Дом с семью головами - Тони Бранто

письменный стол, небольшой платяной шкаф. Над кроватью картина – цветочный ковёр.

Сара наблюдала за реакцией.

– Отнеситесь к этому, как к небольшому приключению, – сказала она, когда, наглядевшись на обстановку, Джеффри Томпсон повернулся к ней.

– Знаете, я только что понял: моя жизнь отныне делится на два этапа. Всё, что было до этого утра, и то, что ещё не наступило. Я имею в виду смерть. Я как будто застрял где-то в пустоте.

Сара позвала жестом к окну. Подойдя, Томпсон увидел место, где простоял всё утро.

– Как видите, утёс у вас никто не забирает. Можете смотреть каждый день и представлять, как вы прыгаете.

Она произнесла это уверенно, без издёвки и цинизма.

– Мы постараемся заполнить вашу пустоту, если будем делать это сообща.

Её живой непритворный голос действовал лучше любого лекарства, подумалось Томпсону.

Он сказал:

– У вас такое простое видение мира, мисс Холлис…

– Зовите меня Сарой.

– Вы ничего не усложняете. Ни себе, ни другим. Люди, должно быть, к вам тянутся, – Томпсон вздохнул. – Не понимаю как, но вы меня убедили.

И через некоторую паузу добавил:

– Но я оставляю за собой право поменять решение.

4

– Я представлю вам остальных. С Урсулой вы уже познакомились.

– Где она сейчас?

– На чердаке. Пока кризис не минует.

– С ней всё в порядке?

– Иначе и быть не может, – с лёгкостью в голосе ответила Сара.

Она провела Томпсона через гостиную в распахнутые двери оранжереи из цветного стекла. Полы в этой просторной вытянутой комнате были выложены большими мраморными квадратами. Тут и там стояли кадки с пальмами, с потолков свисали подвешенные на крючках горшки с растениями. Густая зелень мирта и китайской розы выплёскивалась из них каскадами.

Витражные окна выходили на юг и на запад. Мебель составляли два круглых кованых столика, плетёные кресла – их спинки напоминали раскрытые павлиньи хвосты – и шкафчик у одной из стенок.

У окна, что глядело на юг, стояла наполненная до краёв ванна, из которой торчала голова старика, седая, белая как снег. Рядом на табурете лежала газета с «Латинским квадратом» по центру страницы.

Томпсон подумал, как сильно пожилой мужчина похож на пегую лошадь. Бледно-коричневые болезненные пятна покрывали исхудалое, изборождённое морщинами лицо и голову вплоть до лысой макушки. Брови, виски, борода и волосы из носа неопрятно лохматились во все стороны.

Пожилой мужчина пристально глядел на Томпсона. Во взгляде его были теплота и участие. Будто старик в ту минуту понимал Томпсона как никто другой.

Сара представила их друг другу.

– Джеффри Томпсон – Бульденеж.

– Простите? – сказал Томпсон.

– Бульденеж – это псевдоним, – объяснила Сара. – На самом деле…

– Ни слова, милочка! – запротестовал старец. – Пожалуйста, присоединяйтесь и помогите мне разобраться в этой, чёрт её дери, головомойке!

Джеффри Томпсон опустился в кресло.

– Остальные ещё не спустились. Я приглашу вас, как доктор освободится, – на этих словах Сара удалилась через маленькую дверь в другом конце комнаты.

Томпсон проводил её взглядом.

– Мордаха – дрянь, но видели бы вы её без одежды! – хрипло заявил старик, прищурившись.

– А вы что, видели? – Томпсон улыбнулся.

– О, нет. Но это нетрудно себе представить, – покачал головой Бульденеж. – Согласны?

Томпсон хмыкнул:

– Признаться, у меня с воображением плохо.

– Да бросьте! Тут даже закоренелый вояка без извилин разглядит! Малышка обтянута туже, чем современная мебель из кожи. В моё время девушки носили пятьдесят семь юбок, напоминавших ангары для дирижаблей. Сколько вам? Сорок?

– Тридцать пять, – ответил Томпсон.

– Совсем юнец. Выглядите неважно. Вам уже предлагали отвар?

– Да.

– Тогда ясно-понятно. От этой дряни всегда физиономию скашивает, будто в пропеллер зажевало.

Вблизи Томпсон обнаружил, что нос Бульденежа напоминал плод лагенарии. На носу сидело древнее пенсне. Он поспешил опустить взгляд на «Латинский квадрат». Дела, как он уже успел отметить, там шли не очень успешно.

– Доктор велит тренировать мозги. Головоломки – лучший способ, говорит он. А вы почему здесь?

Томпсон дёрнул плечом.

– А вы почему? – парировал он.

– Я с пулей в голове, – поспешил ответить старец.

– А, вот как.

Бульденеж тронул пенсне, его рука задрожала.

– Вы не поняли! У меня пуля в черепе. В меня стреляли.

– Стреляли?

– Мафия!

– Ах, вот как.

– Именно так и было. А пулю не достали. Сказали, если попытаются вынуть, то я стану амёбой. А так смогу прожить неделю или месяц. Вот уже два года жду, когда крякну. А у вас что?

– Открытка, – Томпсон достал из кармана изображение утёса.

Лицо Бульденежа засияло от умиления.

– А! Старик Морган! Выглядит моложе нас с вами! Место что надо, да? Я-то знаю. Я всё в этом мире видел.

– Вы моряк?

– Конкистадор!

Бульденеж рассмеялся.

Рука Томпсона потянулась к металлическому вентилятору на столике.

– Не включайте!

Мужчина отпрянул.

– Я только хотел потрогать.

– Провод у него хуже, чем мои нервы. Я сам как-то летом включал – чуть с жизнью не расстался, заискрился весь! А жить хочется…

Бульденеж издал хриплый смешок и продолжил:

– Я художник. По молодости рисовал, работы кое-как продавались. Вот так наскребу что-нибудь – и в дорогу. Бискайский залив, Гибралтар, Марокко, Тунис, Сицилия… Кстати, я как малевать-разъезжать стал, так и поседел. С двадцати лет седой как лунь. Представляете? В двадцать быть старым. Потому и Бульденеж. Прозвали так. Сейчас и облысел давно, и вообще мне другие цветы нравятся…

Старик тяжко вздохнул и вжался затылком в край ванны.

– Но люди-то вперёд заботятся! Сами нарекают тебя, как им вздумается, не успел ты проснуться с седой головой. А клички пристают, как смола. Так и стал подписываться. Вообще забавно: появляется у тебя другое имя, а там и жизнь другая подтягивается. И вот ты уже не в Шотландии родился, а в Стране Басков, и мать твоя не католичка, а цыганка! Занятно, вы не находите?

Томпсон сглотнул, промолчал.

– Не пробовали?

– Не представлялся случай.

– Говорят, художники должны быть ку-ку. Понимаете?

– Наверное.

– В Британии быть ку-ку значит быть изгоем. Куда таких ссылают?

– Наверное, в Австралию?

– На остров! Любой. Понятно? Для британцев любой другой остров – нечто второсортное. Снобизм, понимаете? Я-то давненько отчалил отсюда, прокатился по странам. Даже купил себе лачужку на Ибице. Пожил там как следует. Там людей принимают со всеми их приветами и не скупятся на объятия. Понимаете?

Джеффри Томпсон кивнул.

– Так что отшельническая жизнь мне не в диковинку. Здесь, в лечебнице, как на острове. Чувствуешь, что отрезан от цивилизации. Мне нравится.

Томпсон осмелел и спросил:

– Почему вы в ванне?

– Так спокойнее! Вроде подводной лодки. Кажется, что ни одна беда меня здесь не найдёт. Доктор разрешает нам буквально всё, если нам