Дом с семью головами - Тони Бранто

челюстью, русые волосы вились и обрамляли лицо, смягчая его строгие черты.

– Доктор Джейкобс, это большая честь для меня. Я благодарен вам и миссис Холлис за возможность погреться и насытиться…

Доктор молча пожал руку. Кинув на Томпсона внимательный взгляд голубых глаз, словно достаточный ответ, он подошёл к Бульденежу, извлёк из кармана продолговатый футляр и положил на табурет. Затем достал пузырёк с каким-то раствором.

Следующие несколько минут Джеффри Томпсон ощущал неловкость. То ли из-за странного приёма, то ли из-за того, что оранжерея превратилась в процедурную, в которой Томпсон чувствовал себя лишним.

Доктор Джейкобс орудовал над лицом Бульденежа с помощью небольшого прибора. Томпсон с ужасом наблюдал, как доктор давил вначале на одно глазное яблоко Бульденежа, затем на другое, что-то вымерял и бубнил под нос.

Убрав прибор обратно в футляр, доктор Джейкобс озабоченно сказал:

– Сегодня никаких препаратов. Похоже, пуля усиливает давление на зрительный нерв.

– Как скажете, док! – Бульденеж отдал честь дрожащей рукой.

Найдя вдруг Джеффри Томпсона, стоящего рядом, доктор просветлел лицом:

– Пройдёмте ко мне в кабинет.

Томпсон направился следом. Его поразило, что доктор ничего не сказал про картину у стены. Не заметить такое яркое полотно было сложно, думал Томпсон. Проходя мимо, он ещё раз взглянул на холст. За обеденным столом сидела Дева Мария с вилкой и ножом в руках. Перед ней стояла тарелка, в тарелке – младенец без головы.

2

– Присаживайтесь.

Джеффри Томпсон опустился в удобное кресло против массивного стола. Доктор занял своё место за столом. Перед ним громоздилась мешанина из бумаг, двух стетоскопов и каких-то приборов, названия которых Томпсон не знал.

– Сапёр. Тридцать пять лет. Судя по акценту, приехали с юга.

Томпсон слегка улыбнулся. Никому, кроме Бульденежа, он не называл свой возраст.

– Всё так.

Какое-то время доктор молча разглядывал Томпсона.

– Вы были нелюбимым ребёнком? – спросил он.

– Почему вы так решили?

– Вас шокировала работа Ольги.

Джеффри Томпсон поёрзал в кресле.

– Не пугайтесь, у меня нет глаз на затылке. Я следил за вами с момента, как вы вошли в дом.

– О… – Томпсон кивнул. – Вот в чём дело.

– Мне нужно было понаблюдать за вами. Возможно, вы заметили: в доме много дверей. Здесь всегда гуляет ветер, и иногда гуляю я.

Доктор подтолкнул пальцем очки на переносице и вновь глянул на собеседника.

– Итак, вам недостаёт любви.

– Потому что меня шокировала картина? На мой взгляд, любого нормального человека передёрнет от подобной сцены.

– Нормального – да, но вы-то не совсем в норме.

Джеффри Томпсон смолчал.

– Самоубийца всегда верит, что знает о мире всё. Самоубийцу, такого как вы, почти исполнившего свой план, не ужаснёт мать, пожирающая своего ребёнка. Только если причина самоубийства не заключена в вашей собственной матери. Скажите, – доктор снова ткнул пальцем в очки, – кто вас не любил больше – отец или мать?

Томпсон не ответил.

– Попробуем иначе. Проявлял ли кто-то из ваших родителей хоть чуточку любви? Возможно, однажды.

На этот раз Томпсон задумался.

– Вспомните какой-нибудь эпизод. Что-то всегда откладывается в нашей памяти.

– Даже и не знаю… – Томпсон замолчал.

– Говорите, говорите! – настаивал Майкл Джейкобс.

Томпсон провёл рукой по носу.

– Мне было шесть или семь. Мама отвела меня в заброшенный дом. Его собирались сносить, но тогда он ещё стоял. Мы зашли внутрь, я с порога учуял запах керосина…

– Это показалось вам странным?

– Да, но у нас в семье было не принято задавать вопросы.

Доктор Джейкобс покивал.

– Что произошло в доме?

– Там было пусто. Я знал, что те люди давно съехали. Мама провела меня в одну из комнат без окон. Затем ушла, а перед этим велела сосчитать до двадцати, прежде чем следовать за ней.

– Вы послушались.

– Конечно, сразу начал считать.

Голос Томпсона дрогнул.

– Вы досчитали до двадцати?

– Нет.

Майкл Джейкобс вновь понимающе кивнул.

– На десяти я почувствовал запах гари. Открыл дверь, а в коридоре уже полыхало. Мама подожгла дом.

Томпсон сглотнул.

– И что вы сделали?

– Я забыл, куда бежать. Полыхало со всех сторон. Мне казалось, я теряю сознание.

– Но вы не упали.

– Нет.

Томпсон вздохнул, стараясь проделать это как можно тише. Его пульс участился, стало стучать в ушах. Казалось, что и доктор мог слышать этот стук.

– Откуда-то сквозь толщу огня донёсся мамин голос.

– Вы помните, что она говорила?

– Всегда буду помнить. Она крикнула: «Ищи выход!» В тот момент я понял, что упаду и умру тут, если только поддамся страху.

Щёки Томпсона блестели от пота.

Доктор достал и передал ему платок.

– По-вашему, действия матери были обусловлены любовью?

– Чем же ещё? – бросил Томпсон резко, так вышло случайно. – Я же нашёл выход. И остался жив.

Он замолчал, минуты две в комнате сохранялась тишина. Доктор выжидательно следил за движениями и мимикой Томпсона.

Наконец Томпсон сказал:

– Я думаю, она не умела показывать любовь обычным способом. Больше она не пыталась меня убить.

– Иными словами, больше не проявляла к вам своей любви?

Томпсон покачал головой.

– За всю жизнь она ни разу меня не обняла.

– Как вам кажется, почему?

– Я знаю почему! – вновь резко ответил Томпсон. – Она хотела вырастить меня сильным, даже чёрствым, чтобы меня невозможно было ранить.

– Вам известно, что её так ранило в жизни, от чего впоследствии она пыталась оградить и вас?

– Думаю, да. Мне кажется, отец её не любил.

– А вас?

Томпсон вздохнул, побарабанил пальцами по коленям.

– Думаю, не будет преувеличением сказать, что он меня не замечал.

Чуть погодя он добавил:

– Лет в десять я понял, что был для него нежеланным ребёнком. Я не входил в его планы.

Майкл Джейкобс, достав из ящика тетрадь, принялся делать записи.

– Когда вы осознали, что мама, пускай и таким странным образом, заботилась о вас?

– Три дня назад. На её похоронах.

– Три дня назад, – повторил доктор задумчиво. – Довольно поздно.

– Я всю жизнь злился на неё. Она была источником агрессии для меня, иногда ненависти.

– Опишите мне её.

– Описать?

– Какой она была – высокой, маленькой, черты лица, волосы…

– Ах, это…

– Не бойтесь вспоминать. Закройте глаза и представьте, что она перед вами.

Томпсон с нежеланием представил.

После паузы сказал:

– Футов пять с небольшим. Сухие тёмные волосы, подстриженные каре. Глаза… карие, непроницаемые, всегда тревожные.

– А голос? Жёсткий?

– Голос… Пожалуй, не жёсткий. Не низкий и не высокий… Просто холодный.

– Равнодушный?

– Скорее колющий.

– Как… снег? – доктор прожестикулировал в воздухе.

– Нет, мягче. Снег колет резко, – Томпсон вздохнул. – Даже не знаю…

Доктор Джейкобс улыбнулся и сказал:

– Как Лабрадорское течение в тёплой воде?

– Это, пожалуй, подойдёт.

Томпсон расправил и сложил платок.

– Сперва,