Эхо забытых стен - Gerodot

Ручьи, которые встречались на его пути, он пересекал, идя по самому их руслу, где это было неглубоко, или шагая по выступающим из воды камням. Вода ледяной струей заливала его промокшие сапоги, но он стискивал зубы и шел дальше. Холод помогал сохранить концентрацию, отгоняя сонливость и тяжесть. Он понимал, что вода может быть как его спасением, сбивающим запаховый след для собак, так и потенциальной угрозой — промокшие ноги легче натереть, обморозить, и просто, будучи холодными и сырыми, они быстрее утомляются. Но выбор был очевиден.

Его путь лежал не прямолинейно. Он двигался широкими зигзагами, петлями, специально уводя в сторону от предполагаемого южного направления, чтобы запутать возможных следопытов. Он примечал ориентиры — причудливой формы скалы, старые, сломанные грозой деревья, раздвоенные русла ручьев — чтобы самому не потеряться и запоминать свой маршрут. Даже в самой плотной чаще Аккерманское чувство направления, которое он подметил у деда и почувствовал в себе, не давало ему окончательно заблудиться.

Несколько раз за день он останавливался для очень коротких передышек, не более пяти минут каждая. Просто чтобы перевести дух, проверить снаряжение, осмотреться. В эти минуты абсолютной тишины, когда он замирал среди деревьев, он снова превращался в слух и зрение. И каждый раз напряженно прислушивался. Пока, кроме обычных звуков леса — криков редких птиц, шелеста мокрой листвы под порывами ветра, далекого журчания воды — он ничего не слышал. Но тревога не отступала. Она была как тонкая, холодная нить, постоянно натянутая где-то глубоко внутри.

Ближе к середине дня он подошел к участку леса, который местные называли Волчьими Вратами — из-за узкого прохода между двумя пологими холмами, который служил своеобразными воротами в еще более глухие и дикие районы на севере. Здесь местность резко менялась: деревья становились более редкими, уступая место бурелому и обширным участкам, поросшим высоким папоротником. Вдалеке виднелись поросшие мхом каменные россыпи — остатки древнего обвала. Пройти этим участком быстро было сложно, но, возможно, это также замедлило бы и погоню. Или, наоборот, стало бы ловушкой?

Алексей решил рискнуть. В конце концов, главное было не просто уйти, а уйти туда, где его будет невозможно найти. А эти дикие, каменистые пустоши за Волчьими Вратами были как раз таким местом. К тому же, на каменистой почве оставлять следы было куда сложнее.

Двигаясь через папоротниковые заросли, достигавшие ему почти до пояса, он снова вспомнил отрывки из своей прошлой жизни. Сталкерские истории, книги про выживание. Эти знания, такие несовместимые с миром титанов и стен, тем не менее, давали ему некоторую, пусть и хрупкую, опору. Они структурировали его действия, превращая панический побег в осознанную эвакуацию. Он знал, что нужно постоянно контролировать дыхание, следить за пульсом, сохранять энергию, пить воду маленькими глотками, даже если не испытываешь жажды, и, самое главное, никогда не терять бдительности.

Проходя через расщелины между камнями, карабкаясь по валунам, он старался двигаться бесшумно. На мокром мхе камни были предательски скользкими, и несколько раз ему приходилось крепко цепляться за шершавую поверхность, чтобы не упасть. Его пальцы были стерты и побаливали, но он игнорировал это. Аккерманская устойчивость к боли была не мифом, а реальной, осязаемой чертой его физиологии.

Забираясь на высокий валун, поросший серым лишайником, чтобы осмотреться, он вдруг замер. Недалеко от подножия этого валуна, прикрытый нависающим каменным козырьком от прямого попадания дождя, на голой земле был виден четкий отпечаток. Не звериный след. След сапога. Свежий. И рядом еще один. А чуть в стороне — примятая трава, словно кто-то там сидел.

Алексея будто ударило током. Он упал за камень, сердце заколотилось где-то в горле. Следы были здесь, так близко! И они были совсем свежими, дождевая вода не успела их размыть. Значит, преследователи либо знали о его возможном маршруте, либо сумели выйти на его след, несмотря на все его попытки запутать их.

Холод прошел по его телу не от дождя, а от внезапного, резкого осознания — они уже здесь. Не где-то там, позади, на расстоянии часов или даже дней пути. Они здесь, совсем рядом. Может быть, они обошли его? Может быть, у них были какие-то знания о путях в этом лесу, которых не было даже у него?

Его обостренное зрение теперь сканировало каждый куст, каждую тень, каждый валун в радиусе видимости. Слух пытался уловить малейший неестественный звук.

Он осторожно сполз с валуна. Несколько раз медленно и бесшумно вдохнул и выдохнул, стараясь успокоить дыхание и навести фокус. Паники не было, лишь ледяная концентрация и острая готовность к действию. Дед говорил: «Когда зверь чует тебя, он ждет. Ищет слабину. Не показывай ее. Будь готов к схватке в любой момент, даже если видишь, что тебя превосходят».

Его рука потянулась к топору за спиной. Рукоять была холодной и влажной от дождя, но хват был уверенным. Нож на поясе тоже ощущался приятной тяжестью. Он был готов драться, если придется. Но бой в открытую против нескольких вооруженных и, вероятно, тренированных противников был бы безумием. Скрытность оставалась его лучшим оружием.

Осторожно, бесшумно, он двинулся дальше, выбирая путь еще тщательнее, стараясь держаться ближе к скалам, к тем участкам, где след был бы менее заметен или вовсе отсутствовал. Он чувствовал их присутствие — не видел, не слышал напрямую, но чувствовал где-то на периферии Аккерманского восприятия, как дикий зверь чувствует запах хищника. Они были где-то поблизости, прочесывая этот район.

Солнце клонилось к закату, хотя за облаками его было не видно, лишь полумрак в лесу начал сгущаться. Новая ночь приближалась. Ночь, которая могла принести либо временное перемирие в этой охоте, либо решающее столкновение. Алексей не знал, что ждет его за следующей грядой камней или за следующим стволом ели. Но он знал одно — сдаваться он не будет. Никогда. Ведь его знание и его жизнь были последней, может быть, единственной надеждой в этом мире на что-то иное, чем уготованная ему жестокая судьба. И ради этого призрачного шанса стоило бороться до последнего вздоха.

Осознание того, что преследователи настолько близко, обрушилось на Алексея с острой, пронизывающей ясностью. Те короткие секунды, когда он, замирая, рассматривал четкие отпечатки сапог у подножия валуна, вместили в себя больше напряжения и информации, чем целые часы предыдущего пути. Следы, не размытые, значит, оставленные недавно. Крупные, глубокие, вероятно, мужские. И их было два, по крайней мере, на этом клочке земли. Они шли вместе или стояли здесь,