Известь - Сергей Пахомов

Известь

Сергей Пахомов

© Сергей Пахомов, 2016

© Творческая группа FUNdbÜRO, дизайн обложки, 2016

© Анатолий Концуб, иллюстрации, 2016

Редактор Нина Писарчик

Корректор Нина Писарчик

ISBN 978-5-4483-4861-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1: Метаморфозы

Анатолий Концуб. Тишина (2006 год).

Метаморфозы

Хула и поношение богамЗа слёзы Публия Овидия Назона!..Блестя доспехами (не детям – по серьгам),Спешит преторианская колонна,

Как время по рукам кариатид…Взялись за пряжу Децима и Морта.Мне сердце молчаливо говорит,Что это не последняя когорта.

И так за легионом легион,Как овцы, благоденствуя сквозь слёзы,Мы для закланий пятимся в загон,Где нам Плутон прочтёт метаморфозы.

Душа, не обладая естеством,Не веря в предначертанность событий,Отождествляет Парку с божеством,Усердно передёргивая нити

Обычной человеческой судьбы,Где смерть, как и зима, не за горами…Я видел придорожные столбы,Украшенные беглыми рабами…

Мой дом уснул на горном берегу,За домом – пруд в убранстве белых лилий,Фруктовый сад… Я долго не смогуОтдать долги, любезнейший Эмилий.

На дне пруда – холодные ключи,Повсюду пучеглазые стрекозы…Набор неуважительных причин,Чтоб я не написал метаморфозы.

Дня два назад привёл домой гетерИ, сделавшись назойливым, как муха,Поставил им Овидия в пример,Зудя о вечном разгильдяйстве духа.

Ложь правдолюбцу, как земле – вода,Чтоб глупая надменность охладела…Январским инеем примята борода —Метаморфозы старческого тела.

Мне цезарь посулил высокий постИ два сестерция – за лист имперской прозы…Так, алчных устремлений симбиозМешает мне начать метаморфозы.

Овидий, знаю точно, был бы рад,Беря всё то, чем брезговал Гораций…Я предпочёл уединённый садИ запах распустившихся акаций,

Лукрецию… Я утром ей вручилМной лично обезглавленные розы…Теперь я знаю тысячу кручин,Чтоб не упоминать метаморфозы.

Как не хватает мозаичных терм!Бесед с Овидием за чашею нектара…Одна из главных в жизни теорем —Происхожденье собственного дара.

Бродя по руслу мелкого ручья,Беду, как нарастающие грозыЗа виноградниками, ждёт душа моя,Как понапрасну ждёт метаморфозы.

Мы, римляне – отчаянный народ,Чванливые, порой глухие сердцем…Корнелий обещал, что Рим умрёт,Как роща, под ногами иноверцев.

Давай сыграем. Нечет или чёт?Откуда заклинатель форм и линийО крахе Рима знает наперёд?..И странно, что молчит об этом Плиний.

Терпсихора

Печальным взором Терпсихора глядится в русские поля:На сцене шляпки мухомора танцует избранная тля,Хор певчих шишек, как церковный, тягуче-православный хор,Шуршит язвительно-духовно о том, что достославен бор.Я поскользнулся на маслухе, чья затрещала кожура,«Чёрт побери», – звенели мухи стальною дужкою ведра.Жара… На противне залива, в окладе лилий-Бовари,Карась устало-прозорливо лежал, пуская пузыри.Троянским яблоком раздора сияло солнце среди туч,Изнемогая, Терпсихора на прерывающийся лучПрисела… Тучный муравейник опарой раздавался вширь…Жук-скарабей (не коробейник) листал берёзовый псалтырь.Я жаждал тайного признанья по мановению руки,Но расступилось мирозданье над гладью голубой реки,Гроза наметилась… Внезапно – как хлопнув дверью, уходя,Волною – тошнотворный запах до первых запонок дождя.

Гетера

«Прибыл сюда не за тем, а по торговым делам…» Симонид Кеосский

Среди портовых лупанарий, пришвартовавшихся дикротГетера (заросли азалий, предвосхищающие грот)…Я прибыл из Александрии с поклажей зноя на плечах,И, чтобы вы ни говорили, нет обходимости в речах,Когда есть спинтрии… Свыкаясь с непослушаньем ног своих,Я к ней приблизился, алкая. Желанье плоти – для двоих.Под сводом гулких лупанарий, где, мозаичен, бродит Вакх,Ссыхалось сердце, как гербарий, шурша на разных языках.Наутро, выплатив денарий, что было щедро и всерьёз,Я уплывал от лупанарий с глазами, влажными от грёз.Потом опишет Плиний младший Помпеи гибель, а пока —Чем парусила стлатта дальше, тем уязвлённее тоскаБыла по Лесбии… В Египте (загадка Сфинкса) я решил:Любовь – соитие событий, усекновение души.

Скатерть-самобранка

Всё спит… Надеюсь, что проснётся. Изнанкой грубою листаЛукаво осень улыбнётся… Пролётом старого мостаПришёл Кондрат в широко поле на перекрёсток трёх смертей:Одна – паслась овечкой Долли, другая – утра мудреней,Как тень от камня гробового, как стрелка компаса (лампас),Указывала Иегову, и тем замыливала глаз.Смерть третья – скатерть-самобранка – была злоумна и хитра,Свистела дыркою баранки, гремела дужкою ведра.Она, ничем не отличаясь от света яблони в саду,Как лодка, обретала чалость и обитала там и тут.Смерть обиходила, шуршала, топила печь, метала стог,Ждала меня в платочке алом на перекрёстке трёх дорог.И по щеке её катилась слеза несбывшихся надежд,Когда над родиной пылилась звезда за город Будапешт.Пылал-горел Семипалатинск зарёю новой по холмам.Смерть, словно сорок тысяч братьев, мне письма отправляла в спам.И чуя нервное дыханье, как промельк шторы на окне,Я перепуган замираньем души, навязанной извне.

Маргаритки

Смерть, как вериги на запястьях, сердцебиение копыт.Плету с утра, печальный мастер, венок из белых маргариток… Странное сословье, цветы, украсившие склон,они вплетаются с любовью в пространство света – от окондо леса. В пору новолунья трава особенно свежа,едва представлю, что я умер – не ощущается душа.Цвети травою многолетней, скрипи поклонною сосной,поэт. Отныне только эти цветочки властны над тобой.Сентиментален, до блевоты, плету дрожащею рукойвенок (сонетов?) … Что ты, что ты… На это есть поэт другой.Он вечно стар, он дышит в спину – он ад придумал круговой,он человеческой мякиной набил рот Вечности. Бог мой!Зачем якшаюсь с ним с тех пор я – до алчной перхоти в зобу?Так древоточец-жук упорно точит отверстия в гробу,так роет норы крот сомненья (вулканов жерла вдоль дорог),откуда стон недоуменья: а есть ли Бог?

Викинг

Над тёмной водою Ла-Манша на утлом, гнилом кораблеСкольжу, как пассажи Ассанжа (кортежи, плюмажи Рабле)…Вход в Темзу баржою запружен, и пушки пристать не велят:Я был никому здесь не нужен пятнадцать столетий подряд.Я жну вероломство и смуту, как жнут поселяне ячмень,Боюсь за казистую утварь и прячусь в полдневную тень.Со мной не считается Один, мой меч не зазубрен от зла.Кровавою пеной блевотин прославлены ярлов дела!Вальгалла! Сощурясь на солнце, я слушаю реквием волн,Которые (пьяница-Моцарт) ласкают и слух мой, и чёлн.

Саами

Поной… Деревня Краснощелье… Мой взгляд привычно непредвзят.Пороги горные, ощерив булыжники, глухошумят.Как доски мостика над речкой, прижаты сёмужьи горбыДруг к другу так, что первый встречный переберётся (по грибы).Медведь, линючая лисица… Быть может, я, скользя, пройдуПо воспалённым половицам, держа подмышкою звезду.Цветы, как женщины саами, луноподобны, на ветруШуршат – не снегом – лепестками, прижавшись к бледному костру.Горит распластанною сёмгой ночное солнце над холмом…Со спиртом открывая ёмкость, лопарь ушёл на водоём(Разбавить). Каторжная кружка – по кругу, как небесный дар,Как трубка мира; я мякушкой морошки потушил пожарВо рту, подумав: «Их осталось от силы тысяча…» В груди,Согревшись, сердце потерялось, как инок, сбившийся с пути.

Герострат

Не возлюби дотла ни ближнего, ни Бога,Как я не возлюбил, – подумал Герострат:От азиатских яств – дельфийская изжога,От Зевсова огня – потница анфилад.Сжечь Артемиды храм нельзя – ни в одиночку,Ни варварской толпой, ни с помощью богов.Мой милый Герострат – предугадаю (в точку),Как смог ты притащить на гору столько дров?Быть может, ты весь год там подрубал оливы,У греков на виду, пленяя членом жриц,Мой юный Герострат, твои потуги лживы,Как сказка на устах неузнанных убийц.Разграбили казну, хранящуюся в храме,Не говоря о том, что мрамор не горит…Теперь твоя душа, лишь сток в помойной яме,И головная боль для новых Артемид.

Кальмары