Груз небесный - Сергей Александрович Трахимёнок

в одной бригаде, я, изменив слегка, выдавал в качестве рекомендаций в другой, убеждаясь, что в таком виде они там не были известны. Мало-помалу я приобретал славу компетентного в строительных делах человека. В роте даже прошел слух, что я до института «работал отделочником». Все это отчасти радовало меня, но я-то понимал, что сижу не в своих санях и этому вот-вот должен прийти конец.

День ото дня становилось все напряженнее: прибыла бригада вольнонаемных отделочников. Лучше стало с материалами, и, само собой, напрашивалась замена меня человеком, который знает свое дело по-настоящему, а не ловко имитирует такое знание. И таким человеком будет, конечно, Шнурков: его помаринуют в части и пришлют сюда, кому же еще командовать ротой во время сдачи ДОСа. А мне нужно: продержаться до его приезда; лучше узнать людей; сколотить актив и, главное, не допустить «чрезвычайных происшествий», и особенно в праздники, потому что они расценивались командованием как большой прокол в работе, а я не мог позволить себе иметь проколы.

О ЧП – по-стройбатовски «ЧеПухах» (ударение на втором слоге) я был наслышан, да что там наслышан, уже на первом месяце службы я сам попал в переплет, который ротный назвал боевым крещением. Было это в части. Шнурков уже убыл под Моховое, а я остался со штатниками и бригадой отделочников. Бригада состояла из азербайджанцев весеннего призыва, «оборзеть» не успела, и хлопот с ней было не много.

Однажды после развода я отправил отделочников на производство, а сам заглянул в санчасть, взять данные на больных, и к месту работы доехал на попутном самосвале раньше бригады.

Вскоре явились и они. Увидев меня, подчиненные подтянулись, подошли ко мне строевым шагом, а бригадир доложил, что личный состав готов приступить к работе. Прослужи я на месяц больше, я бы заметил излишнюю дисциплинированность моих военных строителей. Но тогда я не обратил на это внимания, а точнее, отнес ее к своему растущему авторитету. Вместе с другими мои отделочники скрылись в норках-дверях трехэтажного строения. Необычная тишина стояла в здании и вокруг него: не было обычных криков, смеха, переругиваний.

Тут у строения появилась толпа «чужих» бойцов. Их было человек тридцать. Судя по подгонке ВСО[6] и крепким фигурам, люди эти не первый год служили в армии. Не обращая на меня внимания, они одновременно, как при штурме, пошли в дом по трапам.

Прошла минута, и с крыши раздался звонкий, режущий уши крик, похожий на призыв муэдзина к молитве. В следующее мгновенье дом загудел, как закипевший самовар, и из дверных проемов и окон на улицу высыпали все, кто находился внутри. Защелкали наматываемые на руки ремни, затрещали оконные рамы, гортанные крики вперемежку с матом огласили площадку перед домом.

Пытаясь остановить побоище, я, как и положено по уставу, дал команду «отставить», но никто и ухом не повел, и я не нашел ничего лучшего, как броситься разнимать дерущихся. Это получалось у меня до крайности неловко и неумело. Я хватал противников за шиворот, отрывал друг от друга, расталкивал в разные стороны, встречая бешеное сопротивление, угрозы и крики, среди которых «деймин мана» и «убэры руки» были самыми мягкими.

Опыта в таких делах у меня не было, но шестое чувство подсказывало – драка не успела зайти далеко, ее можно остановить. Но как? Выход нашел боец четвертой роты Астаев. Он влез на кучу деревянных поддонов и заорал: «Смотры суда, смотры суда!» В правой руке у него был топор. Проорав еще раз «смотры суда», он прыгнул в толпу. «Домой, домой», – кричал он с каким-то диким повизгиванием, от которого кровь стыла в жилах, – «домой», и блестящее лезвие выписывало над его головой страшные восьмерки. Ошарашенные противники бросились в разные стороны, но это был не конец. Драка перешла в другую стадию, не менее опасную: в ход пошли кирпичи, благо на стройке они были и под руками, и под ногами.

Я оказался между двух огней. Инстинкт самосохранения подсказал мне верную позицию – спиной к «своим»: с «гостями» надо было держать ухо востро. Пролетающая половинка чиркнула по тулье моей фуражки и сбила ее наземь. В полсекунды вспомнился мне экзамен по судебной медицине, желтоватый череп с трещиной в теменной части и заключение «…твердым тупым предметом…». Но в следующие полсекунды я забыл экзамен: уклонялся от второго кирпича. Еще одна половинка перелетела через меня и попала в кого-то сзади, кто-то застонал, кто-то выругался… Это был последний «снаряд», драка закончилась, «гости» отходили так же организованно, как и пришли.

Спустя четверть часа на месте происшествия было все отрядное начальство, а через час – представители политотдела и унээровские режимники. Начальство расспрашивало меня и солдат, что-то записывало, ходило в соседний отряд сверять полученные сведения и разобралось в причинах конфликта.

Оказывается, моя бригада, которая так организованно пришла на объект, по дороге встретила лезгина из соседней части. Пройти мимо него спокойно они почему-то не смогли. Они назвали его «урюком». Тот завизжал, но в драку не полез: побежал к землякам за помощью.

Позже, когда страсти чуть утихли, я получил разнос от Шабанова.

– Замполит не должен разнимать дерущихся, как босяк-миротворец, – сказал мне капитан, – замполит должен воспитывать личный состав в интернациональном плане. Драки – показатель слабой воспитательной работы (ох уж эти показатели). Для того чтобы таких происшествий не было, нужно через актив воздействовать на личный состав. Это истина, и ее надо усвоить…

Итак, нужно воздействовать через актив, а чтобы воздействовать – нужно этот актив иметь, а чтобы иметь – нужно личный состав знать, а чтобы знать – нужно его изучать, чем я, собственно говоря, и занимаюсь теперь. Это я усвоил, как и то, что у происшествий может быть много причин, больших и маленьких. Одному не нравится курносый нос, другому – наоборот, и даже это может привести к большому конфликту, если стороны или одна из сторон пьяны.

С пьянством мы боролись особенно активно, но победить это зло, которое, как хвост за крысой, тащилось за бойцами с «гражданки», не могли.

Шнурков и Силин имели особый нюх на спиртное, и спрятать от них бутылку в роте или на производстве было почти невозможно. «Почти» составляло десятую часть изымаемого, но этой части хватало, чтобы заварить кашу, расхлебывать которую приходилось не одному десятку людей.

Подтверждение этой истины я получил семнадцатого октября. В тот день рота мылась в бане, и Силин вернулся поздно, когда мы уже укладывались спать. С собой он принес бутылку яблочного.

– Вот, – сказал он, – в роте нашел.

– Юра, – заволновался ротный, – а больше ты ничего не нашел?

– Нет, –