Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Евгения Бергер

чему все ЭТО? К чему мне эти подрагивающие кончики пальцев? Смотрю на свои поднятые кверху ладони и вспоминаю, как девять лет назад меня в спешном порядке отправили в Штутгарт в детский дом, и как Патрик единственный раз навестил меня там… Это был неблизкий для него путь, и он совершил его ради меня. Я ему тогда много жаловалась: на невкусную пищу, на отсутствие друзей, на злобных воспитателей… На самом деле все было не так уж плохо, как я описывала, но мне хотелось, чтобы он понял, как мне плохо вдали от Виндсбаха и… от него. Я хотела вызвать у него чувство вины! И, думаю, тем самым только отвадила его от визитов ко мне: кто добровольно захочет брать на свою душу такую непосильную ношу, как одинокий и отчаявшийся ребенок? Уходил он от меня шаркающей походкой — я тогда загрузила его по полной.

После он слал мне краткие весточки в виде открыток, которые тоже сошли на нет, когда меня отправили в первую приемную семью…

Он, может, и забыл обо мне, вот только я никогда не забывала о нем…

— Ева, — окликает меня голос Патрика, и я понимаю, что так и стою, держась за створку калитки. — Вы на машине? Вас подвезти до дому?

Я оборачиваюсь и смотрю в его шоколадно-янтарные глаза, излучающие заботу, и вдруг… хочу расплакаться. Хочу броситься к нему на грудь и уткнуться носом в его футболку с изображением африканского жирафа. Хочу снова почувствовать себя маленькой девочкой… слабой и нуждающейся в защите…

— Нет, машины у меня нет, — отвечаю я только, стискивая пальцы в кулак.

— Тогда я вас подвезу, — Патрик захлопывает дверь и направляется ко мне.

И меня охватывает неожиданная паника: мне кажется, приблизившись ко мне, он прочитает все мои мысли по лицу, как в открытой книге.

— Надеюсь, не на катафалке? — задаю я первый, пришедший мне в голову вопрос.

Мужчина беззлобно фыркает, почти как его кот Марио.

— Нет, не на катафалке, — отвечает он мне с улыбкой. — У меня есть и другая машина… Но вы не первая, кто задает мне подобный вопрос? Пойдемте, она стоит в гараже.

Патрик обходит дом слева и поднимает гаражную дверь, за которой меня встречает старенькая, видавшая виды «тайота аурис» — если память мне не изменяет, именно на ней мы ездили в зоопарк девять лет назад.

— Какой необычный цвет, — произношу я с ностальгической ноткой в голосе, и Патрик бросает на меня быстрый взгляд. У автомобиля, действительно, необычный бирюзово-голубоватый оттенок морской волны — он мне еще в детстве очень нравился, и я в шутку называла его «Патриковой субмариной». — В чем дело, — как можно более беззаботно осведомляюсь я, — у вас такое лицо, словно вы призрака увидели?

Наверное, меня выдали интонации голоса — надо быть осторожнее.

— Да нет, ничего такого… простите, — пожимает он плечами, распахивая переднюю дверцу. — Просто ваши слова напомнили мне кое о ком… Ерунда, не берите в голову.

Он ныряет в салон автомобиля, и я пару секунд натужно дышу, чтобы привести себя в норму. Будь осторожнее, Ева, будь осторожнее! Наконец я тоже занимаю переднее пассажирское место и стараюсь не смотреть на водителя даже краем глаза. Боюсь… Боюсь, что снова выдам себя хоть чем-то! Это недопустимо.

Патрик выруливает из гаража и спрашивает мой адрес — я называю.

— Вы давно в нашем городе? — снова любопытствует он, скорее из вежливости, нежели, действительно, интересуясь этим. — Мне кажется, я никогда вас прежде не видел.

— Не видели, — пожимаю плечами. — Я лишь полгода, как поселилась в Виндсбахе.

— Ясно. — Причинами переезда он не интересуется… к счастью, и мы какое-то время едем молча. Но наше молчание — это неуютная неловкость чужих людей, атмосферным давлением придавливающая меня к автомобильному креслу, и потому я спешу прервать ее вопросом:

— А ваша профессия, Патрик, почему вы ее выбрали? Неужели с детства мечтали водить похоронный катафалк?

Патрик улыбается, не отводя взгляд от дороги, и мне начинает казаться, что ответа мне так и не дождаться, но тут он произносит:

— Да какая ж это профессия… так, жизненная необходимость. — Потом кидает на меня быстрый взгляд: — Вам не понять — вы еще так молоды. — И снова после секундного молчания: — Когда-то я мечтал стать юристом, даже учился в университете…

— И?

— И не стал, — со вздохом заканчивает он. — Разочаровался… или просто стало лень, сам не знаю. У меня дурной характер, Ева: не могу заниматься не приносящим удовлетворение делом…

Я какое-то время обдумываю его слова.

— Так, значит, работа в похоронном бюро доставляет вам удовлетворение? Слышала, вы четыре года там работаете.

Наверное, не стоило мне признаваться ему в моей чрезмерной осведомленности на его счет, но Патрик, к счастью, пропускает мое замечание мимо ушей — думает о своем.

— Не всегда наша жизнь складывается так, как мы о том мечтаем, — отвечает он мне… или себе самому, как знать. — Иногда приходится просто плыть по течению… вот я и плыву. — А через минуту с наигранной веселостью провозглашает: — Вот мы и приехали! До завтра, Ева.

Я благодарю его за извоз и выхожу из автомобиля — тот срывается с места, едва я утверждаю обе ноги на асфальте. Бежит то ли от меня, то ли от самой жизни… Я с грустью смотрю ему вслед: могла ли я даже предполагать, что Патрик окажется таким разбитым и несчастным. Я полагала увидеть его главой большой семьи из шести человек, в которой жена души в нем не чает, а дети дарят на именины кружку с надписью «лучшему отцу года»… А еще у него должен был быть офис в городе и целая куча благодарных клиентов! А вместо этого он водит похоронный катафалк и нянчится с парализованной матерью. Я не могу этого понять…

И весь вечер провожу наедине с тревожными мыслями, которые так и не дают мне спокойно выспаться.

Жизнерадостный, вечно улыбчивый Патрик Штайн не мог довольствоваться безрадостной работой в похоронном бюро — это не укладывалось в моей голове. Мертвецами, казалось мне, должны заниматься серые, всем недовольные субъекты с вечно кислым выражением лица… Патрик таким не был. Или, по крайней мере, он не был таким прежде…

И мне очень не хватало его прежнего.

Последующие несколько дней мне приходится претерпеть еще несколько эпохальных битв с фрау Штайн, которая — и я это даже уважала! — не была готова сложить оружие вот так сразу, в одночасье… К счастью, мне удалось закрепить свои позиции с помощью любовной литературы,