Письма в Снетин - Михаил Ворскла

4

Утренние обширные туманы – вестники весны. А уже они настали и покрыли Диканьку, охристую, бурую, с темно-красными пятнами, влажную ветвями и голыми сучьями; с черепицей на крышах и шифером, с теплыми ватниками сельчан в огородах, с размокшей землей, освобожденную от долгих снегов и теперь вольно дышащую. Тишайшее безветрие и неосторожные шаги, отдающиеся, и теплое испарение под ногами. «Андрейка!» – окликали Андрея, – «Влезай скорее в машину, еще ты не окреп, нельзя тебе долго на свежем воздухе!» В то утро Андрея забирали из больницы. Тогда начиналась новая для него жизнь.

(Из разговора, завязавшегося тотчас после усаживания в машину)

– Э, – протянул Виктор Павлович, – то мы далеко заедем.

– Андрей, не захлопнул. Стукни еще раз. Нет. Виктор Павлович, помоги.

– Вы мне тут натрясете. Нужно к общежитию брать. Надя, с ручника сними.

– Попрошу, Виктор Павлович, – уверенно заявила тетя Надя, – не указывать.

– Выворачивай колеса.

– Пригнись-ка, Андрюша, невидно из-за тебя.

– Выворачивай! Здесь переходи на скорость. Куда ты погнала. Впереди, не видишь? Тут должна быть яма, у того столбика. Яма! Надя, как раз. Ты нарочно, что ли?

– Погодите, Виктор Павлович, сейчас, погодите, – успокаивала тетя Надя, – наберем скорость. Вот ровная дорога. Вообще-то я водить умею, только не люблю, а у Виктора Павловича дальтонизм, ему садится за руль воспрещается.

Из густого молока выхватывались чередой тополя и снова окунались в него. Едва обнаруживаясь, исчезали углы неведомых строений.

– Фары зажги.

– Виктор Павлович, без вас!

Вот выплыла великолепная триумфальная арка дорического ордера.

– Откуда она тут?

– Древние римляне козакам подарили. Нет, серьезно. Ты не знал?

Улыбался Андрей.

Редкий попутный транспорт встречался, а встречный и того реже.

– Ну, как? Хорошо еду? – довольно спросила тетя Надя, не отрывая глаз от дороги.

– Хорошо, хорошо…Внимательно только! Надя, что же ты не повернула здесь?

– То не наш поворот.

– Да смотри, вот выедем на Полтавскую трассу.

– Виктор Павлович, успокойтесь.

– Надя, а ну давай пускай меня.

– У вас, Виктор Павлович, прав нет.

– Надя!

– Погодите, Виктор Павлович, погодите, идем на обгон.

– Да куда! Гляди! Поворачивай!

– А он должен пропустить.

– Поворачивай, говорю!!

…

– Все, Надя. Теперь уже все.

А в ответ – молчание.

Поменялись местами.

– Я же говорил тебе, Надя, вот и не развернуться, – жаловался Виктор Павлович, – Что оно такое? Вот и трасса. Я же говорил тебе.

– Не бурчите, Виктор Павлович, – тетя Надя не унывала и подмигивала Андрею. – А ну, Виктор Павлович, стоп! Стоп! Это, сдается мне, Мовчуны. Останавливай, Витя. – Она опустила стекло и звонко выкрикнула проходящим обочиной дороги, – А ну стой, раз, два!

– Надя!

– Здоровенькi були! Из Полтавы?

– Не то. Огород смотрели.

– А мы-то на свой еще и не заглядывали. Ты с Василем? Здравствуй, Василек! Ну как дела?

– Здрасьте. Нормально.

– Нормально. Дела должны быть хорошо, всегда хорошо. А куда Федю дели?

– Надя, уже сажай их или едем, – протянул Виктор Павлович.

– Не бурчите, Виктор Павлович. Влезайте-ка в машину, подвезем вас, да племянника мне не подавите на заднем сиденье.

(Рассказывал Федор Мовчун, приятель и добрый знакомый тети Нади)

В тот вечер я собирал вещи, чтобы отправляться в дорогу. А уезжали мы с ребятами в Москву на заработки. С Витей, с Сашком и многими другими. У нас уже и маршрут был установлен, и порядок, мы не в первый раз ехали. Мы мастера по облицовке, штукатурщики, плитку класть, полы ровнять, мы на все руки мастера. Олеся мне помогала в тот вечер, но уговаривала не ехать, а лучше переждать. А как же не ехать? Где тогда деньги на жизнь брать? Нет, мы условились, мы договорились с ребятами, билеты купили, надо было ехать. Василек, мой сын, тоже мне помогал. Олеся тогда рассказывала, как и что, как день прошел, что было. Да, сказала, что с огорода их подвезла Надя, племянник еще с ними был. Это тот, который еще не доучился. Я сам его не знаю и не видел никогда, вот внимания и не обратил.

Вечером, когда все попрятались в свои дома, когда зажглись по Диканьке тысячи окон, поволе, бесшумно и разошлись туманы. Стало быстро темнеть, и задышали глубже украинские поля – широчайшие равнины, безбоязненно стелящиеся на просторе. Они перетекают друг в друга многоцветными полосами, они сбегают в яры и балки, где присмирели рощи и одинокие дубы. Опустели поля, словно громадные домашние комнаты. Ветер один прогуливается по ним; поднялся, теплый, душный, откуда-то с юга он возник.

(Из метеосводки)

Как передает гидрометеоцентр Украины, в ближайшие сутки в центральных областях ожидается по-прежнему неустойчивая погода, обусловленная влиянием циклона. Облачно, без прояснений, кратковременные дожди. Внимание автомобилистов: возможны туманы. Температура в ночные часы плюс 2, плюс 4; днем до плюс 10.

(5-е письмо)

Здравствуй, друг мой!

Я предощущаю: весна подходит по ночам. Этот край не многолюден и позволяет расслышать едва уловимое. Стремления во мне горячие поостыли, и не могу поверить, что еще недавно терзался чем-то. Я совершенно счастлив здесь. Часто выбираюсь из дому, помогаю справляться с хозяйством, но больше гуляю и все по неизвестным тропам. Поля перемежаются посадками, и каждый поворот готовит новое. Разбуженные запахи окружают. А в одном месте видел: змеи переплелись кольцами, блестя обновленной яркой чешуей. Возвращаюсь и не перестаю удивляться. У тети Нади хата велика и красива: сложена из красного кирпича, местами с белыми вставками, по углам узоры с цветами; два этажа под шиферной крышей, только уж окна больно малы. «То не хата», – объяснит тебе тетя Надя, – «То наш сарай. И там не хата, там кроли. А хата позади всего». Если это сарай, какова же хата! В сарае и гараж устроен, там много всякой всячины: и по слесарному делу, и по столярному; яма посреди прокопана, чтобы обследовать автомобиль, там и лампочка имеется в патроне. В боковых отделениях сарая содержатся разные обитатели. Все продумано и воплощено: в одном – куры, красно-огненные, рябые, черные, белоснежные и с синим отливом в оперенье, – расселись на жердях, подозрительны ко всякому входящему. В следующем – индюки, уже не молодые, выкормлены и взращены в дальних областях, а сюда перевезены недавно; среди них есть матерый с добрую свинью весом. Дальше – утки шумят, их уж совсем немного, десятка четыре, все помечены зеленой краской, чтобы не затесаться к чужим в большом пруде. Отдельно в гусятнике – гуси, прекраснейшие птицы; ждут, не дождутся зеленых лугов. Говорят, птенцы их до третей недели по вылуплению перекликаются человеческими голосами. Есть еще индокуры, полудикие утки, но это уже так, черте что. В саже живет четыре свиньи. К ним нечего и заглядывать, сами рылами ставенки приоткроют и улыбаются проходящим. Дай им угольку–антрацитику похрумкать, чем попусту любопытствовать. За ними – целый город с улицами и переулками, сплошь весь застроенный кроличьими хатками. Число последних еще подвластно определению, а вот кролей никто не брался пересчитать. Да и к чему? Лучше полюбуйся на них. Ухвати за уши которого покрупней, он лапами царапнет, забарабанит по дну клетки, зачерпнет мелкого помета с соломой и все это на тебя. Глаза от страха стекленеют, а мех – чистейший соболь, на солнце играет, переливается. А в специальном водоеме водятся нутрии – водяные крысы. Они на первый взгляд неблагородны, а годятся и на борщ, и на котлеты, и на шапки с воротниками. Кажется и все хозяйство. Есть еще дальние огороды, садок, бахча да за прудом поле, но хозяйка говорит, это – безделица, не великое хозяйство, нет ни лошадей, ни коров, ни овец. «Когда выйду на пенсию, вот развернусь!» – обещает тетя Надя. А по правде ей мечтается писать акварельные пейзажи в полях. Она поручила мне ключ от погреба и все его богатства. Зажжется электричество под влажным, испещренным паутиною как древними письменами потолком, и все передо мной: россыпи картофеля, белого, и синего с белыми глазками, и красного продолговатого, как поросячьи ножки; яблоки всех сортов, буряк, морковка, капуста. А банок! Малина, вишня, сливы, абрикосы, компоты и варенья, желе и повидла; персики, целиком закрытые и порезанные на четвертные доли; соки невероятных оттенков, мутные и прозрачные, и кто теперь их разгадает, из чего давлены. Солений – разбегаются глаза: кроме обыкновенных огурцов и помидоров – вкуснейшие патиссоны, нарочно недорощенные, чтобы могли в узкое горлышко поместиться. «Все, что осталось от новогодних празднеств», – объясняет тетя Надя, – «И соленые арбузы поели. Но, в какое время не придешь – всегда твое. Вот ключ и открывалка тебе». Впечатлений не счесть. Они и вечерние волнения в посадке – теперь заботы мои.