Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1 - Юрий Никитин

Ну и пусть, это была уже сегодняшняя мысль, — это не главное. Главное, чтобы он не стал одним из тех, кто с пустыми глазами трясется в вагонах метро, кто с довольной улыбкой бросает монетки в шапку нищего у собора святого Бонифация… Андрей вздрогнул, снова вспомнив тот город. Вздрогнул внутренне, но Макс сразу уловил это. 

— Ты чего?..

Андрей улыбнулся.

— Ничего, Макс. Так… Да, все они сильно изменились за эти несколько лет. Разве что только Борис, меняясь внутренне, остается прежним внешне. Ну да ведь он и самый старший, и самый самостоятельный и спокойный… Бориса он встретил первым из них, три года тому назад, в экспедиции на самом севере Карелии. В тот день Андрей отпросился у начальника партии в самостоятельный маршрут, ушел с базы ранним утром и не обещал вернуться к вечеру — хотелось обойти сразу несколько далеких интересных обнажений, и Андрей не был уверен, что успеет все за один день. И не успел, конечно. К вечеру он тащился, обливаясь потом и сгибаясь под отяжелевшим от камней рюкзаком, вверх по склону очередной — последней на сегодня — заросшей лесом горушки.

Пахнуло вдруг дымом костра. Андрей поднажал и выбрался на вершину. Замер, пораженный открывшейся красотой. «Бараний лоб» горы — заглаженная ледником скала — выпуклым стометровым откосом уходил из-под ног вниз, к огромному зеркалу озера. Кое-где, там, где на скале могла удержаться земля, украшали «лоб» сосны. Ветер с озера отгонял комаров и мошку; опускалось за дальний лес солнце… А чуть в стороне от того места, где Андрей вышел из леса, горел на «лбу» костер — профессиональная «нодья», костер геологов и егерей, сложенный из трех бревнышек, не сдуваемый ветром и не гаснущий в дождь. Булькал над огнем маленький котелок. Чуть ниже, прикрытая от ветра скалой, стояла (опять-таки, профессионально была поставлена — не сдует, не зальет) одноместная брезентовая палатка.

Андрей не успел еще, как следует, рассмотреть чужой лагерь, как откуда-то изза скал появился мальчишка лет примерно пятнадцати, в потертых зеленых камуфлированных штанах, футболке и джинсовой жилетке, с пучком брусничных веточек в руке. 

— Здравствуйте, — сказал мальчишка, кладя бруснику на камень и отряхивая с ладоней приставший мусор. 

— Здравствуй, — сказал Андрей. 

— Твой лагерь? 

— Мой, — мальчик оглядел взмокшего под ношей Андрея. — Отдохните, у меня чай как раз вскипел. 

— Спасибо, — Андрей улыбнулся и назвал свое имя. 

— Борис, — сказал хозяин лагеря, пожимая протянутую Андреем руку. — Только заварка вот кончилась; ну, с брусникой не хуже. 

— Да есть у меня чай, — Андрей принялся освобождаться от рюкзака; Борис сразу шагнул к нему, помог, ловко перехватив рюкзак сзади. Они уселись чаевничать между костром и палаткой — там был расстелен на земле вытащенный, видимо, из палатки пенополиуретановый коврик, именуемый в просторечии «пенкой». На пенке валялась заношенная, но относительно чистая энцефалитка, эмалированная миска, пара книжек. Андрей вдруг узнал несколько мрачновато оформленную обложку одной из них, рассмеялся. Молчаливый Борис недоуменно посмотрел на него, оторвавшись от приготовления чая. 

— Панина читаешь? — спросил Андрей, кивнув в сторону книжек. 

— Да. А что? 

— Ну и как? Нравится? 

— Нравится.

Такого спокойного и простого ответа Андрей почему-то не ожидал. Вздохнул. 

— Это я — Андрей Панин.

Мальчишка, если и растерялся, то виду не подал. Несколько секунд смотрел оценивающе, потом, видимо, решил поверить. 

— Здорово! И вернулся к котелку.

Потом, когда чай был готов, и была вскрыта банка сгущенки из андреевых припасов, Андрей все-таки не выдержал и спросил Бориса: — Послушай, так ты, что же, один здесь? — Да. — И чего ж ты тут делаешь? Мальчишка долго посмотрел на него и сказал:

— Я — райдер.

И Андрей, чувствуя, что ему оказано доверие, не стал в тот вечер ничего больше спрашивать… Но именно той ночью, лежа под светлым северным небом, над светлым же простором озера, видя пробивающийся сквозь неплотный брезент Борисовой палатки свет, слыша шелест мягких страниц и догадываясь, чью книгу листает Борис при свете фонаря, — именно той ночью Андрей вспомнил еще один кусочек прошлого.

Минувшего, которое было там, в Гамельне…

…Когда случилось Нашествие, был апрель. Он помнил, как сладко пели по ночам соловьи, как — изредка — голосили днем матери, потерявшие еще одного ребенка.

Был голод. Он ходил по деревням, помогая, чем умел. Неоткуда было взять хлеба, но он учил правильно варить суп из каштанов и буковых орешков — местные этого не умели, голод нечасто приходил в эти богатые земли. Он давал нужные травки отощавшим детям, и пару раз сумел уговорить мужиков забить несколько диких поросят в баронских лесах. Иногда он слышал звон колоколов Гамельна, город жил, город ждал, когда наступит пик голода, чтобы выгоднее распродать зерно. Тогда он вспоминал ужас городских улиц и обещал себе, что никогда больше не пройдет через городские ворота… Крысы пришли в Гамельн, когда город оказался последним в округе местом, где была еда. Он помнил ту ночь.

Неслышимый топот сотен маленьких лапок разбудил его после полуночи. Он открыл глаза и тотчас отпрянул к стволу древнего дуба, давшего ему приют на ночь. Крысы покидали деревню, где он был сегодня днем — так корабельные крысы покидают судно, которому предстоит пойти ко дну. Ни одна из них не решилась приблизиться, пока он спал; они далеко обходили его ложе из мягкого мха, выходя на имперский тракт в стороне от проселка. И тогда он вдруг понял, куда идут крысы. Крысы шли в Гамельн. — Со всей округи, — подумал он. В город, где много еды. В город, где нет добра и жизни. В город. Он поднял руки. Он заговорил на том языке, которого не помнили ни горожане, ни жители деревень. В город. Он видел, как по всей округе снимаются с насиженных мест, повинуясь его воле, крысиные стаи, как они уходят в сторону имперского тракта… В город. Он смотрел их глазами и их обонянием чувствовал сладкий запах зерна в амбарах Гамельна. 

— В город, — сказал он. В город.

К восьми часам вечера Андрей добрался, наконец, в «Домбай», славную старую шашлычную, знакомую еще со школьных лет. Здесь всегда было полутемно и немноголюдно, а в дополнение к последнему достоинству здесь нередко подавали настоящий шашлык и неплохое харчо. Данька, конечно, был уже здесь.

Более того, вожделенный шашлык, политый кетчупом и обсыпанный луком, уже дымился на столе перед ним. Они поздоровались, и Данька, нагнувшись, выудил из-под стола бутылку «Красного Крымского». — У-у, — сказал Андрей, — «Массандра» — это к месту. Данька откупорил бутылку и разлил портвейн в стаканы…Даниил Матвеев был старинным (они вместе учились в школе, потом в Университете) другом Андрея.