Прокурор - Анатолий Безуглов

— Ну что ж, придется самим, — решила Измайлова. — Володя, сбегай к Межерицким. Если Борис Матвеевич дома, попроси зайти.

Когда пришел Межерицкий, был устроен «консилиум».

— Открытый перелом. Гангрена, — сказала Галина Еремеевна.

— Похоже на то, — согласился Борис Матвеевич. — Уж не хочешь ли ты… — начал было он.

— Хочу, — решительно перебила его Измайлова. — Если мы сейчас же не ампутируем ногу, птица умрет.

— Но ведь я не хирург, а психиатр, — взмолился Межерицкий. — И не птичий, а человечий…

— Все равно не отвертишься, — усмехнулся Захар Петрович. Соглашайся… А я буду ассистировать.

— Ну и ну, — покачал головой сосед. — Расскажу в больнице — засмеют. Главный врач психоневрологического диспансера оперировал цаплю…

— Журавля, — поправил Володя. — Дядя Боря, если что нужно принести от вас, я сбегаю, — предложил он.

— Да, с вашей семейкой не сладишь, — со вздохом произнес Межерицкий. — Один — за всех, и все — за одного… Ладно, будем резать. Стерилизатор есть? — спросил он у Измайловой.

— Есть, конечно. И скальпель.

— Хорошо. А какую анестезию?

Галина Еремеевна развела руками.

— У меня дома только новокаин, — серьезно сказал Межерицкий. — Что ж, обойдемся им. И бог, как говорится, в помощь…

«Операционную» устроили на кухне. В спасении птицы приняли участие все. Межерицкий оперировал, Галина Еремеевна подавала инструмент и салфетки, сделанные из бинта. Володя и Захар Петрович держали журавля.

Когда на месте лапы у птицы осталась культя, тщательно обработанная и забинтованная, Борис Матвеевич вытер вспотевший лоб.

— Как же он, сердечный, будет теперь ходить, стоять? — спросил он.

— Что-нибудь придумаем, — откликнулся Володя. — Сделаем протез, верно, папа?

— Сначала пусть заживет, — сказала Галина Еремеевна. — А насчет протеза — идея.

Володя устроил в своей комнате из старой одежды удобное гнездо, где птица тут же и уснула.

В среду, промучившись весь день, следователь Глаголев все-таки решился зайти к Измайлову, чтобы поговорить о деле с этим злополучным чемоданом. Повод был. Евгений Родионович закончил производством одно дело — о хищении в гастрономе. Надо было утвердить обвинительное заключение.

С этого дела Глаголев и начал.

Измайлов углубился в чтение обвинительного заключения. И, по мере того как знакомился, все больше хмурился.

— Я думаю, все ясно, — бодрым голосом сказал следователь.

Прокурор отложил бумагу и попросил само «дело». Глаголев подал ему папку, присовокупив:

— Обвиняемый сознался… Все подтверждено материалами следствия.

Измайлов, внимательно ознакомившись с показаниями обвиняемого, вздохнул:

— Евгений Родионович, неужели вы сами не были в таком возрасте?

— Но ведь это чистое хищение?

— Хищение хищению рознь… Ну что этот парнишка стащил?

— Полтора килограмма конфет «Каракум» и шоколадный набор «Весна» с витрины. Правда, коробка оказалась с муляжом. Ошибка, так сказать, в объекте…

— Ну да, вместо шоколада в золотых бумажках, наверное, деревяшки завернуты?

— Кусочки поролона, — буркнул Глаголев.

Измайлов закрыл папку, положил сверху обвинительное заключение и отдал следователю.

— Вот что, Евгений Родионович, я считаю, что дело надо прекратить, а материалы передать в комиссию по делам несовершеннолетних.

— Но как же так? Проникнуть в магазин… Все заранее обдумано… А если бы он в ювелирный так?

— Тогда бы и разговор был другой. — Прокурор улыбнулся и, видя недовольное лицо следователя, добавил: — Я не говорю, что за это надо гладить по голове. Но… Искалечить жизнь легко, а вот исправить — ох как трудно… Что у них в семье?

— Неважно… Мать пьет…

— Вот видите, парню и так несладко живется, да еще мы его подтолкнем… Я вижу, вы со мной не согласны?

— А как же борьба с детской преступностью? А приказ прокурора области на этот счет?

— Приказы, Евгений Родионович, тоже надо уметь читать…

— Хорошо. Я завтра же передам материалы в комиссию по делам несовершеннолетних.

— Вы никогда в детстве не лазили в чужой сад?

— Я коренной москвич, Захар Петрович. Родился на Маросейке. Улица Богдана Хмельницкого теперь. Какие там сады…

— А я лазил. Попади я тогда в руки к человеку с вашими убеждениями, не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, — с улыбкой закончил Измайлов. — У вас еще что-то?

— Да. — Глаголев взял другую папку. — Не поспешили мы, возбудив дело по факту обнаружения чемодана в радиомастерской?

— Почему вы так считаете? — спросил Измайлов.

— Тухлое это дело, Захар Петрович. Не найти нам владельца чемодана, это как пить дать. И тогда еще одно нераскрытое преступление, еще одна «висячка».

— А какие меры приняты?

— Да уж и не знаю, что еще придумать. Третий день милиция работает. Всем участковым инспекторам, милицейским постам раздали приметы неизвестного. Даже ГАИ подключили.

— Еще что?

— Предъявили Зубцову фотографии лиц, привлекавшихся ранее к ответственности за спекуляцию, и тех, кто состоит на учете в милиции.

— Не опознал, значит?

— Нет. Так что, скорее всего, хозяин чемодана не зорянский. И, видимо, смотался из города. Не объявлять же нам всесоюзный розыск. Да и кого искать? Ведь, кроме портрета со слов Зубцова, мы ничем не располагаем!

— Как это ничем? — удивился прокурор. — А изъятые вещи?

— На базу зорянского горпромторга все эти товары не поступали. Я самолично ездил, показывал образцы.

— Допустим, у нас в продаже их не было. Но ведь не с неба же они свалились? Их где-то взяли, может быть, со склада базы или с черного хода магазина. Украли, наконец! Вы задумывались над этим?

Измайлов почувствовал, что говорит излишне резко. Однако настроение следователя ему не нравилось, и скрывать свое отношение прокурор не собирался.

— Конечно, думал, — обиженно произнес Глаголев. — Но посудите сами: и джинсы, и майки, и сумки, что были в чемодане, — все заграничное. Как они попали к нам в Зорянск, одному богу, а вернее — черту, известно. Что же касается человека, оставившего чемодан у Зубцова, — тоже загадка… Как же мне решать задачу, где сплошь неизвестные? За что ухватиться?

— А Зубцов? — спросил прокурор. — Вы уверены, что он ко всей этой истории не имеет никакого отношения?

— Да как не верить, Захар Петрович? Все, ну, буквально все, с кем я беседовал, характеризуют радиомастера только с положительной стороны. И в управлении бытового обслуживания, и сотрудники рынка… Старший лейтенант Коршунов с соседями Зубцова говорил. Не пьет. Даже не курит… Потом, зачем ему связываться со спекулянтами? Мастер он отличный, зарабатывает двести — двести пятьдесят рублей в месяц. Жены нет. Живет у матери. У них свой дом, корова… Нет, не вижу я смысла для него лезть в сомнительные авантюры.

— И что вы предлагаете, Евгений Родионович?

— Прекратить дело.

— На каком основании?

Следователь задумался.

— Нет у нас такого основания, — сказал Измайлов, не дождавшись ответа.

— Тогда что делать дальше? — в свою очередь, спросил следователь.

— Искать преступника. Подумайте, речь идет о товарах на такую сумму. Больше десяти тысяч! Не мелкий спекулянтишка! Размах! Чувствуется серьезная утечка где-то. А возможно, тут и не спекуляция. Хищение или контрабанда.

— Хорошо, а если приостановить? — не сдавался Глаголев. — На основании статьи сто девяносто пятой, пункт три, Уголовно-процессуального кодекса… «В случае неустановления лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности…» Пусть милиция, оперативники скажут свое слово. Им, как говорится, и карты в руки.

— Значит, хотите переложить груз на чужую спину? Найдете — хорошо, а не найдете… — Прокурор недовольно покачал головой. — Так не пойдет, Евгений Родионович. Поймите, оперативная служба милиции — это глаза, уши, нюх нашего брата следователя. А вы — мозговой центр! И призваны, обязаны направлять их поиск. К вам подключен отличный работник, Коршунов. Недостаточно — попросим еще.

— Не знаю, зачем нам обрекать себя на заведомо бесперспективное дело? — вздохнул следователь. — Потом придется продлевать срок расследования, объясняться… Или вообще ляжет грузом, как нераскрытое. А отчетность… — Он не договорил, поднялся.

— Странно, Евгений Родионович, что вы не рветесь в бой. Молодой, только начинаете как следователь. А ждете, когда факты и улики сами свалятся с неба. Не ждать их надо, а искать… Другого пути нет. Ясно?

— Попробую, — с кислой миной ответил Глаголев.

Когда дверь за ним закрылась, Измайлов подумал, что, с одной стороны, доводы Евгения Родионовича были довольно серьезными — случай с чемоданом мог оказаться неразрешимой проблемой, с которой, увы, сталкиваются порой следственные органы. Продление срока предварительного следствия, нераскрытые дела… Для отчетности — вещь неприятная.