Неизведанные земли. Колумб - Фелипе Фернандес-Арместо

и даже Абиссинию. Но там они действовали без связи с родиной. Основное направление деятельности генуэзцев повернулось к родным водам Генуи и близлежащим окрестностям, а следовательно, и к Атлантике. Генуя находилась в таком же географическом отношении к Атлантике, как Венеция к Востоку. Генуэзцы, казалось, проникли повсюду: на Азовском море и на Канарах были места, названные в честь генуэзских авантюристов. Но Атлантика служила их сферой деятельности.

Однако, когда появилась возможность идти дальше в океан, Генуе не хватило ресурсов, особенно рабочей силы, чтобы использовать шанс в полной мере. Генуэзская экспансия, несмотря на ее необычайную способность к расширению, все-таки не была бесконечно гибкой. Отчасти из-за истощения колониальных ресурсов или просто потому, что в Генуе, печально известной перенаселенностью, больше не было места для строительства, ее рост, похоже, приостановился. Исходя из физических размеров города и количества зданий, французский историк Жак Эрс подсчитал, что в середине XV века население составляло более 100 000 человек, однако его оценки плотности населения, количества членов домохозяйства и количества домохозяйств в здании представляются завышенными. Данные переписи населения XVI века свидетельствуют о том, что предложенную Эрсом цифру можно уменьшить почти вдвое. Следовательно, численность населения Генуи сравнима скорее с Валенсией или Барселоной, чем с Венецией или Севильей[63]. Город, когда-то покинутый Колумбом, не был затронут эпохой Возрождения, не отличался значительным развитием, не был украшен разбогатевшими «за морем» купцами и перестал быть «владычицей морей», прославлявшейся в пору расцвета. В атлантической торговле XVI века генуэзцы больше не фигурировали ни в качестве первопроходцев, ни даже, в какой-либо значительной степени, в качестве участников. Они были удостоены второстепенной роли, и их в основном заместили испанцы. Колумб стал практически последним мореплавателем-первопроходцем из генуэзцев, а его генуэзские покровители являлись представителями новой породы, предпочитавшей толстый кошелек наполненному ветром парусу. Их преимущества и ограничения – талант совершать экспансии в интересах других, сильно ограниченное количество мест базирования, традиция коммерческих завоеваний и создания несуверенных поселений – помогают объяснить, почему Генуя внесла жизненно важный вклад в исследование и колонизацию Атлантики, не создав при этом собственной Атлантической империи.

Что касается будущего Генуи в атлантической торговле, то самые важные из ее торговых поселений находились в Кастилии и, особенно, в Андалусии. По техническим и географическим причинам Кадис и Севилья служили наиболее значительными базами генуэзских купцов в Испании. Технические причины были связаны с судами и грузами. Еще в 1216 году Яков Витрийский восхвалял большие круглые корабли Генуи, которые могли плавать зимой и «сохранять свежесть пищи и воды», то есть расходовать корабельные припасы медленнее, чем галеры с большим количеством людей. Таким образом, генуэзцы располагали большими парусными судами, а также галерами, способными бороздить Атлантику, уже в конце XIII века. Коммерческие галеры исчезли у Генуи в течение следующих 100 лет[64]. Можно с уверенностью предположить, что впервые круглые суда появились на атлантических маршрутах, где условия наименее благоприятствовали галерам. Однако причиной их использования являлось не только и даже не главным образом облегчение условий мореплавания. Венецианцы регулярно плавали в Англию и Фландрию на галерах, и, когда в XV веке Флоренция начала атлантическую торговлю, она также велась исключительно на галерах, которые были вполне пригодны для этой цели, и так продолжалось до появления Непобедимой армады. Предпочтение генуэзцами более экономичных морских перевозок оказалось результатом их зависимости от не слишком прибыльной оптовой торговли. В результате короткий рейс, прямо от выхода из Средиземного моря до Ла-Манша, стал не только возможным, но и жизненно необходимым, поскольку, используя мореходные преимущества круглых судов для уменьшения количества заходов в порты по пути следования и сокращения продолжительности рейса, торговцы могли обеспечить себе более высокую доходность. Не было особого смысла в том, чтобы продавать небольшие партии товаров, которые везли генуэзцы, их лучше было везти на крупные северные рынки, где можно было в обмен закупить шерсть и ткани. Наконец, генуэзским кораблям требовались большие глубоководные порты, подобные портам Кадиса и устья Гвадалквивира. Поэтому для генуэзских судов, направляющихся на север, стало обычным делом обходить Португалию, Кантабрийское море и Атлантическое побережье Франции.

Таким образом, для Генуи Андалусия стала такой же «пограничной» землей, как и для Кастилии. Генуэзская колонизация, начавшаяся еще до кастильского завоевания Андалусии, чрезвычайно усилилась в XIV веке, как только Генуя развернула северную торговлю, и снова в XV, когда сократилась торговля с востоком. Представление о масштабах и характере проникновения генуэзцев в Андалусию можно получить, взглянув на регион Кадиса и Хереса в XV веке[65]. Прежде всего, очевидны растущие темпы генуэзского проникновения и его все более меркантильный характер. Например, первыми генуэзцами, поселившимися в Хересе в XIII веке, были Бенедетто Заккария, знаменитый флотоводец, и Гаспаро ди Спинола, посол в отставке. Заккария, по-видимому, отказался от торговли во время своего пребывания в Кастилии, и для ранних генуэзских колонистов, особенно в таких центрах, как Херес и Кордова, во внутренних районах крупных портов, было обычным делом жениться на местных аристократках и становиться рантье, а не торговцами. В Севилье и Кадисе наблюдался обратный процесс, там генуэзцы смогли вовлечь аристократию в коммерцию за более чем два столетия растущего проникновения в местное сообщество и смешанных браков. Новая волна генуэзских иммигрантов в конце XV века состояла уже исключительно из торговцев и ремесленников. К XVI веку три четверти севильской знати носили генуэзские фамилии, а местный философ Якопо Адорно был всегда готов обосновать совместимость коммерции и дворянской чести. По мере роста темпов иммиграции увеличивался и размер общины. Большинство генуэзских пришельцев XV века, как правило, становились «гражданами» (vecinos), а также «временными жителями» (estantes), причем последние преобладали. Это определило относительную оседлость генуэзской общины Кастилии в XVI веке, когда жители принимали участие в строительстве испанской империи посредством банковского дела и инвестиций, вместо того чтобы продолжать осваивать новые рубежи[66].

В то же время эти все более оседлые общины служили в XV веке опорными пунктами для дальнейшего генуэзского проникновения на запад в Португалию, Африку и, прежде всего, на острова Атлантического океана. Семейные дома генуэзцев в Андалусии работали портами захода для родственников из Генуи, направлявшихся на запад или обратно. Например, Антонио Усодимаре, после службы в Португалии по исследованию западного побережья Африки, поселился у своего брата Франческо в Кадисе в 1462 году. Семья Франки ди Луззардо отправила сыновей на Тенерифе и берберийское побережье, Асканио – на Гран-Канарию, Нигро – в Португалию и на Мадейру. Ничто так хорошо не иллюстрирует гибкость генуэзской семьи как инструмента колонизации, как способность демонстрировать одновременно и мобильность, и сохранение корней.

Наконец, генуэзцы Андалусии проявили типичную для двуликого бога Януса приспособляемость. Они смогли замаскироваться в местном обществе с помощью смешанных браков, официальной натурализации, двуязычия, служения сообществу и короне и даже изменения орфографии своих имен. В то же время они смогли сохранить в таких крупных центрах, как Севилья и Кадис, свою «другую Геную». Помимо экзогамных привычек, их