страх перед будущим. Все это росло и давило на него страшным грузом. Скоро он сможет выпустить пар, который не в силах больше сдерживать.

– Договаривались? Мы договаривались на сотню в неделю! В следующий месяц вы попытались поднять плату на двадцать пять фунтов в неделю. Я что, должен оставаться здесь столько, сколько вы решите, при этом постоянно повышая квартплату? И еще угрожая мне? Я должен всю жизнь жить в финансовом рабстве у вашей «семьи»? Вы меня не напугаете, Грэнби. Один визит в полицию, или ДЗСО[5], и вашему мероприятию конец. Готов поспорить, вы еще и пособие получаете, да? Вы же ни дня в своей жизни не работали, верно?

Когда Фрэнк закончил, он понял, что зашел слишком далеко. Задел у этого человечка все больные места, используя непривычные слова вроде «финансовое рабство», недопустимое упоминание о «правах» и саркастический тон в отношении человека, имеющего семью. В «Ангеле» не было места такому понятию, как справедливость. «Ангел» напоминал тюрьму, где арендаторы были заключенными.

Грэнби обошел его кругом.

– Мне нужно идти. Нужно идти. Прочь с дороги. – Он направился к лестнице. – Ты, видимо, мандой меня считаешь. Мандой! Будут проблемы. Будут проблемы, если я не уйду прямо сейчас.

Сперва Фрэнк предположил, что Грэнби только болтать горазд о том, что не несет ответственности за свои действия, и, возможно, дал сейчас заднюю. И даже почувствовал триумф, будто этот задира и мелкий тиран был повержен. Но бледное лицо и стеклянные глаза хозяина, безгубый рот, бормочущий одно и то же, указывали на то, что Фрэнк совершил страшное преступление.

Грэнби просто лаял на него, как собака. «Манда» было для Грэнби не просто словом, а заявлением о несправедливо присвоенном статусе, о настоящем унижении. Протест Фрэнка несомненно повлечет за собой максимально жесткие ответные меры. Фрэнк сразу же понял это. Если считаешь такого человека как Грэнби мандой, с тобой может произойти все что угодно. Вот что здесь значило это слово. В местах вроде «Ангела».

Также он подозревал, что прямое действие, один на один, вряд ли в стиле Грэнби. Кожа у Фрэнка покрылась мурашками, когда он подумал, что ночью тот перережет ему горло. Или кудрявая голова быстро метнется в темноте, ухмыляясь кривыми зубами, и в спину Фрэнку вонзится нож, когда он будет, согнувшись над раковиной, мыть подмышки.

Самое время для таких фантазий. Сказанного не воротишь.

У Грэнби были ключи от его комнаты.

Нужно немедленно уходить.

Но как же вещи? Если он оставит свои компакт-диски и книги, они пропадут навсегда. А это все, что у него есть. И куда идти? Где перекантоваться? Максимум три ночи в каком-нибудь лондонском отеле, а что потом?

– Послушайте, Грэнби. Подождите.

Грэнби был уже на лестнице и поднимался на третий этаж. Он шел к себе в комнату за оружием? Фрэнк вспомнил недавние репортажи в новостях о сожженных заживо, облитых кислотой, зарезанных людях, и у него перехватило дыхание, а к горлу подступила тошнота. Он хотел загладить вину и ненавидел себя за мягкотелость.

Ноги Грэнби преодолели два лестничных пролета. В верхней части дома хлопнула дверь.

Фрэнк зашел к себе в комнату.

Не прошло и минуты, как кто-то осторожно постучал в запертую дверь. Фрэнк сидел неподвижно на краю кровати. Сглотнул, но так и не смог обрести дар речи.

– Фрэнк. Фрэнк.

Это был ирландец Малкольм. Старый декоратор с жуткими, косыми от астигматизма глазами, который вечерами вечно сидел в холле у таксофона и что-то бормотал в трубку, обычно отстаивая свою позицию в некоем затяжном споре, из двух сторон которого Фрэнк слышал лишь одну. Он толком не знал соседа, они почти не общались, хотя жили на одном этаже. Таким уж местом был Лондон. Другим арендаторам «Ангела» Фрэнк был либо не интересен, либо они опасались нового жильца.

– Что? – шепотом ответил Фрэнк, подойдя к двери.

– Могу я с вами поговорить? Все в порядке, Грэнби вернулся к себе в комнату.

Намек на то, что он прячется от Грэнби, вызвал у Фрэнка чувство стыда. Дрожащей рукой он открыл дверь.

– Могу я с вами поговорить? – Глаза у мужчины смотрели в разные стороны, а лицо от курения было желтовато-серого цвета. Среди прочих ароматов на втором этаже пахло самокрутками.

Фрэнк впустил соседа, закрыл дверь и запер ее, стараясь не шуметь.

Несколько секунд человечек оглядывался, изучая стены. На них не было картинок, только обои с толстым слоем краски цвета скисшего молока. Смотреть тут было практически не на что, если не считать нераспакованных коробок с вещами и неуместно выглядевшего офисного кресла перед подъемным окном, выходившим во двор, забитый сломанной мебелью.

Не глядя на Фрэнка, мужчина сказал:

– О, с тобой будет все в порядке, сынок. Пару дней. И он не придет с тобой разбираться. Здесь так не делается.

– А как делается? – вопрос вырвался у Фрэнка изо рта неожиданно для него.

Малкольм повернулся к нему лицом. Фрэнк не знал, в какой из глаз ему смотреть. Выбрал тот, который не был мертвым, выпуклым и не глядел в пол.

– Тебе нужно быть осторожным, сынок. Не стоит связываться с Грэнби. У тебя есть дня два на то, чтобы все исправить, не больше.

– Я не позволю ему меня грабить. Мы договаривались на сотню в неделю. Он пытался…

– Знаю. Я слышал.

– И что? – Фрэнк вопросительно развел руками. Если этот человек пришел, чтобы только повторить угрозы Грэнби, то мог уходить прямо сейчас.

– Поверь тому, кто знает, мой друг: лучше заплатить этому человеку то, что он просит, чтобы избежать проблем. Серьезных проблем. Сейчас он очень рассержен.

Фрэнк открыл рот, чтобы возразить. Ирландец поднял вверх руку с толстыми пальцами.

– Тебе придется приспосабливаться.