Цесаревич Вася - Сергей Николаевич Шкенев

не поддающейся лечению ни силами целителей, ни традиционной медициной с порошками и микстурами. Подозревался злой умысел, и кое-какие следы вели к Ла-Маншу и через него, где и обрывались в связи с исчезновением подозреваемых, как в воду канувших. Наверное, так и было – мутные и зловонные воды Темзы скрыли величайшее множество тайн, а с камнем на шее не выплывешь и не расскажешь о них.

Но телефон молчал, и в половине третьего Красный пошёл спать. Занятия в гимназии не может отменить никакая дуэль, а опоздание считается верхом неприличия.

В то же самое время в помпезном особняке на набережной Фонтанки тоже шло совещание. В кабинете хозяина дома присутствовали всего три человека – сам граф Лев Давидович Бронштейн, бывший председатель Екатеринбургского правительства, ныне промышленник и владелец половины военных заводов империи, вторым был толстяк с круглым лицом, просивший называть его Евгением Филипповичем, он же глава службы безопасности и специалист по решению деликатных проблем Евно Фишелевич Азеф. Двое разговаривали, не обращая внимания на третьего, скромно притулившегося на табуреточке возле огромного стола. Яша Бронштейн, будучи виновником позднего совещания, во взрослый разговор не вмешивался.

– Евно, ты нашёл заместителя, который будет стреляться вместо этого малолетнего шлемазла?

Тут уже Яша не выдержал:

– Дедушка, я сам пристрелю безродного выскочку!

– Помолчи! – рявкнул Лев Давидович. – Во-первых, пристрелить насовсем правила дуэли не позволят, а во-вторых, ты уже сделал всё, чтобы поставить меня в дурацкое положение! Сколько раз тебе говорил, что в гимназии ты должен заводить полезные связи, а не хвалиться моим богатством и положением. А что делаешь ты? Вот скажи, что ты делаешь в гимназии?

– Я хочу лично в него выстрелить! – заупрямился Яша. – Пусть не до смерти, но лично! Я должен сам, дедушка!

– Ты пистолет когда-нибудь в руках держал?

– Как-нибудь справлюсь. Красный тоже никогда не стрелял. Только из винтовки на занятиях по военному делу.

– Не стрелял, говоришь? – граф Бронштейн нервно дёрнул себя за бородку. – Расскажи ему, Евно.

Азеф поклонился графу, не вставая с кресла, и неприятно ухмыльнулся:

– Я бы не стал утверждать, что господин Красный не владеет пистолетом. Вчера после вашего звонка многоуважаемому Льву Давидовичу я послал четверых одарённых к дому генеральши Брешко-Брешковской, где тот квартирует, и поручил донести до господина Красного мысль о недопустимости рукоприкладства по отношению к высокопоставленным особам. Согласитесь, нельзя посылать вызов человеку со сломанными руками и ногами. Вы бы выразили сочувствие, послали бы в больницу букет роз и корзину с апельсинами, и конфликт был бы исчерпан. За три дня его бы, несомненно, вылечили, но… Да, людям приятнее помнить ваше великодушие и человеколюбие, а не разбитое лицо. Так вот, мой осведомитель в полиции сообщил, что посланные люди найдены мёртвыми в проходном дворе неподалёку от квартиры Красного. На его излюбленном маршруте, так сказать.

– И? – подался вперёд Яша.

– Все четверо были застрелены, причём пули попали в головы, не оставив ни единого шанса. Мы не знаем, кто стрелял, так как следов не осталось, но все подозрения падают на Красного.

– Вот пусть бы полиция его арестовала за убийство.

– За тех людей ему медаль дадут, – хмыкнул Азеф. – У двоих побег с пожизненной каторги, да и другие два…

– Понял, шлемазл? – граф Бронштейн строго посмотрел на внука. – Несмотря на все меры безопасности, дуэли между такими вот сопляками дают около половины процента смертельных случаев, и мы не можем рисковать твоей жизнью. Лучше я сам тебя удавлю, маленький засранец!

Яша сжался на своей табуретке, а Азеф продолжил:

– А в качестве кандидатуры заместителя на дуэли осмелюсь предложить известную вам Фанни Каплан.

– Эта дурочка ещё жива? – удивился Лев Давидович. – Её увлечение боевой химией стоило мне сгоревшей лаборатории.

– Жива, но почти потеряла зрение. Целители разводят руками и ничего не могут поделать.

– Евно, и зачем она такая на дуэли? Над нами будет смеяться весь Петербург.

– Нет, Лев Давидович, это над безродным будут смеяться даже в случае победы. Подозреваю, что именно победа окажется самым смешным.

Граф Бронштейн снял пенсне и потёр лицо ладонями, стирая накопившуюся за день усталость:

– Подумать только, вместо того чтобы решать судьбы страны и целых народов, я вынужден решать проблемы малолетних идиотов. Скажи, Евно, об этом ли мы мечтали, свергая ненавистный царский режим и создавая собственное правительство? Хм… Яша, ты это не слышал!

В гимназии Василий появился без опозданий. Его режим дня вообще не предусматривал возможности проспать – подъём в пять часов утра, холодный душ, разминка, получасовая тренировка с одним из охранников, горячий душ, завтрак, и в восемь пятнадцать трамвай на остановке. Обоим, и Красному и Родионову, такой режим нравился.

На улице перед входом в гимназию то и дело останавливались солидные, блестящие от хрома и лака автомобили, откуда так же солидно выбирались гимназисты и гимназистки. Отпрыски не самых последних семейств империи не могли себе позволить поездку в трамвае.

Василий не торопился, пропуская вечно спешащую мелкоту из младших классов. И разумная осторожность – десяток первоклашек вполне способен затоптать случайно оказавшегося на дороге слона.

– Вася, вот ты где! – звонкий девичий голос за спиной заставил обернуться. Ну конечно же, три подруги-большевички собственными персонами. – Вася, а мы тебя ждём.

И тут случилось нечто, потрясшее основы мироздания. Верочка Столыпина, признанная красавица, неприступная, как Малахов курган, сделала шаг вперёд и у всех на виду поцеловала Красного в щёку.

– Госпожа Столыпина! – вопль преподавательницы немецкого языка, старой девы со следами былой красоты, мог бы вызвать шторм в средних размеров море. – Вы совсем забыли о приличиях, госпожа Столыпина!

– Она ещё вчера решила это сделать, – наябедничала Катя Орджоникидзе. – А нам завидно!

С этими словами Катерина чмокнула Василия в другую щёку.

– Княжна, что вы себе позволяете?

Но окончательно добила госпожу Крупскую Лиза Бонч-Бруевич. Так как щёки Красного уже горели отпечатками помады, она обвила Васю руками за шею и поцеловала в губы. Надежда Константиновна ахнула, схватилась за сердце и рухнула на руки подоспевшему Викентию Борисовичу. Преподаватель самозащиты подмигнул и мотнул головой в сторону входа. Беги, мол, пока грозная немка не очнулась.

Василий последовал совету и влетел в фойе, сопровождаемый хихикающими девочками. Уже там обернулся и грозно нахмурил брови:

– И что это было? Не спорю, меня вы порадовали, особенно Лиза… Но какого чёрта? Пардон, зачем?

Верочка надула губы:

– Грубый ты, Васенька. Грубый, но хороший.

– Уже Васенька?

– Так мы же почти родственники!

– И давно?

– Большевики все родственники! – воскликнула Лиза. – Но некровные, поэтому нам можно жениться. Ой… я это не говорила.

– А я ничего не слышал, – усмехнулся