Великолепная Софи - Джоржетт Хейер

– Ну, Адди, как у вас дела сегодня?

Эти незначительные знаки внимания заставили гувернантку порозоветь от удовольствия и, запинаясь, пробормотать что-то в ответ.

Подопечных у нее осталось всего трое, поскольку Теодор, самый младший из сыновей, недавно отправился в Итон. Селина, шестнадцатилетняя девица с острыми чертами лица, уселась на стульчик перед фортепиано рядом с сестрой; а Гертруда, в свои двенадцать лет уже соперничающая красотой с Сесилией, и Амабель, пухленькая десятилетняя девочка-подросток, набросились на брата, громко выражая свой восторг по поводу встречи с ним и еще громче напоминая Чарльзу об обещании сыграть с ними в лото, когда он в следующий раз проведет вечер в кругу семьи. Мисс Аддербери, которую леди Омберсли учтиво пригласила присесть рядом с ней у камина, невнятно запротестовала против столь бурного выражения девочками своих чувств. Она не надеялась, что они обратят внимание на ее неудовольствие, но с облегчением отметила, что леди Омберсли с ласковой улыбкой наблюдает за столпотворением вокруг Чарльза. В глубине души миледи жалела о том, что Чарльз, пользовавшийся у детей неизменной популярностью, не проявляет такой же доброты и понимания к другим своим брату и сестре, которые были ближе ему по возрасту. На Рождество в доме разыгралась отвратительная сцена, когда обнаружились оксфордские долги бедного Хьюберта…

Откуда ни возьмись появился карточный столик, и Амабель принялась раскладывать на его зеленом сукне перламутровые фишки. Сесилия попросила не рассчитывать на нее, и Селина, которая с удовольствием сыграла бы, но взяла себе за правило во всем следовать примеру сестры, заявила, что считает лото смертельно скучной игрой. Чарльз никак не отреагировал на ее слова, но, проходя мимо фортепиано к большому инкрустированному деревянному ларцу, чтобы достать оттуда карточки, наклонился к Сесилии и что-то негромко сказал ей на ухо. Леди Омберсли, с тревогой наблюдавшая за происходящим, не могла слышать, что он произнес, но у нее упало сердце, когда она заметила, что Сесилия покраснела до корней волос. Однако тут же поднялась со стула и подошла к столику, заявив, что так и быть, сыграет с ними партию-другую. Соответственно, тут же смилостивилась и Селина, и через несколько минут обе молодые леди шумели ничуть не меньше своих младших родственников и смеялись так самозабвенно, что сторонний наблюдатель наверняка счел бы, будто одна напрочь забыла о своем возрасте, а другая – об уязвленном достоинстве. Леди Омберсли смогла, наконец, отвести взгляд от стола и завела оживленную и приятную беседу с мисс Аддербери.

От Сесилии мисс Аддербери уже знала о грядущем приезде Софии и жаждала обсудить его с леди Омберсли. Она вполне разделяла чувства, которые предстоящее событие вызвало у миледи, поддержала ее сожаление о той печальной ситуации, в которой оказалась девочка, в пять лет оставшаяся без матери, согласилась с ее планами устройства и размещения Софии и, расстроившись при упоминании о беспорядочности ее воспитания, выразила уверенность, что она окажется милой и приятной девушкой.

– Я всегда знала, что могу на вас положиться, мисс Аддербери, – сказала леди Омберсли. – Теперь я буду спокойна!

Правда, мисс Аддербери понятия не имела, в чем миледи намерена на нее положиться, но уточнять обстоятельства постеснялась, что оказалось весьма кстати, поскольку и сама миледи об этом не догадывалась, пробормотав слова благодарности исключительно из желания сделать собеседнице приятное. Однако мисс Аддербери разразилась бессвязными восклицаниями:

– О, леди Омберсли! Это так мило… Так любезно! – И едва не расплакалась при мысли о том, какое высокое доверие оказано столь недостойной особе как она. Но больше всего она надеялась, что ее светлость никогда не узнает, какую змею она пригрела на своей груди, и горестно сожалела о нехватке решимости, которая не позволила ей устоять перед мольбами дорогой мисс Ривенхолл. Всего два дня тому назад она позволила молодому мистеру Фэнхоупу присоединиться к ним на прогулке в Грин-парке и – что еще хуже – не возразила против того, что он пристроился рядом с Сесилией. Да, леди Омберсли не обсуждала с гувернанткой несчастную влюбленность Сесилии, равно как и не приказывала ей давать отпор мистеру Фэнхоупу, но мисс Аддербери была дочерью священника (покойного, к счастью) самых строгих моральных принципов и сознавала, что подобное жалкое оправдание лишь усугубляет ее грех.

Эти горестные размышления были прерваны очередным замечанием ее светлости, которая понизила голос, глядя на карточный столик на другом конце комнаты.

– Я уверена, не нужно и говорить вам, мисс Аддербери, что мы изрядно обеспокоены одной из тех фантазий, которым так подвержены молодые девушки. Я больше ничего не добавлю, но вы поймете, почему я так рада приезду своей племянницы. Сесилия слишком долго оставалась одна, а ее сестры чересчур молоды, чтобы быть для нее подходящими компаньонками, каковой сможет стать новая кузина. Я надеюсь, что в стремлении сделать так, чтобы дорогая София почувствовала себя среди нас как дома, – осмелюсь утверждать, что бедная девочка непременно растеряется в окружении столь большой семьи, – и показать ей, как следует вести себя в Лондоне, Сесилии достанет забот, чтобы ее мысли приняли иное направление.

До сего момента мисс Аддербери не удосужилась взглянуть на сложившуюся ситуацию под таким углом, однако с радостью ухватилась за эту идею и выразила горячую уверенность в том, что все выйдет именно так, как предполагает леди Омберсли.

– О да, непременно! – воскликнула она. – Именно так! Это очень снисходительно со стороны вашей светлости! Мне сообщила об этом событии дорогая мисс Ривенхолл; она такая чудесная девушка и непременно придет на помощь своей несчастной кузине! Когда вы ожидаете прибытия мисс Стэнтон-Лейси, дорогая леди Омберсли?

– Сэр Гораций не сообщил мне точных сведений на этот счет, – ответила леди Омберсли, – но, насколько я понимаю, он намеревался отплыть в Южную Америку немедленно. Поэтому, без сомнения, моя племянница прибудет в Лондон в самое ближайшее время. И уже завтра я прикажу экономке подготовить для нее комнату.

Глава 3

Но София прибыла на Беркли-сквер только на второй неделе пасхальных каникул. Единственной новостью, полученной ее тетей за прошедшие десять дней, стало короткое письмо от сэра Горация, извещавшее ее о том, что его миссия задерживается, но очень скоро она непременно увидит свою племянницу. Цветы, которыми Сесилия очень мило украсила комнату своей кузины, завяли, и их пришлось выбросить; а миссис Ладсток, дотошная и педантичная экономка, дважды проветривала постельное белье, пока, наконец, ясным весенним днем у дверей не остановилась карета, запряженная четверкой лошадей и изрядно забрызганная грязью.

Так случилось, что Сесилия и Селина вместе с матерью отправились прокатиться по Парку и вернулись домой всего пятью минутами ранее. Они втроем только-только собрались подняться по лестнице, когда вниз по ступенькам кубарем скатился мистер Хьюберт Ривенхолл и выпалил:

– Должно быть, прибыла наша кузина, поскольку на крыше кареты громоздится целая гора багажа! Но какой конь! Ей-богу, я еще не видел такого замечательного скакуна!

Выслушав столь необычную речь, все три леди в немом изумлении уставились на него. Дворецкий же, всего минуту назад удалившийся из холла, вновь величественно вплыл в него в окружении своих помощников и, ступая по мраморным плитам пола, направился к входной двери, с поклоном сообщив своей хозяйке, что, по его мнению, только что изволила прибыть мисс Стэнтон-Лейси. Его подчиненные распахнули дверь, и взорам трех дам предстал не только экипаж, но и любопытные, исполненные благоговейного трепета лица младших членов семейства, которые играли в крикет в сквере на площади, а теперь столпились у перил и, невзирая на увещевания мисс Аддербери, с разинутыми ртами глазели на животное, заставившее Хьюберта в такой спешке спуститься по лестнице.

Прибытие мисс Стэнтон-Лейси и впрямь получилось впечатляющим. Ее экипаж, запряженный четверкой взмыленных лошадей, сопровождали два всадника, а позади скакал грум средних лет, который вел в поводу превосходного вороного коня. Форейторы опустили подножку, дверца экипажа распахнулась, и оттуда выпрыгнула левретка, за которой мгновением позже последовала высокая сухопарая особа, державшая в руках дорожный несессер, три зонтика и птичью клетку. Наконец, на землю сошла и сама мисс Стэнтон-Лейси, поблагодарила ливрейного лакея за предложенную помощь, но вместо этого попросила его подержать «бедного маленького Жако». Этим Жако оказалась обезьянка шимпанзе в ярко-алом кафтане, и едва сей замечательный факт дошел до сознания школьников, как они протиснулись мимо своей ошеломленной и раздосадованной наставницы, распахнули садовую калитку и высыпали на дорогу с криками: