Предатель Ты врал мне годами (СИ) - Арская Арина

Я не вижу никакой разницы в розах, что разложены на столе. Да, некоторые крупнее, но по цвету они все для меня одинаковые.

Но Света внимательно разглядывает каждый цветок, принюхивается, а после рассматривает страницы каталогов с тихими расспросами, а я лишь киваю и иногда соглашаюсь с ней, что, например, у этого сорта бутоны мелковаты, а у того —листья слишком крупные.

— Мам, — Света откладывает очередную розу, плюхается в кресло рядом со мной и накрывает лицо. — Блин, я не могу... Не знаю, какие выбрать.

— Ты хотела молочные розы, — вздыхаю.

— Да, но какие?! — указывает рукой на ворох роз перед собой, а затем она делает глубокий выдох, сжимает кулаки.

После твёрдо встаёт на ноги, вновь подходит к столу. Оглядывает розы и зло подбоченивается, будто они в чем-то перед ней провинились.

Хмурится. Флористка по другую сторону стола в ожидании замирает, спрятав руки за спину.

— А пусть папа скажет, — Света решительно оглядывается на меня, а у меня сердце катится, подпрыгивая, в пятки. — Он же мне угрожал, что если я не выберу, то он сам...

— Светусь, — перебиваю я ее и напряженно сглатываю, — давай выпьем чаю и вернемся к розам.

Сами справимся.

— Он тебе всегда такие красивые букеты дарил, — Света выуживает телефон из кармана, — у него есть чуйка на цветы.

— Да они все красивые, — неуверенно возражаю я. — Любые бери, и тебе сделают красиво...

— Папа не отвертится, — касается экрана. — Ишь, решил отсидеться в сторонке.

Нет, — усмехается, — все будут страдать. Кроме Аркаши, — переводит на меня взгляд. — Я и так знаю, что Аркаша выберет. Кактусы. И мухоловки, — смеется и прикладывает телефон к уху, взволнованно покусывая нижнюю губу. — Гудок пошел.

Черт.

Может быть, в Свете сейчас говорит ее дочерняя чуйка, которая требует участия и любви отца, но тот ведь отправился по “очень важным” делам.

Ответит ли он сейчас?

И приедет ли, если Света попросит его об этом?

Глава 13. Как мама?

— Да, милая? — раздается голос Богдана.

Прикусываю кончик языка, но не дергаюсь. Я как-то упустила тот момент, когда Света поставила звонок Богдану на громкую связь.

Да, я точно немножко потеряна в пространстве и времени.

— Пааап, — Света тянет, — ты опять будешь ворчать.

— Мама пришла? — Богдан перебивает Свету.

У меня сердце пропускает удар.

И странный вопрос.

Ему разве Архип не отчитался, что привез меня? Или он побоялся, что я после того, как вошла в здание где-то потерялась среди коридоров, этаже и лифтов?

Сбежала?

— Да, — Света кивает, — сидит. Бледная чуток, — переводит на меня взгляд и смеется, — и ты боишься, что мама под предлогом нашей встречи побежала к какому-нибудь молодому красавчику?

Я недоуменно приподнимаю брови и медленно моргаю. Богдан на той стороне издает короткий смешок, в котором я не могу различить его реальных эмоций и что у него сейчас в мыслях.

— Нет, она со мной, — Света вздыхает. — И я ее явно достала, вот звоню тебе понадоедать.

— Цветы так и не выбрали?

Когда он скажет Свете, что невероятно занять и что перезвонит, когда освободится.

А еще я жду криков его внебрачной дочери, которая выдаст свое присутствие.

Где он сейчас?

Сжимаю подлокотники кресла до побелевших костяшек.

— Я не могу выбрать, — Света обходит стол и подхватывает веточку с мелкими розочками, —

паааа... может, ты нам поможешь, а? У тебя есть вкус, — подносит розочки к носу, — приезжай, а...

Вот он момент истины.

Как выкрутится?

Как отмажется?

Как солжет?

— Я сейчас на объекте, Свет, — спокойно отвечает Богдан, и я бы ни за что в жизнине догадалась, что он чем-то обеспокоен или встревожен, — так...

— Ну паааа...

Света не сдается, а я жду чем же все это кончится.

Внутри все сочится черной обидой и ревностью. Да, поэтому женщины и убегают от мужчин, когда узнают об изменах.

В этой беготне эмоции — острые, громкие, сильные, и они освобождают душу, а сижу в кресле и тону.

И мне не позволено даже кричать.

— Так, — повторяет Богдан. — Бери маму и пообедайте. Я уверен, что она опять забыла.

Вот козел.

Отлично сыграно. Ловко.

— Ты сама обедала, Свет?

— Нет, — поджимает губы и бубнит, как маленькая девочка, — забегалась.

— Давайте на обед, — командует Богдан, — а я подъеду через пару часов, если без меня совсем никак, а это, похоже, именно так, да?

Света смущается, откладывает веточку с мелкими розами и приваливается к столу:

— Да, придешь и стукнешь по столу, что берем все розы и пусть сделают красиво.

— Таки будет, Свет, — голос Богдана становится строже. — Ну, сколько можно?

— Вот мне и надо, чтобы ты стукнул по столу, пап, — Света вздыхает и переходит почти на шепот.

— Я тоже... устала, а выбрать не могу... Понимаешь? Этого не объяснить...

Замечаю в ее глазах искорки слез. Прижимает пальцы к носу, чтобы сдержать себя.

Точно беременная.

Эмоции дочу слишком остро простреливают, и в самые внезапные моменты.

— Эти цветы меня уже бесят, — шумно выдыхает и крепко зажмуривается, —может, нафиг их?

Будем без цветов!

— Марш обедать, — еще строже отзывается Богдан, — и все по правилам, первое, второе, десерт и чайник травяного чая с медом.

Узнаю в его голосе те нотки, которые вибрировали в его голосе, когда я рыдала у него на плече после признания, что беременная:

— Люба, справимся. Ты и я — не дураки, ноги и руки есть. Здоровые. И что ты ревешь? Будем папой и мамой и точка.

Сердце щемит тоской по прошлому, в котором Богдан и я — молодые, глупые и очень смелые в уверенности, что мы справимся.

Справились?

Может, лучше бы он тогда послушался отца, который бы все взял в свои руки... Нет.

Прижимаю ладонь к щеке. Тогда бы не было Светы. Не было Аркаши.

— Как принято, Света?

— Пойти плотно и хорошо пообедать...

— И с удовольствием, — четко проговаривает каждый слог.

Сынок пинается в животе, будто хочет поздороваться с папой, который задает обычный вопрос, но я в нем слышу намек и угрозу:

— Как там мама? Держится?

Глава 14. Я папе пожалуюсь

— Я папе пожалуюсь, что ты плохо ешь.

Нет, я чувствую голод, но кусок в горло не лезет, и глотаю я через силу.

А вот Света с большим аппетитом уминает стейк средней прожарки и с подозрительным удовольствием ест горчицу, которую раньше терпеть не могла.

Мажет толстым слоем на мясо. Не стесняется и не боится.

Когда она планирует нам сказать, что я и Богдан станем бабушкой и дедушкой?

Готовит сюрприз на свадьбе или уже после свадьбы нас обрадует?

— Сами-то мы не додумались пойти и пообедать, — Света слизывает горчицу с вилки и смеется.

Мне хочется расплакаться.

Вот прям театрально выдернуть несколько салфеток из салфетницы и заплакать с тихой исповедью, что наша семья разваливается, но я себе потом этого не прощу.

Света сейчас светится мягким счастьем, и я не могу позволить стереть с ее лица улыбку и заглушить ее смех жестокой правдой.

— На и тебе горчички, — Света переваливается через стол и выкладывает мне на тарелку рядом с фрикадельками ложку желтой горчицы, — она такая вкусная, блин.

Попробуй. Никогда такую горчицу не ела.

Горчица как горчица.

Ничего особенного. Остренькая, да, но я бы не сказала, что это самая вкусная на свете горчица.

Зато я могу пустить слезу под оправданием, что горчица — злая.

— Да ладно тебе, она же не острая...

Это была плохая идея позволить себя пустить слезу, потому что за ней следуют всхлипы и новые слезы, которые я торопливо вытираю салфеткой.

— Мам? Мам, ты чего?

У меня вздрагивают плечи.

Прикусываю кончик языка до острой боли, что простреливает к глотке. Нет, я не скажу.

Не имею права, как мать, портить дочери эти несколько недель скандалами, дрязгами, слезами и истериками.