Красное ухо - Эрик Шевийар

Но лучше уж десяток комаров, чем паук, который не заставит себя ждать, заключает он, выпутываясь из тенёт накрывшей его москитной сетки.

Ты заметна издалека. Еще во Франции мне казалось, я видел твои очертания. Ты выделялась на фоне голубого неба.

Или то была не ты, а просто оранжевая дымка?

Приезжаю — никого.

А ведь ты казалась такой величавой, такой неземной: твоя голова так изящно венчала твою бесконечно длинную шею. Словно триумфальный аккорд. Словно звук горна, рассеивающий туман.

Твои лапы, в которых скрывалась исполинская сила, уже давно вознесли тебя над подавляющим большинством. Огромная и грандиозная, но собранная, сдержанная, ты никогда не лезла вон из своей кожи, расчерченной в крупную клеточку.

Приезжаю — никого. Куда же делась госпожа? Как продвигается следствие? Допрошена ли камеристка?

На небе ни облачка. Где же ты могла спрятаться?

Значит, издалека мы смотримся гордо и надменно, как подъемный кран на незастроенном поле, как великая арфистка, терпеливо ожидающая пока смолкнет сводный хор мартышек и попугаев, но стоит только кому-нибудь подойти поближе, как мы тушуемся, рассыпаемся, проваливаемся под землю, сходим на нет.

Или же я никак не могу напасть на твой след, потому что все это время нахожусь под тобой, а ты крепко держишь Африку в своих лапах? Чтобы увидеть тебя, нужно отсюда уехать. Или никогда сюда не приезжать.

Охотно верю, что у тебя нет ни сестры, ни мужа и что ты вообще единственная в своем роде. Однако все это никак не помогает мне тебя найти. Мне бы так хотелось сказать тебе на ушко кое-что, что я не могу доверить бумаге. Так снизойди же до меня. Скатись же наконец в мои объятия по крутому откосу своей шеи, так будет быстрее.

Бесполезно. Я вещаю в пустоту. Мои слова растворяются в небесной лазури. Хотел бы я знать, чем ты там занимаешься наверху на пару с Господом Богом? Неужели вам совсем неведомо сострадание?

Я знаю, ты опять уйдешь от ответа. Ты колоссальна, однако строишь из себя недотрогу, ловко от всего отстраняясь своими хрупкими лапками и острыми копытцами.

Я здесь ни для кого, я сама по себе — не это ли ты все время твердишь? А хвост твой тем временем разгоняет без разбора стаи мух и мужчин. Но ведь жизнь — это здесь и сейчас, моя дорогая.

Спустись же на землю хоть ненадолго, приди, полюбуйся, просто чтобы сменить обстановку.

И как же тебя приходится упрашивать!

Ладно, не хочешь спускаться сама, пришли нам хотя бы своего сына — ведь так у вас, кажется, принято на небесах?

Ты хитростью заманила меня сюда, и даже тебе не хватит наглости с этим спорить. Только не говори, что твои томные взгляды и хлопанья ресницами предназначались другому. Что ты ничего не имела в виду, невинно облизывая свои чувственные губы. Я примчался по первому зову. Я оставил дома убитую горем женщину. Она заламывала руки, падала на колени и обливалась горючими слезами, умоляя меня одуматься. Приезжаю — никого. Ты посмеялась надо мной. Ты хотела меня унизить, указать мне на мое место: красный от стыда, с опухшими глазами, я оказался на самом дне, среди отходов.

Но я должен был приехать, чтобы узнать, насколько ты высокомерна, и отказаться от тебя. Твои чары улетучились. От тебя осталась одна надменность.

(Каждый раз когда Красное ухо знакомится с ребенком, он просит его нарисовать твой портрет. Редкий ребенок отвечает отказом. Таким образом за несколько лет Красное ухо собрал внушительную коллекцию твоих портретов. Сегодня очередь малышки Люсиль (четыре года). Девочка послушно садится за столик и склоняется над чистым листом. Через две минуты заказ готов:

— Вот, возьмите. Я нарисовала шею.)

А знаете ли вы, почему кожа гиппопотама розовеет на солнце? Наши предки полагали, что животное потеет кровью, однако мои наблюдения полностью опровергают эту наивную гипотезу. В действительности, все дело в трубчатых подкожных железах, непрерывно выделяющих специальную коричневато-красную слизь, капельки которой, высыхая, образуют защитную пленку, предохраняющую кожу от высыхания и ультрафиолетовых лучей. Однако гиппопотаму все же не обойтись без регулярных погружений в воду, поскольку иначе его кожа растрескается, ибо его тонкий и гладкий эпидермис (не путать с дермой) способствует быстрому выводу жидкости из организма. Кстати, нормальный цвет гиппопотамовой кожи — серый или коричневый. У юных особей на теле еще встречаются редкие волосы, однако туловище взрослого животного напрочь лишено волосяного покрова, чего нельзя сказать о его хвосте, ушах и морде, покрытых короткой и зачастую курчавой щетиной.

— Но, Тока, как близко нужно подойти к гиппопотаму, чтобы разглядеть его щетинки?

— О, очень близко. Почти вплотную. Ощущение, скажу я вам, не из приятных.

Тока, похоже, задумывается.

— Да, я совсем забыл сказать, что вышеупомянутая слизь богата щелочными соединениями и обладает антибиотическим действием, благодаря чему полученные в схватках раны не воспаляются.

— Тока, давай ускорим шаг, а не то мы снова их упустим. Разве ты не уверял меня, что мы найдем их за этим пригорком? Вот мы и пришли, но их здесь нет.

— Они были здесь вчера. Видите следы?

И в самом деле, берег реки за пригорком истоптан и местами даже разворочен. У самой воды видны четкие отпечатки копыт.

— Постой, Тока, не ты ли мне говорил, что у гиппопотама по четыре коротких пальца на каждой лапе?

— Наверное, они снялись с места. Видите, здесь им больше нечего есть. Я знаю, где они. Это на том берегу. Я отведу вас, обязательно.

Сколько бы ни возмущался логический ум, сколько бы ни доказывал свою правоту, в этой стране ничто не подчиняется его законам и ничто так не загрязняет окружающую среду, как производство мыла из хлопка. Река захлебывается в собственной рвоте. Как рыбы в воде чувствуют себя крысы, дрейфующие на спине по течению. Красное ухо тщательно пережевывает воздух, чтобы не поперхнуться куском застывшего чада. Он подозревает, что, вопреки официально заявленным целям, деятельность местной мыловарни направлена отнюдь не на мыловарение, а на нелегальную переброску к небесам — под видом огромных серых туч — бесформенных куч хлопка-сырца, выстроившихся в очередь у заводских ворот. Услуга пользуется большой популярностью. Скоро на землю прольется пятновыводящий дождь.

Среднестатистический малийский нос производит в семь раз больше выделений, чем его среднестатистический норвежский аналог.

В столице Мали городе Бамако по улицам ездят гуськом, прикрыв лицо примитивным респиратором и обдавая едущего сзади клубами черного смрадного дыма. Скоро, чтобы нарвать роскошного листового салата, произрастающего в пригородах, понадобится автоген: немало людей сломают себе челюсть, и без того ослабленную негармоничным питанием, об его свинцовые листья, прежде чем культуру переориентируют на экспорт и она займет достойное место на рынке кованых орнаментов для наших балконов и оград. В местном автотранспорте Красное ухо узнает машины из своего детства. Значит, он действительно раньше жил в Африке. За последние тридцать лет только выхлопы стали зычней и насыщенней, да ржавчине скоро уже нечего будет есть.

Тогда она примется за салат.

Значит ли это, что Республика Мали погрязла в тотальной лени, которая и привела страну к такому упадку? Ничего подобного. Под палящим солнцем ни на секунду не замирает кипучая деятельность: мчатся велосипеды по разбитым дорогам (как говорит Тока, все ямы все равно не объедешь, но можно выбирать наименьшие); лепятся кирпичи для постройки великой стены, которая подарит тень целому народу; без устали перелопачивается песок, загружаемый в дощатые повозки и из всех щелей высыпающийся обратно; бесконечное мытье посуды плавно перетекает в бесконечную стирку белья; миллионы рук неутомимо повторяют одно и то же движение, накачивая воду, измельчая зерно, управляя пирогой, шестом отталкиваясь от речного дна. По вечерам в своей комнате Красное ухо дерет глотку. Он голосит, подбирая подходящий тон, рычит и скулит.

Он репетирует сигнал тревоги, которым по возвращении домой собирается оповестить Запад о бедственном положении Африки.

Бум бум бум…

Слышите радостные звуки балафона[12]? Это палка погонщика гуляет по ослиному крупу — еще одной разновидности африканского тамтама. Ослиная кожа трескается, но звук не меняется — с обычным барабаном так не получится. Муха откладывает яйца в рану, а звук не меняется. Вот это я понимаю инструмент! Но Красное ухо и сам бы бил своего осла, если бы работал перевозчиком песка.

Он бы и Господа Бога ударил, пусть себе ревет.

Ну что ты застыл, как бронзовый конь Наполеона? Мне что, надеть треуголку, чтобы ты соизволил сдвинуться с места? Но! Но, глупая скотина! Давай-ка нападем на банановую плантацию, а затем разграбим ее, это будет наша первая кампания. Потом мы отправимся на песчаный карьер и отвоюем там весь песок, добытый за сегодняшний день.