Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц - Матида Соноко

у той бабки, и я почувствовала, как мое лицо напряглось. Тоже мне, хороший человек. Просто мерзкий старикашка.

– Мне кажется, что вынюхивать обстоятельства жизни других людей тоже нехорошо для воспитания детей. В общем, простите, что побеспокоила.

Не стоит с такими связываться. Я делано улыбнулась и ушла оттуда. А карточку швырнула в урну, которая стояла у входа на площадь.

Вечером того же дня неожиданно зазвонил звонок в прихожей. Я всполошилась – а вдруг это мальчик? – и выскочила, но там стоял Муранака с полиэтиленовым пакетом в руках. Наверное, у него был выходной – он пришел в футболке и в чиносах[9].

– А, это ты, Муранака? – разочарованно вздохнула я, и мужчина поник:

– Злая ты. Обязательно было делать такой вид, будто увидела что-то противное?

– Да ладно, вовсе ты мне не противен. Ты что хотел? Деньги за работу я вам уже перевела.

Я настороженно смотрела на Муранаку, который вел себя раскованнее, чем раньше, но он продемонстрировал мне туго набитый пакет из супермаркета.

– Вот, хотел тебе отдать, если ты не против.

Пакет был полон мороженым. Самым разным: там были арбузный сладкий лед, ванильное мороженое в вафельной оболочке, шоколадное и еще куча других. Я удивленно уставилась на Муранаку, и он ответил:

– Просто хотел проверить, как ты тут, и еще нашел кое-что в старом альбоме покойного дедушки.

И он сунул мне в руки несколько выцветших фотографий. На них была моя тоже уже покойная бабушка. Наверное, это фотографии с занятия по игре на сямисэне. Бабушка – с красиво уложенными волосами, в кимоно – улыбалась, а вокруг нее сидели на коленях, как положено, несколько мужчин. На другой фотографии был какой-то летний праздник. Среди весело танцующих вокруг старинной башни людей в юкатах[10] была запечатлена улыбающаяся бабушка.

У меня после нее ничего не осталось. Когда она умерла, мать выкинула все ее вещи. Ценности – тканное вручную дорогое кимоно осима-цумуги, кольцо с аметистом – все еще должны были лежать у матери в шкафу, но все остальное – повседневные вещи, альбомы – она выбросила без остатка. Поэтому я решила считать своим наследством этот заброшенный дом, на который не нашлось покупателя. Я вспомнила, что уже кое-что рассказывала об этом Муранаке, когда он помогал мне переставлять мебель.

– И ты специально для меня их искал? А уж вот это…

На одной фотографии на коленях у бабушки сидела маленькая девочка. Эта девочка с прической каре, с поджатыми губами и неприветливым видом – явно я в детстве.

– Это ведь ты, да? – мой гость счастливо засмеялся, будто мальчишка, нашедший сокровище. – Когда я увидел эту фотографию, решил непременно отдать тебе.

– Вот это да! Спасибо, это очень приятно!

Мать выбросила даже портрет бабушки, который изготовили для поминок. Я допытывалась у нее о причинах этого поступка, но она отлупила меня – мол, нечего вмешиваться. Мать ненавидела себя – внебрачного ребенка, и ненавидела бабушку, которая ее родила, не выйдя замуж.

«Я выросла с убеждением, что надо родить законного ребенка и законно его растить, – всегда говорила мать, когда напивалась. – Но яблочко от яблоньки недалеко падает – я и тебя, незаконную, так же родила».

– Я очень любила бабушку, – сказала я Муранаке, невольно прижав фотографии к груди. – Угостить, правда, могу только чаем. Зайдешь?

Мужчина выглядел удивленным, но потом, почесав щеку, сказал:

– А давай поедим мороженое.

– Давай. Заходи.

После этого мы сидели вместе на веранде и грызли мороженое, которое он принес. Я держала в одной руке арбузный лед и рассматривала подаренные фотографии.

– Вот тут, с правого краю, с кислой миной сидит мой дед, – пояснил Муранака, зачерпывая деревянной ложечкой мороженое «Белый медведь» из баночки. На фото был простодушного вида мужчина, чем-то и вправду напоминавший Муранаку.

– Выглядит серьезно.

– Не знаю, можно ли назвать серьезным такого бабника, как он. Он и на занятия-то ходить начал, чтобы поухаживать за твоей бабушкой, но, говорят, учился усерднее остальных. В конце концов даже стал известным исполнителем на сямисэне!

– Ничего себе, вот это твой дедушка дает!

На одном снимке бабушка улыбалась, а на другом – с серьезным лицом играла на сямисэне. Воспоминания, со временем потерявшие четкость, вставали перед глазами. А я-то думала, что больше не увижу ее.

– Кстати, я ведь как-то приходил сюда, забирать деда. Может, и с тобой встречался, – весело добавил мой гость.

Я гладила пальцем бабушкино лицо на фотографии, и вдруг мне в голову пришла мысль.

– Слушай! Ты ведь всегда здесь жил, всех знаешь, да? Не знаешь мальчика – примерно семи-восьмиклассник, с длинными волосами? Худенький, лицо симпатичное, как у девочки. Похоже, не разговаривает.

Я была уверена, что и от него ничего не узнаю, но Муранака сразу же дал ответ.

– Наверное, это сын Котоми. Мы с ней учились вместе в школе, она приехала сюда с ребенком несколько месяцев назад. Я слышал, что у него какие-то проблемы, не разговаривает.

– Да, кажется, это он. Слушай, а ты с этой Котоми дружишь?

– Не-а, – пожал плечами Муранака. – Раньше – это одно, а сейчас с ней, по-моему, никто не дружит. Она вдруг бросила школу в старших классах, а потом и совсем исчезла, и лет десять про нее никто ничего не знал – где она, чем занимается. А когда вернулась – с ней почти взрослый ребенок, даже слухи про нее всякие стали ходить.

Я хмыкнула про себя. Видимо, забеременела еще в школе, уехала из города, родила. Мужчина, услышав мою версию, кивнул:

– Судя по возрасту ребенка, наверное, так и было. А почему ты вдруг спрашиваешь про него?

– Да так. У меня тут на днях, когда дождь был, зонтик ветром унесло, а он мне помог, – неопределенно улыбнулась я, стараясь не сболтнуть лишнего, и Муранака удивленно хмыкнул.

– Неужели он на это способен?

– В смысле?

– Слышал, у него проблемы с общением.

Я обалдела. Вот бы никогда не подумала.

– Говорят, что он на старом кассетнике все время слушает какие-то записи – то ли голоса птиц, то ли насекомых. Потом я еще слышал, что он не любит мыться и переодеваться – даже буйствует, когда его пытаются заставлять. В общем, неуправляемый. Вот, наверное, кошмар – растить такого, – серьезно заключил Муранака.

Сказал, что не дружит с Котоми, а столько всего знает. В этой деревне ничего не скроешь – от этой мысли меня пробрала дрожь. Однако, расспрашивая Муранаку, я поняла, что это отец Котоми жаловался направо и налево.

– Говорит, что жить с ним вместе еще ладно, но они