Эхо забытых стен - Gerodot

Эта неизвестность была самым мучительным. Отсутствие информации рождало множество вариантов, большинство из которых были неутешительными. Его единственное оружие в этой ситуации было знание другого будущего, которое, увы, мало помогало в настоящем, непосредственном противостоянии людям-охотникам в темном лесу. Его знание об УПМ, о природе титанов — это всё инструменты для той борьбы, для которой ему еще предстояло дожить. А чтобы дожить, нужно было пережить эту ночь.

Он осторожно извлек один из зазубренных клинков УПМ из своего мешка. Металл был холодным, его невероятная острота ощущалась даже через ткань, которой он был обернут. Этот клинок был осязаемым доказательством того, что он нес в своем сознании — обломком другого, более технологичного мира, принесенным сюда непонятным образом. Этот кусок металла был гораздо ценнее любого золота или серебра в этих землях. Если бы он только знал, как использовать его силу по-настоящему, как это делали Аккерманы в своих УПМ-схватках из его видений…

Но сейчас это был просто очень хороший клинок, длиннее ножа, но короче меча, тяжелый и непривычный для владения в бою на земле. Однако, если понадобится, он не побоится использовать и его.

С первыми признаками предрассветной синевы на горизонте, еле заметной сквозь ветви деревьев и тучи, напряжение Алексея достигло пика. Скоро взойдет солнце, и охота возобновится, скорее всего, с новой силой. Ему нельзя было оставаться здесь, ждать, пока его найдут. Нужно было двигаться дальше, пока еще царили сумерки, пока его следы снова могло скрывать утреннее влага или роса.

Медленно, болезненно разгибая затекшие конечности, он приготовился покинуть свое ненадежное убежище. Мышцы болели от холода и долгого неподвижного сидения в неудобной позе. Голод снова сжал желудок. Но усталость не отключала, а наоборот, обостряла разум. Ему нужно было выбрать новое направление, новый план. Отходить дальше на север в непроходимые дикие земли? Это самый безопасный путь с точки зрения погони, но и самый суровый с точки зрения выживания. Попытаться прокрасться на юг, ближе к людям, рискуя напороться на другие патрули или города? Это могло бы дать больше возможностей, но и риск был гораздо выше.

Приближающийся рассвет нес с собой не только свет, но и возобновление опасности. Ночь дозора, ночь страха и одиночества подошла к концу. Впереди ждал новый день бегства, неопределенности и борьбы. И единственным, что придавало ему сил выстоять, было жгучее осознание собственной уникальности, тяжести возложенного на него бременем знания и отчаянной, смутной надежды на то, что он не зря оказался здесь, в этом гибнущем мире, со всем грузом своих невероятных воспоминаний и этой странной, преследуемой силы Аккерманов. Он поднялся, прислушиваясь к слабым, просыпающимся звукам утра. Время выходить.

Глава 2

Холод полз вверх от промерзшего камня, пропитывая одежду, впиваясь в кости. Когда над вершинами деревьев начало проступать обещание дня — тонкая полоска бледной синевы, постепенно расширяющаяся, вытесняя угольную черноту ночи — Алексей с трудом разлепил веки. Усталость давила тяжелым, липким покрывалом. Тело ныло, каждый сустав, каждая мышца протестовали против неудобного положения и долгого пребывания на холоде. Пальцы на руках и ногах ощущались почти онемевшими, они не дрожали, но будто покрылись инеем изнутри.

Двигаться было мучительно. Скрипя от застарелого напряжения, он осторожно выбрался из своей каменной норы. Воздух за ее пределами казался более резким и свежим, несмотря на сохраняющуюся влажность. Утренний лес еще спал, или только начинал просыпаться. Тишина была густой, нарушаемой лишь отдаленным щебетанием одинокой птицы, первыми каплями росы, падающими с ветвей, да негромким, неторопливым шумом ручья, который он слышал где-то в низине.

Но для него эта тишина не была успокаивающей. Она была наполнена ожиданием. Как хищник перед прыжком, как загнанный зверь перед последней отчаянной схваткой. Его инстинкты были начеку, обостренные ночным бодрствованием и близостью опасности, которая, хоть и не проявляла себя явно, ощущалась где-то поблизости.

Он решил двигаться дальше на север, углубляясь в самые дикие и неисследованные районы леса. Это был путь более сложный, полный неизвестности и физических испытаний. Здесь не было дорог, не было поселений, не было гарантии найти пищу или убежище. Но здесь же было и меньше вероятности встретить тех, кто его искал. Люди, даже ищейки, предпочитали более привычные и изученные места. Дикая глушь, по их представлениям, была уделом зверей и последних, наиболее отчаянных изгоев. А он был как раз из таких изгоев, не по выбору, а по природе своей.

Ступая по сырой земле, он старался максимально скрыть свои следы. Это стало навязчивой идеей. Каждый шаг — выверен, каждая ветка, каждый камень — анализируются. Он предпочитал идти по твердым участкам, по скалам, по густой, низкой траве, стараясь не задевать высокую растительность, которая, будучи мокрой от росы, легко выдала бы его проход примятыми стеблями. Мелкие ручейки, пересекающие путь, он по возможности проходил по самому дну, чтобы сбить возможный запаховый след, оставляемый для собак.

Холод все еще пробирал. Он достал из мешка сухой шерстяной шарф (маленькая роскошь, оставшаяся от деда), обмотал им шею и лицо до носа. Дышать стало чуть теплее. От этого простого действия, от заботы о своем теле, появилась крошечная, но осязаемая капля уверенности. Он должен был оставаться здоровым, чтобы выжить. Любая болезнь, любая травма в этом диком краю, когда за тобой идет охота, были бы верной смертью.

Лес постепенно оживал. Солнце, все еще невидимое за облаками, наливало воздух неярким светом. Сквозь мокрую хвою, влажный мох, ветви елей и пихт пробивались невнятные шорохи — пробуждение птиц, невидимое копошение мелких грызунов у корней деревьев, осторожные шаги более крупных обитателей, уходящих подальше от появляющегося в лесу человека. Алексей распознавал эти звуки, отличал их от чего-то иного.

Пробираясь через особенно густой участок молодого ельника, ветки которого скребли по одежде и хлестали по лицу, он почувствовал это снова. Не отчетливый звук, а скорее… сдвиг. Воздух стал другим. Напряжение. Где-то поблизости, метрах в пятидесяти, может быть, ближе, едва различимый шорох, слишком правильный, слишком мерный для лесного зверя. Приглушенный скрип кожи. А затем — слабый, очень слабый, но совершенно отчетливый запах человека. Влажного человека. И что-то еще — специфический, чуть резкий запах… Нет, не зверя.

Собаки.

Сердце замерло. У них были собаки. Это кардинально меняло дело. Следы на земле, даже скрытые дождем, влага на одежде, даже пройдя по воде — ничто не могло полностью обмануть острое обоняние хорошо натренированной собаки. Его усилия по скрытию следов были, по большей части,