1937. АнтиТеррор Сталина - Александр Шубин

В документе 1967 года Якубович утверждает, что «организационное собрание» «Союзного бюро» произошло в тюрьме накануне суда над меньшевиками. Возможно, под этим наименованием арестованные собрались впервые. Их кружок мог называться иначе. Следствие, выяснив главное, уже не интересовалось деталями. Само название «Союзное бюро» было взято у организации, реально «оставленной» на родине в начале 20-х гг. после эмиграции большинства вождей меньшевизма. Несколько лет она существовала в подпольном состоянии, в последние годы представителем заграничной РСДРП был Иков.

Как они себя называли на самом деле? Материалы следствия не могут дать ответа на этот вопрос, потому что наименование «Союзное бюро» (СБ) полностью совпадает с тенденцией следствия. Поэтому в дальнейшем мы можем одну и ту же группу с оппозиционными социал-демократическими позициями называть как «Лига», так и СБ.

Несмотря на то что Суханова до декабря 1929 г. не допускали в эту организацию, именно через него она и «засветилась». Социал-демократы посещали смешанный по составу «салон» на квартире Суханова, где шел обмен информацией и, благодаря радикалу Суханову, «в шутку» ставились острые политические вопросы. Меньшевик Ф. Череванин, не посещавший эти беседы и относящийся к обвиняемым на процессе меньшевиков враждебно, так передал дошедшие до него слухи: «У Суханова был салон, где собирались люди, занятые на высокой советской службе и безусловно лояльные, но иногда фрондирующие»[54]. Очень характерный взгляд инакомыслящего из подполья на инакомыслящих из правящей элиты. Так же смотрели радикальные, но далекие от власти неформалы 80-х гг. XX в. на статусную интеллигенцию, тихонько обсуждавшую возможность реформирования системы «реального социализма» вплоть до полной ее ликвидации. Именно этот стык властных и диссидентствующих кругов является крайне опасным для системы — в случае «сдвига власти» эти люди могут выдвинуть реальные проекты реформ и даже взять управление на себя.

Сталин отнесся к собраниям серьезно, ибо понимал, что после 1928 г. фронды в этих кругах гораздо больше, чем лояльности. Вождь писал Молотову: «Нужно пощупать жену Суханова (коммунистка!): она не могла не знать о безобразиях, творившихся у них дома»[55]. Кто-кто, а Сталин прекрасно понимал, чем могут кончиться такие «безобразия» на квартире Суханова — именно там планировался октябрьский переворот 1917 г., правда, в отсутствие самого хозяина. Тогда в стране тоже был острый социальный кризис.

В. Базаров подтвердил, что посещал воскресные вечера у Суханова, которые «сводились к свободному обмену мнений по различным политическим и экономическим вопросам. Иногда этот обмен мнений носил резкий характер»[56]. Особенно резко высказывался Громан, опасавшийся, что политика большевиков конца 1929 г. может привести к «правовому хаосу» (другие говорили о «кровавой каше»).

Эти беседы не были организацией с единой программой, скорее — местом согласования разных программ. Там бывали и народники из круга Кондратьева, и, возможно, более правые «промпартийцы». Суханов, как и Сталин, понимал, что «при наличии продуманной платформы, группа может образоваться в 48 часов»[57]. Речь шла о подготовительном этапе создания организации, которая сможет составить конкуренцию коммунистам в случае распада их диктатуры. Как бы Суханов ни доказывал, что «куцая конституция» укрепит советскую власть, было очевидно, что она стала бы лишь переходным состоянием, позволяющим оппозиции легализоваться, укрепить организационные связи и перейти в наступление[58].

Свое сближение с группой Громана в рамках этих бесед Суханов относит к концу 1929 г. Потом следствие «передвинет» этот момент на весну 1929 г., игнорируя столь важную деталь, как объяснение с Громаном на дне рождения Суханова 9 декабря 1929 г. Только после этого Суханова могли допустить к более интимным обсуждениям («принять в СБ»), На заседаниях СБ Суханов делал крайне критический доклад об аграрной политике, содержание которого явно расходится с тенденцией следствия: колхозы названы там «воскрешением народнической утопии». Такая трактовка бьет и по большевистской идеологии, и по версии о близости меньшевиков и народников из ТПК. Лишь в январе 1931 г. Суханов начинает косвенно признавать факт вредительства, выразившийся в том, что меньшевики не поддерживали план пятилетки и поэтому не выполняли его с должным рвением. Ничего невероятного в таком саботаже не было, тем более, что лидеры меньшевиков уже были уволены с ответственных постов за саботаж разработки сверхиндустриалистских планов.

В показаниях 22 января 1931 г. происходит психологический перелом. Теперь Суханов уже недвусмысленно говорит о поддержке со стороны СБ интервенции против СССР и вредительства, называет нужные следствию сроки. Казалось бы, фальсификация состоялась. Но и дальше Суханов не называет никаких фактов вредительства, а предпочитает рассуждать о политике, называя встречи «совещаниями», «заседаниями» и «пленумами». Даже сдавшийся Громан все равно пишет: «Сношения носили характер политических собеседований…»[59] Правду, ничего кроме правды…

Ранние показания Суханова в целом соответствуют поздним показаниям Кондратьева. 26 февраля он утверждал, что до 1928 г. они с Громаном были скорее политическими противниками: «Я считал его тогда сверхиндустриалистом и инфляционистом. Он обвинял меня в крестьянофильстве и антииндустриализме»[60]. В это время Кондратьев считался идейным лидером «прокрестьянского» направления общественной мысли, на него ориентировались единомышленники-специалисты по всей стране, как на Громана — специалисты социал-демократических взглядов. Левая коммунистическая оппозиция попрекала правящую группу тем, что она находится под влиянием Кондратьева и Громана. Так, в 1927 г. тезисы Кондратьева к совещанию наркомземов Зиновьев назвал манифестом кулацкой партии. Он даже пытался опубликовать об этом статью, но нарком земледелия А.П. Смирнов не позволил этого сделать. «Калинин тоже, насчет того, что кулак в Америке богат, а у нас какой-де кулак, у нас он бедный. Это все вдохновляется Кондратьевым»[61].

Понятно, что после перемены курса лидер «крестьянофилов» оказался в опале. После увольнения Кондратьева с поста директора Конъюнктурного института Наркомфина в 1928 г. началось его личное сближение с Сухановым и Громаном. Постепенно Кондратьев понял, что за Громаном стоит какая-то организация, и Громан понял то же самое о Кондратьеве.

До этого момента в показаниях Кондратьева нет ничего невероятного. За обоими теоретиками стоял круг близких по взглядам людей. Тут бы с точки зрения тенденции следствия и начать свидетельствовать о Союзном бюро ЦК РСДРП, его подрывных действиях, стремлении к интервенции и т. д. Но Кондратьев не желает говорить то, чего не знает: «Но я никогда ни от Громана, ни от Суханова не слышал, что во главе организации стоит оформившееся Союзное бюро ЦК меньшевиков… Я не помню, чтобы указывал Громану и Суханову, что наша организация называется ТКП»[62]. Ничего кроме правды…

Кондратьев признает, что в центральную группу (ЦК) ТКП входили также Юровский и Макаров. ЦК дано в скобках. Хотите называть лидеров группы ЦК — ну называйте. Хотите называть консультации Кондратьева, Громана и Суханова блоком — называйте. Тем более, что в разговорах «употребляется даже самый этот термин»[63].

Планы ТКП Кондратьев излагает как сценарий вероятного развития событий, которыми оппозиция может воспользоваться, но которые не собирается провоцировать. Участники обеих организаций высказывались за демократическую республику и экономическую программу НЭПа. Но, вопреки интересам следствия, Кондратьев добавляет: «Должен, однако, сказать, что платформа как меньшевистской организации, так и ТКП была далеко не закончена выработкой и потому по ряду вопросов не существовало единства взглядов как в одной, так и в другой организации». Кондратьев подчеркивает: «ЦК ТКП не имел никаких непосредственных связей с интервентами… Совместных специальных организационных действий по подготовке общего восстания организации не предпринимали».[64] Даже Громан, согласившийся полностью «разоружиться» перед следствием, все-таки подчеркивал разногласия между организациями блока: «О слиянии организаций не может быть и речи, в виду явного различия политических программ»[65]. По утверждению Громана, в 1928 г. был создан только информационный центр (то есть люди делились друг с другом информацией). Более того, весной 1929 г. представители Промпартии не явились на встречу, контакты с ними были потеряны.

Не получается блок сплоченных вредительских организаций. А клубы оппозиционных политиков вырисовываются вполне рельефно. Но в случае социального кризиса и политической демократизации из таких клубов быстро формируются партии. Если не за 48 часов, как утверждал Суханов, то за неделю. А в случае кризиса власти массы знают, кого поддерживать, и такие партии становятся массовыми движениями. «Теневые правительства» выходят из подполья и начинают претендовать на власть. В феврале 1917 г. оппозиционные политики, популярные в среде интеллигенции, подхватили падавшую власть.