Великолепная Софи - Джоржетт Хейер

В тот вечер в столовой за огромным столом сидели четверо членов семейства: его светлость соизволил порадовать супругу своим присутствием на ужине, что случалось крайне редко. Из всех собравшихся он один чувствовал и вел себя совершенно непринужденно, поскольку обладал тем счастливым свойством натуры, которое позволяет не обращать внимания на явные признаки неудовольствия со стороны собеседников. Точно так же он с поразительной легкостью сохранял бодрость и неунывающее настроение, невзирая на унизительное положение фактически пенсионера, пребывающего на содержании у собственного сына. Необходимость решать множество неприятных вопросов повергала его в душевное расстройство, посему он не позволял себе думать о скорбных вещах, что ему вполне удавалось. В моменты же действительно неизбежных огорчений и бед его светлости приходил на выручку собственный гений, и он умудрялся убедить себя в том, что любая тягостная необходимость, с которой ему пришлось столкнуться благодаря своей глупости или железной воле сына, являлась результатом его выбора и принятого мудрого решения. И пока Чарльз оказывал ему хотя бы видимость сыновнего почтения и уважения, он забывал о том, что бразды правления силой вырваны у него из рук. И хотя порой сыновнее уважение становилось вовсе уж призрачным, сии прискорбные обстоятельства длились недолго, и человеку столь сангвинического темперамента, как у него, было нетрудно изгнать их из памяти. Впрочем, он не держал на сына зла, хотя и полагал его нестерпимо унылым и скучным субъектом; поэтому при условии, что ему везет в азартных играх и не требуется принимать участие в неблагодарных трудах по содержанию своего молодого семейства, он оставался вполне удовлетворенным своей жизнью и судьбой.

Он наверняка подозревал о воцарившемся в его доме раздоре, поскольку именно просьба супруги оказать на Сесилию отцовское влияние вынудила его в спешном порядке ретироваться в Ньюмаркет[13] не далее как две недели назад. Но ни хмурое выражение лица сына, ни покрасневшие глаза дочери не вызвали у него ни малейших вопросов или комментариев. Казалось, он получает искреннее наслаждение от долгой трапезы в обществе встревоженной супруги, уязвленной дочери и раздраженного сына. В конце концов лорд Омберсли заявил:

– Клянусь честью, как славно ужинать в столь уютном и тесном семейном кругу! Передайте повару, леди Омберсли, что утка мне очень понравилась. Положительно, так хорошо ее не готовят даже в «Уайтсе»[14]!

После чего он принялся пересказывать последние светские сплетни и учтиво поинтересовался, чем его дети изволили сегодня заниматься.

– Если ты имеешь в виду меня, папа, – ответила Сесилия, – то я провела его так, как и любой другой день. Вместе с мамой прошлась по магазинам, гуляла в Парке[15] с сестрами и мисс Аддербери, а после музицировала.

Судя по ее тону, подобные развлечения не доставляли ей ни малейшего удовольствия, но лорд Омберсли воскликнул:

– Превосходно!

И перенес все внимание на супругу. Та рассказала ему о визите своего брата и о том, что он попросил ее присмотреть за Софией, на что лорд Омберсли дал любезное согласие, заявив, что ничего не может быть лучше, и поздравил дочь с тем, что ей необычайно повезло и она нежданно обзаведется очаровательной компаньонкой. Чарльз, которого безмерно раздражал учтивый эгоизм отца, неспособного проявить сочувствие к его сестре, угрюмо заявил, что у них пока нет причин полагать, что София окажется хотя бы обаятельной особой. На что лорд Омберсли возразил, что не имеет ни малейших сомнений на сей счет, и добавил, что все они должны приложить максимум усилий, дабы пребывание в их доме кузины стало для нее приятным времяпрепровождением. После этого он поинтересовался у Чарльза, собирается ли тот завтра на скачки. Чарльз, который знал, что упомянутые скачки проводятся под патронатом герцога Йорка, что неизбежно повлечет за собой несколько вечеров в Аутлендсе[16] с приятелями этого веселого и общительного джентльмена, где они будут играть в вист по фунту за взятку, неодобрительно нахмурился и заявил, что съездит на несколько дней в поместье Омберсли-парк.

– Съезди, конечно! – жизнерадостно подхватил отец. – Я совсем забыл об этом дельце в Южном Хэнгере. Да-да, я хочу, чтобы ты им занялся, мой мальчик!

– Всенепременно, сэр, – вежливо ответил мистер Ривенхолл. Затем он перевел взгляд на сестру, сидевшую напротив, и предложил: – Хочешь составить мне компанию, Сесилия? Я с радостью возьму тебя с собой, если захочешь.

Девушка заколебалась. Брат протягивал ей оливковую ветвь мира; с другой стороны, он мог замыслить совершенно бесплодную попытку отвлечь ее от мыслей о мистере Фэнхоупе. Соображение о том, что в отсутствие Чарльза в городе она, при известной изворотливости, сможет встретиться с мистером Фэнхоупом, решило дело. Сесилия пожала плечами и сказала:

– Нет, покорно благодарю. Не знаю, что делать в деревне в такое время года.

– Кататься верхом вместе со мной, – предложил Чарльз.

– Я предпочитаю кататься в Парке. Если же тебе нужна компания, то почему бы не пригласить с собой детей: уверена, они с радостью согласятся.

– Как тебе будет угодно, – невозмутимо ответил он.

После ужина лорд Омберсли покинул семейный очаг. Чарльз, у которого на вечер не было запланировано никаких встреч, прошел с матерью и сестрой в гостиную и, пока Сесилия наигрывала на пианино, завел с матерью разговор по поводу визита Софии. К ее большому облегчению, он, похоже, смирился с необходимостью устроить хотя бы один скромный прием в ее честь, но настоятельно посоветовал матери не заниматься поисками подходящего супруга для своей племянницы.

– Мне решительно непонятно, почему мой дядя, позволив ей достигнуть такого возраста – двадцати лет, кажется? – и нисколько не утруждая себя этим вопросом ранее, вдруг возжелал убедить вас им заняться.

– Это в самом деле странно, – согласилась леди Омберсли. – Пожалуй, он и сам не заметил, как летит время. Двадцать! Она рискует остаться старой девой. Должна заметить, Гораций проявил поразительную небрежность! Но трудностей возникнуть не должно, потому что, насколько мне известно, она богатая наследница! Даже если София – настоящая дурнушка, чего я ни на миг не могу допустить, поскольку, согласись, Гораций – весьма привлекательный мужчина, а бедная Марианна была поразительно хороша собой, хотя, думаю, ты ее не помнишь; словом, даже если она некрасива, устроить для нее подходящую партию будет проще простого!

– Вполне возможно, но лучше, если вы предоставите это дело моему дяде, сударыня, – сказал он и больше не возвращался к этой теме.

В этот момент в комнату вошли школьники, сопровождаемые похожей на серую мышку мисс Аддербери, которую изначально нанимали для того, чтобы она взяла под свою опеку многочисленных отпрысков леди Омберсли, когда Чарльза и Марию сочли достаточно взрослыми для того, чтобы забрать их из-под ревнивого попечительства няни. Можно было ожидать, что двадцатилетнее пребывание под крышей почтенного дома, под крылышком любвеобильной и добродушной хозяйки, а также искренняя любовь ее подопечных давно излечили мисс Аддербери от излишней робости, но, увы, она по-прежнему оставалась все такой же нервной и боязливой. Все ее достижения – каковые включали помимо глубоких знаний латыни, что позволило ей подготовить своих учеников к школе, умение пользоваться глобусом, всеобъемлющую подготовку в теории музыки, уверенную игру на фортепиано и арфе, равно как и мастерское владение кистью, способное удовлетворить самый взыскательный вкус, – не позволяли ей без внутреннего трепета входить в гостиную или на равных беседовать со своей хозяйкой. Вышедшие из-под опеки воспитанники мисс Аддербери находили ее застенчивость и стремление угождать всем и каждому утомительными, но при этом не могли забыть той доброты, которую она проявляла к ним во время занятий, отчего неизменно относились к ней не просто учтиво и вежливо, а с любовью и уважением. Поэтому Сесилия улыбнулась ей, а Чарльз поинтересовался:

– Ну, Адди, как у вас дела сегодня?

Эти незначительные знаки внимания заставили гувернантку порозоветь от удовольствия и, запинаясь, пробормотать что-то в ответ.

Подопечных у нее осталось всего трое, поскольку Теодор, самый младший из сыновей, недавно отправился в Итон. Селина, шестнадцатилетняя девица с острыми чертами лица, уселась на стульчик перед фортепиано рядом с сестрой; а Гертруда, в свои двенадцать лет уже соперничающая красотой с Сесилией, и Амабель, пухленькая десятилетняя девочка-подросток, набросились на брата, громко выражая свой восторг по поводу встречи с ним и еще громче напоминая Чарльзу об обещании сыграть с ними в лото, когда он в следующий раз проведет вечер в кругу семьи. Мисс Аддербери, которую леди Омберсли учтиво пригласила присесть рядом с ней у камина, невнятно запротестовала против столь бурного выражения девочками своих чувств. Она не надеялась, что они обратят внимание на ее неудовольствие, но с облегчением отметила, что леди Омберсли с ласковой улыбкой наблюдает за столпотворением вокруг Чарльза. В глубине души миледи жалела о том, что Чарльз, пользовавшийся у детей неизменной популярностью, не проявляет такой же доброты и понимания к другим своим брату и сестре, которые были ближе ему по возрасту. На Рождество в доме разыгралась отвратительная сцена, когда обнаружились оксфордские долги бедного Хьюберта…