Мрачные души - Артур Шницлер

старый, самый верный ее друг. И Лейзенбог, усевшись на край чемодана, стал говорить о Кларе. Ему было приятно вести о ней речь. Он рассказал певцу все, все, что знал, за исключением вещей, о которых, как джентльмен, должен был умолчать. Зигурд слушал с видимым восхищением.

За ужином певец пригласил своего нового друга ехать с ним в Мольде, в его имение. Барон вдруг почувствовал себя удивительно успокоенным и примиренным. Предложение Ользе он отклонил на сегодня, дав обещание непременно посетить его в течение лета.

Они вместе отправились на вокзал.

– Ты, может быть, сочтешь меня за глупца, но я хочу еще в последний раз проехать мимо ее окон, – сказал Зигурд.

Лейзенбог бросил на него косой, недоверчивый взгляд. А что, если все это не больше как средство, пущенное в ход для отвода глаз, или, быть может, только доказательство недогадливости певца. Подъехав к дому Клары, Зигурд послал закрытым окнам долгий воздушный поцелуй и сказал:

– Передайте ей мои приветствия.

Лейзенбог кивнул головой:

– Непременно, когда она приедет, ей все передам…

Зигурд бегло взглянул на барона.

– Она уехала сегодня рано утром, – прибавил Лейзенбог. – Уехала, не простившись, по своему обыкновению, – слукавил он.

– Уехала, – повторил Зигурд и задумался.

Оба погрузились в молчание.

Перед отходом поезда они обнялись, как старые друзья. И в эту ночь барон плакал в постели так, как плакал только в дни раннего детства. Час наслаждения, пережитый с Кларой, казался ему подернутым темною тучей. Каким-то безумием горели ее глаза прошлою ночью. Теперь он все понял: слишком рано последовал он ее призыву. Тень князя Беденбрука еще властвует над ней. Теперь Лейзенбог ясно чувствовал, что он овладел Кларой лишь затем, чтобы потом навсегда ее утратить…

Дня три блуждал он по Вене, не зная куда девать свои дни и ночи… Ко всему, чем раньше наполнял он свое время – к газете, игре в карты, верховой езде – он как-то сразу и в одинаковой степени охладел. Он чувствовал, что только Клара давала смысл всему его существованию, что даже отношения к другим женщинам были лишь отблеском его страсти к Кларе.

Ему казалось, что над городом повис серый, густой туман, которому никогда не рассеяться. Ему казалось, что у людей, когда он говорил с ними, – глухие, неприятные голоса, а взоры странные и предательски-вероломные. Как-то вечером он отправился на вокзал и там в кассе, почти машинально, взял билет в Ишль. Тут он встретил знакомых, любезно и беспечно справлявшихся о Кларе. Барон отвечал им с оттенком резкости и раздражения, и потом, совершенно неожиданно для себя самого, стал стреляться на дуэли с каким-то не интересным и несимпатичным господином. Он выступил без малейшего воодушевления, услышал, как пуля пролетела мимо самого его уха, выстрелил в воздух и спустя полчаса покинул Ишль.

Потом поехал в Тироль, в Энгадин, в Бернский Оберланд, к Генферскому озеру, много греб, много ходил пешком, делал подъемы на горы, даже раз переночевал в хижине горного пастуха, и, в конце концов, каждый новый день был ужасно похож на прошедший.

Однажды он получил телеграмму, пересланную из Вены сюда. Дрожащими руками он ее распечатал и прочел: «Если ты друг мне, сдержи свое слово и приезжай. Я нуждаюсь в друге. Зигурд Ользе». Ни минуты не сомневался Лейзенбог в том, что содержание этой телеграммы должно было непременно иметь отношение к Кларе. Быстро, как только мог, уложил он свои вещи, пользуясь возможностью поскорее покинуть Айкс, где теперь находился. Без остановок в пути он проехал от Мюнхена до Гамбурга и тут пересел на пароход, привезший его через Ставангер в Мольде. Он явился сюда в ясный летний вечер. Путешествие показалось бесконечно длинным, потому что душа совершенно не трогалась красотою пейзажа. Последнее время он словно даже потерял способность воскрешать в воображении Кларино пение и ее черты. Ему казалось, что годы, десятки лет прошли с тех пор, как он уехал из Вены. Но когда на берегу барон увидел Зигурда в белом суконном костюме и такой же белой шляпе, ему показалось, что только накануне он видел его. И при всем своем волнении барон с улыбкой отвечал с палубы на приветствия Зигурда и, потом сразу овладев собой, спокойно сошел по трапу.

– Бесконечно благодарен тебе за то, что ты отозвался на мой призыв, – сказал Зигурд и прибавил коротко: – Я погиб.

Барон его окинул взором. Зигурд был изумительно бледен, и волосы на висках серебрились странной сединой. На руке был зеленый плед.

– Что с тобой? Что случилось? – спросил Лейзенбог, принужденно улыбаясь.

– Ты сейчас все узнаешь, – сказал Зигурд Ользе.

Барону показалось, что голос певца звучит глухо.

Они поехали в маленьком тесном экипаже по прелестной аллее, вдоль голубого моря. Оба молчали. Лейзенбог не решался расспрашивать. Он устремил взор свой на воду, шевелившуюся едва. Бароном овладело странное, и, казалось, непреодолимое желание сосчитать волны. Потом он взглянул на небо и ему почудилось, будто звезды, как капли, как искры, падают вниз. И наконец пришло на ум, что где-то существует певица Клара Гелль, которая странствует по широкому миру, но это показалось таким неважным, неважным… Экипаж неожиданно сделал крутой поворот и остановился перед простым, белым домом, совершенно утопавшим в зелени.

Они сели ужинать на веранде, откуда открывался вид на море. Прислуживал лакей с необыкновенно строгим лицом, которое принимало особенно грозное выражение в минуты, когда он наливал вино. А вокруг царила светлая северная ночь…

– Ну?.. – спросил Лейзенбог, чувствуя, что не может дольше сдерживать своего нетерпения.

– Я погиб… Я пропащий человек, – сказал Зигурд Ользе растерянно посмотрел вокруг.

– Отчего ты это думаешь? – беззвучно спросил Лейзенбог. – Что мог бы я для тебя сделать? – прибавил он как-то машинально.

– Немного… Пока еще я не знаю что!.. – И он окинул взором на крытый стол, перила балкона, сад и забор, море и улицу, и пристально уставился вдаль.

Лейзенбог весь внутренне насторожился. Самые разнообразные мысли теснились в его голове и словно насквозь пронизывали всего, заставляя содрогаться. Но что же могло случиться?.. Клара умерла?.. Зигурд убил ее?.. Утопил?.. Или его самого нет в живых?.. Та к нет же, он здесь, перед ним… Но почему он так медлит?..

И вдруг, весь охваченный безумным, чудовищным ужасом Лейзенбог громко вскрикнул:

– Где Клара?..

Певец подошел к нему тихо и медленно. Его несколько полное лицо озарилось каким-то внутренним блеском, похожим на улыбку, если то была улыбка, а не свет луны, падавший прямо в лицо. И в эту минуту Лейзенбогу показалось, что сидевший перед ним человек с непонятным,