Эхо забытых стен - Gerodot

начал осторожно пробираться вдоль основания каменной гряды, ощупывая шершавую поверхность рукой, наклоняясь, пытаясь разглядеть провалы или углубления в скале. Камни были мокрыми и скользкими от мха.

Его пальцы, затекшие от холода, наконец, нащупали пустоту. Неглубокое, горизонтальное углубление в скале, прикрытое сверху каменным козырьком, а снизу — нагромождением валунов, создававших небольшой естественный лаз. Он протиснулся внутрь. Пространство было крошечным, буквально на одного человека, чтобы сидеть, поджав колени. Пахло сырой землей, мхом и каким-то затхлым звериным запахом. Но это было убежище. От дождя здесь было сухо, а за каменными стенами холодный ветер не так пронизывал.

Вытащив из мешка промокшую шерстяную тряпицу, Алексей попытался протереть ею руки и лицо. Дрожь не проходила. Но сейчас самое главное было — оставаться незаметным. Забраться сюда на лошади или двигаться здесь в полный рост было невозможно. Любой, кто захотел бы его найти здесь, должен был бы ползти по камням и вглядываться в каждый закуток скалы.

Он прижался спиной к холодному камню, натянув мешок на колени. Оружие — топор и нож — лежали рядом, легко доступные. Сердце билось медленно, ровно, но весь его организм находился в состоянии повышенной готовности. За пределами его крохотного убежища была ночная тьма, мокрый, холодный лес и те, кто, возможно, все еще его искал, их шаги едва различимы в шуме дождя и ветра.

Усталость навалилась тяжелым грузом, но заснуть он не мог. Не здесь. Не сейчас. Его Аккерманские инстинкты, знание, что опасность где-то рядом, удерживали его на грани сна и яви. Каждый шорох заставлял его напрягаться. Каждое завывание ветра звучало как далекий крик. Ночь только началась. До рассвета было еще много часов. И эти часы казались бесконечными, заполненными лишь темнотой, холодом и призраками незримой погони, бродящими где-то поблизости, в сыром, враждебном лесу. Его единственное утешение — это знание, которое отличало его от них и от всех, кто жил за этими стенами. Знание, ради которого он бежал. Знание, которое, если он выживет, возможно, еще сыграет свою роль. Но это «если» висело над ним так же тяжело, как каменный козырек его убежища.

Часы, проведенные Алексеем в каменной нише, были безмолвным, физическим выражением одиночества и обреченности. Дождь почти стих, лишь тонкая водяная пыль продолжала висеть в воздухе, пронизанном осенним холодом. За каменным козырьком убежища царила непроглядная тьма. Здесь, под скалой, было сухо, но от этого не теплее. Холод камня пробирался сквозь одежду, вползая в тело, сковывая мышцы, делая каждый вдох неглубоким и осторожным.

Он сидел, поджав колени к груди, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Заплечный мешок лежал у его ног, его слабо ощутимый вес напоминал о скудном содержимом — всё его нынешнее достояние. Рука крепко сжимала рукоять боевого топора, положенного рядом на шершавый камень. Нож лежал на коленях. В полной темноте он осязал их знакомую форму, ощущал вес — они были осязаемой реальностью в мире теней и неопределенности, его единственные верные спутники.

Аккерманские чувства, изощренные и напряженные до предела, сканировали ночь за пределами его убежища. Он слушал не ушами в привычном понимании, а всем телом, каждой клеткой, ловя вибрации земли, изменения в шуме ветра, шелесте мокрой листвы. Даже самые обыденные звуки леса — далекий треск ветки под тяжестью птицы или ночного зверька, тихое падение капель воды с листьев, шепот воздуха между деревьями — казались ему подозрительными, требующими анализа, мгновенного отсева природного от потенциально рукотворного.

Чувство близкого присутствия преследователей, то самое тревожное ощущение, которое заставило его свернуть в низину и искать укрытие, так и не покинуло его полностью. Оно сжалось, отошло на второй план, но все еще тлело где-то на периферии сознания, как тлеющие угли давно угасшего костра. Он не мог быть уверен, что они ушли далеко. Возможно, они знали об этом убежище? Возможно, они прочесывали район методично, и это место — лишь вопрос времени?

Эти мысли не давали покоя, заставляя мозг работать даже в изможденном состоянии. Кто эти люди? Дед Игнат никогда не называл их имен или званий, лишь «королевские ищейки». Были ли это члены Центральной Военной Полиции из внутреннего круга, отвечающие за самые деликатные и грязные поручения Короля? Или какая-то отдельная, засекреченная служба, созданная специально для поиска и устранения Аккерманов, знающих правду? И как они вышли именно на Острог? Возможно, кто-то в деревне все-таки проговорился? Или у них была какая-то иная информация?

Размышления скользили, цепляясь за отрывки знаний из прошлой жизни, за редкие рассказы деда, за его собственные догадки. Система власти за стенами, её одержимость сокрытием правды, страх перед Аккерманами как единственной неподвластной ей силой — всё это складывалось в зловещую картину. Он был опасен для них не из-за какой-то своей вины, а из-за своей природы и из-за своего знания, которое было не просто памятью предков, но знанием из мира, которого здесь никто не знал, мира, где их стены и титаны были лишь историей на страницах комикса.

Время текло бесконечно медленно. Каждый час тянулся, казалось, дольше обычного. Его тело протестовало — затекшие конечности, промокшая и остывшая одежда, голод, который начал назойливо напоминать о себе, как только ослабело напряжение последних часов. Он дотянулся до мешка, осторожно достал кусок вяленого мяса и небольшой, черствый сухарь. Еда казалась почти безвкусной на фоне усталости и нервного истощения, но он заставил себя медленно, тщательно прожевать ее, выжимая из нее каждую крупицу энергии. Каждый калорий сейчас был на вес золота.

Попытка заснуть была бессмысленной. Мозг был в состоянии боевой готовности. Даже когда веки наливались свинцом, а тело хотело рухнуть в забытье, Аккерманский инстинкт или, возможно, постоянный фоновый страх от знания о близкой погоне, дергали его, не давая погрузиться в глубокий сон. Он проваливался в короткие, тревожные полудремы, полные обрывков видений — лица преследователей, размытые тени в лесу, чувство стремительного падения.

При каждом порыве ветра, чуть сильнее обычного шумевшем в кронах деревьев над скалой, Алексей напрягался, полагая, что это может быть шум шагов или голосов, уносимых порывом. Но каждый раз это оказывался лишь лес, дышащий своей жизнью. Охотничий инстинкт подсказывал ему — хищник выжидает. Если преследователи опытны, они знают, что беглец после быстрого рывка обязательно сделает привал, чтобы передохнуть и скрыться под покровом темноты. Возможно, они просто расставили патрули или устроили засады в ключевых точках, терпеливо ожидая утра, когда вести преследование по следам станет легче. Или же они сами нашли себе более комфортное убежище неподалеку и пережидают непогоду, будучи уверенными, что загнали его