Изменник - Хелен Данмор

продолжает Морозова, — давайте сосредоточимся на том, чего можно достичь с помощью краткосрочного обучения. Думаю, курсы математики и статистики будут особенно целесообразны для продвижения вашей карьеры. Я, безусловно, поспособствую вашему поступлению, Анна Михайловна.

— Вы так добры…

— Вы приобретете полезную специальность. Вам стоит задуматься о возможном повышении.

Анна лихорадочно соображает. Отвечать нужно очень осторожно.

— Я вам очень благодарна, — говорит она.

Заведующая пристально смотрит на нее.

— Но? Я ведь слышу, что сейчас последует какое-то «но».

— Но… Мне и так нелегко приходится. Андрей допоздна работает в больнице. Коля усердно учится, им важно, чтобы вечерами я была дома.

Морозова наклоняет голову, как черный дрозд, рассматривающий червя.

— Я уверена, что можно наладить домашнюю жизнь так, чтобы она не препятствовала карьере.

Анна проглатывает ответ. Она думает о перерывах на обед, проведенных в беготне из одной очереди в другую, о том, как она начинает чистить картошку на ужин, не успевая снять пальто, о ночах, когда Коля безостановочно кашляет, и когда она понимает, что наутро он проснется больным. А еще: о бесконечных пререканиях, чья очередь мыть общую лестницу, которые обычно заканчиваются тем, что она скребет и драит ее сама, потому что совершенно не выносит грязи.

Но у Морозовой трое детей, и никто не помнит, чтобы она хоть раз взяла отгул. Один ребенок, да к тому же подросток для нее не аргумент. Морозова окончила Педагогический институт имени Герцена, факультет дошкольного воспитания. В назначенный срок она завершит свое исследование и напишет докторскую диссертацию по теме «Рассмотрение основных аспектов определения целей при постановке задач формирования речевых навыков у дошкольников». Она-то, безусловно, уверена: если Анна поставит перед собой цель, то сумеет воспарить духом над немытыми полами.

— Мне нравится работать здесь, с детьми, — говорит Анна.

Но с Морозовой этот номер не пройдет.

— Давайте взглянем на дело с другой стороны, Анна Михайловна. Специалист, систематически работающий не в полную силу, — то есть тот, кто не стремится раскрыть свой потенциал, — в каком-то смысле обкрадывает общество.

— Обкрадывает?

— Да. Такой человек недодает обществу того, чего оно вправе от него ожидать, а именно — максимальной отдачи всех сил.

Анна немеет. Опасно промолчать в такой момент, но еще опаснее сказать что-нибудь не то. Но внезапно Морозова смягчается и позволяет себе по-доброму улыбнуться.

— Я ни в коем случае не считаю, что вы такой человек. Боже упаси! Это всего лишь неофициальный разговор, все останется между нами. Но, как я уже говорила, вы работаете хорошо. Подумайте об этом, Анна Михайловна. Позвольте мне поделиться с вами личным соображением. Я всегда руководствовалась принципом: никогда — никогда — не упускать возможности. И только потому, что я наблюдаю за вами и испытываю огромное уважение к вашему труду, мне хотелось бы увериться, что и вы воспользуетесь всеми предоставленными возможностями.

Анна не сказала Андрею об этом разговоре. По большей части оттого, что и сама не была вполне уверена в своем положении. Что, если Морозова действительно заметила упущения в ее работе, которые Анне следует исправить?

Морозова из Москвы. Ей не пришлось пережить блокаду. Вряд ли ее жизнь была легкой — Анне известно, что она потеряла брата, — и тем не менее она сохранила ту энергичность и даже своего рода наивность, которых у Анны больше нет.

Все, чего ей хотелось, пока тянулись страшные нескончаемые месяцы блокады, — выжить, остаться на этой земле, накормить Колю, согреться перед жарко натопленной печкой. Сейчас все это кажется далеким и неправдоподобным.

Она выжила. Она так долго жила с мертвыми, что чувствовала себя одной из них. Они протягивали к ней руки, и ей хотелось за них ухватиться. Промерзший труп отца день за днем лежал в соседней комнате, поджидая, когда Анна к нему присоединится. Марина тоже умерла. Улицы полнились мертвецами: они лежали, скорчившись под наметенными поверх их тел сугробами, цепляясь почерневшими руками за воздух, сидели в застывших на путях трамваях, пока вьюга мела в открытые двери и заносила снежной пылью провалы их глазниц. В городских парках люди мешком оседали на скамейках, будто охваченные усталостью после долгого рабочего дня, засыпая, застывали в неподвижности, словно в ожидании лета, которому не суждено было их отогреть.

И это закончилось. Зелень нахлынула на город, как прилив. Но порой краем глаза Анна все еще замечала их. Густая трава разрослась над братскими могилами, где они все еще ждали. И потом, когда она пробивалась домой сквозь февральскую метель, ей казалось, что она видит, как они, тяжело налегая на палки и останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы перевести дыхание, бредут в булочную за хлебом.

Она выжила. Оставила их позади, обогнав быстрым шагом человека, который теперь ест три раза в день. Иногда у Анны начинает сосать под ложечкой, почти как от страха, будто она утратила что-то навсегда и безвозвратно. Она ни с кем этого не обсуждала, но ей кажется, что и другие должны разделять с ней это чувство. Но лучше не говорить о том, что тебя по-настоящему пугает.

Андрей другой. Он спокойно говорит о Михаиле и Марине, как если бы они умерли обычной смертью и их прошлое не таило в себе опасности. Когда Коля был маленьким, Андрюша часто рассказывал ему, как впервые повстречался с его отцом.

— Мы оба служили в народном ополчении и вечерами беседовали, сидя у костра. Однажды женщина дала нам яиц, мы пожарили яичницу и разделили ее на двоих.

— А потом моего папу ранили, — перебивает Коля, зная всю историю наизусть, но желая услышать ее еще раз.

Коля свободно мог рассказать об этом в школе: к такой истории не придерешься. У него был отец, он сражался, был ранен и позже умер от ран, как отцы многих других ребят. Мрачные довоенные годы — годы террора — полностью заслонила собой эта приличествующая обстоятельствам смерть. Маленький Коля ничего не знал ни об исчезнувших в одночасье друзьях, ни о коллегах-писателях, в разных редколлегиях говоривших Михаилу, что его писанина, если честно, в наши дни никому не нужна.

— А потом папу ранили, так ты и познакомился с Аней, — победно заключал Коля, когда ему было лет семь или восемь,