Сайгонский блюз - Владимир Смирнов

прямо – с ума.

* * *

Секунды, как деньги медные,

летят в турникеты времени,

за наши деянья мелкие

не ждём ни кары, ни премии,

не в силах весы базарные

качнуть невесомой горсткою —

зачем же грехи бездарные

порою такие горькие?

Достойны ли мы возмездия,

которое нам назначено?

«Божественная комедия»

сегодня ещё не начата,

и то, что казалось славою,

ещё обернётся мукою

в нелепых метаньях слалома

меж близостью и разлукою.

Вся жизнь – панихида с танцами,

глаз ворона в перьях кочета.

Какие слова останутся

когда кислород закончится?

Дано ли будет в конце пути,

в миг ужаса и отчаянья

увидеть цель и судьбу найти

в цепи нелепых случайностей?

Аннабель Ли

Мы жили у края студёных вод,

качающих край земли,

когда из времени выпал год

рядом с Аннабель Ли.

С ней рухнул мир – и восстал другим,

в нём было всё не таким,

и стали шаги – нежней, чем шаги,

рука – теплее руки,

и стало стекло – уже не стекло,

трава – совсем не трава,

и рвались связи вещей и слов,

и смысл теряли слова,

и я не знал, как назвать восход,

как выбрать правильный тон,

любое слово было лишь код,

чтоб им обозначить то,

как ты стояла в просвете дня!

как твой огонь сиял!

что ты значила для меня

в музыке бытия.

Но ветер с моря выл, словно пёс,

и бился о край земли,

он берег выстудил и унёс

за море Аннабель Ли,

и мира пёстрые кружева,

тускнея, падали в прах.

И возвращались к вещам слова,

но гасли краски в словах.

А сколько дождей с той поры стекло

по каменным берегам!

Я честно срывал шелуху со слов —

но где мои жемчуга?!

А сколько ушло воды и огня,

воздуха и земли…

Кто-то всегда есть в просвете дня —

нет лишь Аннабель Ли.

Тронулся лёд

Тронулся, тронулся, тронулся, тронулся лёд!

тронулся лёд над великой замёрзшей страной!

и журавлей уже поздно отстреливать влёт,

горло дерущих и бредящих поздней весной.

Тронулся, тронулся, тронулся чёрный январь —

сколько же можно терпеть этот май ледяной!

мы заблудились и спутали свой календарь,

шли бы по звёздам, но не было звёзд над страной.

Тронулось небо, пробитое всплеском стрижа,

тронулись тучи, свинцовая тронулась тьма,

слишком похожа заря на кровавый пожар,

и на пожарища наши похожи дома.

В рваных просветах багровое злато Тельца,

рог Козерога растаял, поход протрубя,

вздрогнешь внезапно под хищным прицелом Стрельца —

ты не ошибся, конечно, он целит в тебя.

Мало ли знала Россия суровых годин!

пепел холодный дождями косыми зальёт,

ты не один, не один, не один, не один,

тронулся, тронулся, тронулся, тронулся лёд!

Тронулся лёд, откололось от завтра – вчера,

ветер безумной трубою ревёт надо мной,

тронулся лёд – слава богу, настала пора!

Тронулся лёд над великой замёрзшей страной.

Трилистник

1. Меч

День уходит, и трубы трубят отбой,

но иная песнь встаёт из глубин бездонных.

Я – стальной клинок, выкованный судьбой,

на меня упала тень от её ладони.

Я вершу свой путь, и воля моя крепка,

разрезаю ветер, и песня моя легка мне,

я свободен пока

не ляжет её рука

на резной эфес, украшенный чёрным камнем.

Вспыхнет солнце и выбелит сталь клинка,

я несу в себе отраженья земли и моря,

моя жизнь – как лезвие, цель моя – рассекать,

и раскрывать, и выпускать радость и горе.

Ведь глагол – лишь слово, а меч – не меньше, чем меч,

отворяет меч, а глагол смиряет с потерей

той субстанции, что должна воспарять и течь

в небо из рассечённых вен и артерий.

Жизнь, как ветер, можно грудью встречать,

но безопасней за ней наблюдать из окон,

в ножнах хоронят ножи, но это не для меча —

я их сбросил, как бабочка мёртвый кокон!

Ножны ржавеют, но меч горит на ветру,

на зеркальном лезвии нет коричневых пятен,

тайна жизни моей – узор светящихся рун

на клинке, но мне их смысл непонятен.

Жизнь звенит и сверкает в шальном полёте меча,

манит сладкая смерть в ножен тихую пристань.

Как упоителен этот удар с плеча,

воздух и липкий сон рассёкший со свистом!

Я очерчу магический круг взмахом клинка,

и четыре луча впишу вязью стальною,

и запылают руны, и ляжет судьбы рука

на эфес, и легенда придёт за мною.

2. Ключ

Как я был молод – даже трудно поверить!

ключ носил золотой на золотой цепи,

он мне служил, отворяя сердца и двери,

и обнажая жемчуг под створками скорлупы.

Ночь разливалась, заката гасла полоска,

в башне ждала принцесса, и был ларец потайной

заперт и запечатан печатью алого воска.

Что я знал тогда об этой сказке ночной!

о ключах и ларцах, о музыке их влечений —

я сводил её в туманный термин «люблю»,

но слова заклинаний имеют много значений

(что относится также к волшебному слову «ключ»),

а многозначность всегда чревата потерей

смысла, когда ветвясь и русло дробя,

мысли текут путями древних мистерий,

и не собрать их, и не вобрать в себя,

множество мыслей – истоков ассоциаций,

множество ими рождённых путей и троп —

во все стороны тянутся и готовы порваться

щупальца зверя, чьё имя – Роза Ветров.

…В память стекает время принцесс и башен,

хмель выдувает ветер – ветер нового дня,

огненный лик судьбы встаёт, прекрасен и страшен,

и другой – теневой – невидимый для меня.

Юность моя отстрелялась на всю катушку,

тускло мерцают гильзы, рассыпанные в годах,

свет мой всё ярче, но мрак, что его потушит,

всё сильней сжимает кольцо из чёрного льда,

потому что жизнь уже подошла к излому,

и уже тесна скорлупа изжитой судьбы,

время бросить парус навстречу потоку злому,

время стены мира в стеклянную пыль разбить!

ибо это время

бремени и рожденья,

время взрезать чрево неба наискосок,

разорвать его в победном гимне паденья,

в океан ночной стряхнув алмазный песок.

3. Младенец

Мы, наверное, просто от правильной жизни устали,

кто ушёл за кордон, кто в запой, кто в кураж – с головой,

почему-то над нами тарелки давно не летали

и в углу не высвистывал грустную песнь домовой,

слишком долго любое событье имело причину

и законы упрямо и просто вершили своё,

наши души лечили –