Письма в Снетин - Михаил Ворскла

Рассказывали: в церкви как днем; стены, лишенные выступов и ниш, режут взор чистейшей белизной, на них в рушниках улыбаются Николай Чудотворец и Илья Пророк, Пантелеймон и Петро с Павлом, Пресвятая Богородица глядит умиротворенно. А такое столпотворение, что ни до батюшки, ни до дьяков не добраться живому. Хор возносит славу детскими голосами, облегчая их до невесомости, выше и выше. Все так звенит, что заслушаешься.

Проходили вечности времени. Тут ударили в колокола, и двинулось. Андрея чуть не под руки снесли с дороги в сторону. И торжественно во вселенную, во все ее концы возгласили: «Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» – зазолотились кресты, вспыхнули хоругви и иконы над головами. «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!» – покачнулись звенящие паникадила. «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!» – брызнуло в толпу, на лица, на одежды святым дождем, и зашкварчали свечи.

Христос воскресе из мертвых,Смертию смерть поправИ сущим во гробе живот даровав.

И десять тысяч раз одно:

Христос воскресе из мертвых,Смертию смерть поправИ сущим во гробе живот даровав.

Окропленные, улыбались православные, словно заново родились, и увлекались в круговорот. Совершался бесконечный круговой ход. Казалось, светила небесные повторяли раз за разом пути свои, и гимны светлые повторяли пути свои.

Андрей, не помня себя, выходил прочь, долго искал милицейский автомобиль, расспрашивал проходящих рядом, не видали ли они здесь каких-нибудь милиционеров. А уже светало. Наконец в одном доме, на веранде, он обнаружил своего конвоира, храпящего на диванчике в окружении еще четверых без чувств и разумения. Андрей будил Евгена Григорьевича долго. «Что! А?», – вскочил милиционер, – «Где моя фуражка?» «Нам ехать пора», – ответил Андрей. «А, да, да, да», – согласился тот, – «А куда? Не помнишь?» «В Полтаву» «Да, в Полтаву», – признал дядя Женя, но потом засомневался, – «А не в Кременчуг ли?» «Нет, что вы», – успокоил Андрей, – «В Кременчуг далеко, а нам тут рядом, в Полтаву, и посадить меня на поезд до Киева». «А, все, вспомнил, вспомнил, так и есть, в Полтаву», – обрадовался Евген Григорьевич.

А колокола звучали, и начиналась в притворе храма утреня. В одно время с радостными песнями всходило где-то за краем поля солнце, и быстро, быстро теперь прояснялось. Холмы и долины, речные балки и зеленеющие рощи наполнялись новой жизнью, и сама Украина, и весь мир православный по всей Земле.

(9-е письмо)

Друг мой заветный!

Сколько времени пролетело, все ты в Снетине. Что случалось, что творилось, сколько перевидали мы, тебе одно предназначенье – быть узником своей судьбы. А я не ведаю, куда иду. И кажется, все пережитое – лишь детские забавы, и чудится, не то еще ждет меня впереди. А что будет дальше? Хотел к тебе идти, но прочь ухожу. Прости уж. Я верю, что следят мой путь, что ведет верная рука, и мы не одни, и о нас знают, и во всякой мелочи дан знак, а только нам его не прочесть порой из-за собственного упрямства. Вот уже меня встречают шумными кронами тополя, я иду прочь, а чудится, что возвращаюсь домой. Я буду писать тебе, не надо отвечать, если руки дрожат или тяжело, мне довольно будет одного твоего внимания. Я буду писать тебе в воображенье. Я пролился словом, но не вылился весь, и опять наполняюсь, и чем дальше ухожу, чем больше вижу, тем полнее становлюсь. Что ждет впереди? Вот и узнаем. Жди, мой друг, новых писем, с голубями прилетят они.

Всегда твой Андрей.