Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц - Матида Соноко

же никогда раньше не встречались, мальчик ему как чужой, ни поговорить с ним невозможно, ни приголубить не получается у него. Моя бабуля тоже ему сочувствует – бедный председатель, говорит.

– Да уж… Что?! Председатель? – Меня зацепило слово, ведь где-то я недавно слышала название этой должности.

– Ну, председатель нашего «Клуба старичков».

Тот мерзкий старикашка? Ну надо же.

– Директор Синаги – я его до сих пор так называю. Он все силы отдавал образованию, и серьезные ученики и их родители его поддерживали. Я-то, балбес, из хулиганов, так что меня он часто ругал. Это сейчас я понял, что это все, наверное, потому, что он о нас беспокоился. В общем, раз уж директор не знает, что делать, там наверняка совсем все плохо.

То есть он просто привечал тех, кого было легко воспитывать, подумала я про себя. Учителей, с предубеждением относящихся к ученикам, которые ведут себя не так, как положено, где угодно полно. Дедуля-судья, которого я встретила утром, уверял, что председатель – хороший человек, но мне так не показалось, да и вряд ли он был таким уж выдающимся учителем.

Доев мороженое, Муранака пригласил меня как-нибудь сходить выпить – мол, недалеко от рыбного рынка есть хорошая распивочная-идзакая. Я не ответила, и он добавил:

– Если не хочешь вдвоем, можем позвать Кэнту или еще кого. Хорошо же завести друзей. Опять же, поможем, если что случится.

Он добродушно засмеялся. Я поняла, что обо мне беспокоятся, и это было приятно, но все же отказала:

– Не пойду. Не хочу, чтобы мне помогали.

Муранака выглядел удивленным. А я и правда больше не хочу, чтобы меня спасали. Мне нельзя себе это позволять.

– Спасибо за фотографии и за мороженое. А теперь иди, – сказала я Муранаке и вернулась в комнату.

* * *

Мне снился повторяющийся сон. Он повторялся нерегулярно – как рыба, живущая в морских глубинах, вдруг по какому-то капризу появляется на мелководье.

Время – после полудня, через раскрытую стеклянную дверь дует легкий ветерок, колышет занавеску. На разложенном диване дремлет с младенцем мать. Малютка усердно сосет пальчик, раздается чмоканье. Заметив это, отец берет младенца из женских рук и целует его в мягкую щечку. Испугавшись, мать просыпается, но мужчина с улыбкой успокаивает ее и предлагает немного поспать – мол, ты ведь устала, каждый день без отдыха. Она благодарно улыбается мужу. «Знаешь, я так счастлива! До сих пор не верю, что меня ждало такое счастье».

Прекрасная картина. Бывает такое уверенное счастье, которое никто не может нарушить. Я издалека наблюдаю спокойный свет, который излучает эта картина. Мне туда нельзя.

«Ма-ам, мне тоже хочется подержать братика. Хочу вдохнуть всей грудью его сладкий молочный запах». Я хочу сказать это маме, но слова комком застревают в горле, поэтому я не могу их произнести. Во сне я знаю, что меня отругают, если я так скажу.

Это моя семья – близкая и такая далекая.

«Куда ты смотришь, Кико? – отчим замечает, что я смотрю на них, и его улыбка исчезает. Его голос звучит холодно. – Нельзя смотреть такими жадными глазами. Иди в другую комнату».

Я боюсь его лица, похожего на театральную маску, лица, с которого исчезли все эмоции. Если не послушаюсь, он меня ударит, но мои ноги не двигаются. Что-то во мне надеется, что мать позовет: «Иди ко мне». Хотя этого не может быть. С чего бы? Она даже не смотрит на меня.

Отчим раздраженно прищелкивает языком и приближается ко мне. Надо бежать, спасаться, а ноги никак не двигаются!

– Ну, папа…

– Слушай, что тебе говорят!

Хрясь – раздается пощечина, и я просыпаюсь от удара. Как всегда.

Распахнув глаза, я увидела над собой уже ставший привычным потолок и, проморгавшись, выдохнула.

– Давно мне это не снилось.

Это воспоминания двадцатилетней давности. Я думала, что совсем забыла об этом, но картина была такой же яркой, как если бы все произошло вчера. Я ведь больше не хочу, чтобы мать смотрела на меня, так почему я опять увидела этот сон? Может быть, потому что перед приездом сюда впервые за долгие годы встретилась с ней?

«Я думаю – чего это она приехала, а ей бабкин дом нужен. С чего вдруг?»

Когда я добралась до родительского дома, мать, как обычно, встретила меня холодно. Кажется, приезд дочери, с которой она много лет не виделась и не общалась, был ей крайне неприятен. Я не ждала, что мне обрадуются, но и выхода другого не было: если хочу обеспечить себя жильем, надо было навестить ее.

«И что ты будешь делать с этой развалюхой в деревне?»

«Жить», – коротко ответила я, на что мать нахмурилась.

«Поедешь на окраину Кюсю? Ты что, натворила что-нибудь? Если из-за тебя Масаки не сможет устроиться на работу…»

«Ничего я не натворила. Просто хочу жить там и смотреть на море».

Мне хотелось уехать и больше не возвращаться. Когда я сказала это матери, она недоверчиво посмотрела на меня и спросила:

«Будешь жить с ним? Как там его… Невежливый такой? Замуж за него собралась?»

«Посмотрим. В общем, отдай мне тот дом. Тогда я больше у вас не появлюсь. Можешь вычеркнуть меня из семейных списков».

Мать выпучила глаза. Я посмотрела ей прямо в лицо. Она выглядела старше, чем я ее помнила, и почему-то меньше. На тыльной стороне ладони, которая столько раз била меня, проступили вены и косточки. Неужели эти руки когда-то лупили и гоняли меня?

«Ты можешь откупиться от такой обузы, как я, ненужным тебе домом – по-моему, это недорого. Отдай его мне».

Мать сделала вид, будто задумалась, а потом сказала:

«Только не начни потом денег клянчить».

Я кивнула.

«Могу дать расписку».

«…Ладно уж, не надо».

Мать безразлично махнула рукой и пообещала заняться формальностями.

«На твое имя записать? Только больше сюда не приезжай».

Через несколько дней она позвонила мне на мобильный, чтобы сказать, что все сделано. Договор с оператором связи я собиралась расторгнуть, так что этот разговор с матерью должен был стать последним.

«Ну, что, мама, прощаемся. Слушай…»

Я хотела спросить, любила ли она меня хоть немного, но не смогла договорить. Мать без колебаний оборвала разговор. Слушая ее холодный деловой тон, я задумалась – интересно, кем я для нее была. Знаю, что была внебрачным ребенком, хотя были вечера, когда она обнимала меня и говорила, что хотела меня родить. Были ведь слезы по утрам, когда она говорила, что смогла выжить, потому что у нее была я. Неужели все это были