Тень и солнце (ЛП) - Пирс Моника Эндерле

— Да. Скоро я буду бессильным.

— Надолго?

Он пожал плечами.

— Не знаю, — Гетен горько улыбнулся кубку. — Не вовремя, и я этим не управляю.

— И ваши навыки не помогут и вашему брату? — ее тон был тяжелым, как и взгляд.

— Да, маркграфиня, — это было опасно. Ее враждебность получила зубы и когти из-за его трюка в зале. — У меня нет сил, чтобы биться за Урсинум или Бесеру. Я не стал бы и с полной силой. Как я уже писал королю Вернарду и королю Зелалу, меня не интересует этот конфликт. Я предложил обоим решить это не так глупо.

— Если бы я напала на вас сейчас, вы смогли бы защититься?

— Против врага без магии? Да. Это простые чары. Против тысячи солдат и других волшебников? Вряд ли.

Она кивнула.

— Магия или нет, но вы — ценный источник информации о короле Бесеры, его армии и методах атаки. Ваша помощь нужна вашему королю.

Гетен фыркнул и приподнял бровь.

— Что? У Урсинума нет шпионов при дворе короля Зелала?

— Конечно, есть. Но при дворе — не то же, что среди советников короля и генералов.

Гетен смотрел на нее. Она рисковала, раскрывая ему эту информацию. Он мог быть шпионом Бесеры. Но с вежливостью и хитростью ложь и отчасти правда давались легко, как улыбки.

— Я не общался с братом и не был на родине больше двадцати лет. От меня никакого проку.

— Вряд ли. Вас учили править.

— Как и принцев и принцесс Урсинума. Я не добавлю ничего нового, воительница.

— Вы известны контролем над темной магией. Хоть сила угасает, уверена, вы можете ее использовать, — она протянула письмо с черным воском и медведем Урсинума на печати. — Король Вернард приветствует и делает предложение.

Гетен встал.

— Я уже дал ответ вашему королю, леди Кхары, — он допил медовуху и опустил кубок на камин сильнее, чем хотел. Хрусталь опустился на монету, которую он там оставил, звук зазвенел в комнате. — Спокойной ночи, ваша светлость, — он скованно поклонился и ушел, не приняв письмо.

* * *

Что так манило в маркграфине, что он поделился правдой об угасающей силе?

— Идиот. Ей не нужно это знать. Глупо раскрывать, что я уязвим, — проворчал он под нос, шагая по главному залу.

Нони на кухне готовила хлеб на следующий день. Тонкий слой муки покрывал длинный деревянный стол, который занимал центр каменной комнаты, и глухой стук теста, которое она мяла, был в ритм с ее напевом мимо нот.

Каждый вечер она замешивала ингредиенты для свежего хлеба, била тесто и оставляла его подниматься до утра. Тогда она погружала несколько буханок в печь до восхода солнца. Вкусный запах только испеченного хлеба доносился до спальни Гетена и будил его.

— Ее светлость ушла в свою комнату? — спросила Нони.

— Не знаю, — Гетен остановился у почерневшего кирпичного камина кухни и грел ладони у огня. — Я оставил ее с неоткрытым письмом короля Вернарда.

Нони замерла.

— Это было мудро?

Гетен нахмурился.

— Наверное, нет, но я не дам никому загнать меня в угол, — он взял несколько орешков из миски на столике у камина и бросил их в рот по одному, пока смотрел на оранжево-синий огонь. А потом он подошел к Нони и потянулся к кедровым орешкам, которые она добавляла в хлеб. Она шлепнула его по руке.

Гетен оскалился.

— Пусть воительница заберет предложение короля к нему завтра и скажет ему, что я бесполезен в его деле. Пока я дышу, я могу сдерживать этих мерзавцев чарами.

Нони вытерла ладони об фартук, добавила муки в облако в комнате. Она приподняла бровь, глядя на господина, ее губы исказили недовольство и тревога.

— Она пересекла чары. А ваш брат? Он останется в стороне?

Гетен смотрел на ее морщинистую бесцветную кожу ладони, морщины двигались, пока она мяла тесто.

— Зелалу и Вернарду придется уничтожить холм, если они захотят пересечь чары.

Она горько улыбнулась.

— Сейчас у вас власть над тенями, но что будет с чарами, когда магия угаснет?

У Гетена не было ответа для нее. Ветер снаружи выл как отчаявшиеся души. Тихий стук привлек его взгляд к окну. Снег. Он стучал по стеклу, сползал и создавал мелкие горки льда и снега на карнизе. Он нахмурился. Эта погода была плохой для урожая, и это означало потерю пчел, меда, медовухи и, что хуже, потерю дохода.

Нони проследила за его взглядом.

— Неестественно.

— Да, — ответил он. — Но я не могу заняться погодой или ее причиной, пока король и его гонец мешают мне.

— Что будете делать? — спросил Магод, он поднялся из кладовой с корзинкой корнеплодов, парой бутылок вина и большим мешком зерна.

— Отправлю завтра маркграфиню к ее королю, — ответил Гетен. — Чем скорее она покинет Ранит, тем раньше я смогу сосредоточить остатки сил на исправление бардака и усиление чар, — он ткнул пальцем в окно, покрытое инеем.

Керамические миски звякали, Нони убрала место на длинном столе для сына. Магод опустил груз там, выпрямился и уставился на окно.

— Погода ухудшилась?

— Ты накрыл ульи? — спросил Гетен.

— Все накрыто. Надеюсь, снег станет мягче, укроет ульи. Пчелам так будет теплее и суше.

— Да. Уведем животных в загоне, пока они не замерзли. У них еще нет зимней шерсти. Я не могу потерять корову, коз или даже глупых куриц.

Нони схватила тяжелую шаль с крючка у двери, ведущей во двор, но Гетен позвал ее.

— Заканчивай хлеб, — и он вышел с Магодом за дверь.

Кусочки льда летели и жалили, и он пожалел, что не надел плащ.

— Я прогоню куриц в курятник, — сказал он, Магод погнал овцу в загон.

Гетен не впервые ругал красно-белых куриц. Как существа могут быть такими тупыми? Каждую зиму он прогонял куриц со двора в бурю. Если бы им не требовались яйца для долгих зимних месяцев в Раните — а в этом году зима будет дольше, чем он помнил — он продал бы куриц на рынке за картофель, капусту и хорошую рожь, которую привозили из Этериаса каждый год.

Другим животным хватило ума быть под навесом или уже в загонах, так что Магод вскоре стал помогать Гетену собирать куриц. Если бы погода не была такой плохой, и его руки так не замерзли, теневой маг рассмеялся бы от глупости двух взрослых мужчин, бегающих за курицами в снегу.

Когда они спрятали от снега всех птиц и животных, Магод и Гетен пошли к теплому желтому свету, льющемуся из окна кухни. Но Гетен не пошел в цитадель, а замер на каменной лестнице, чтобы посмотреть на серое небо и мрачный лес.

Хараян начинал напоминать Пустоту.

Магод замер на пороге.

— Принести вам плащ, господин?

Гетен отмахнулся от слуги.

— Мне нужно побыть одному с бурей и магией. Оставь теплую медовуху в моей комнате, — Магод кивнул и оставил его с бурей, которая грозила из серого сделать мир белым.

Гетен отошел от убежища башни и сосредоточился на ночи и холоде, медленно повернулся во дворе. Работа с погодой давалась ему сложнее, чем Шемелу и многим прошлым теневым магам. Он отклонил голову и, игнорируя жжение снега и вой ветра, бьющего по нему, он открыл рот и вдохнул бурю.

Гетен ощущал эмоции в нем: соленое одиночество и горькую обиду. Ведьма инея управляла бурей, и она была сильной, мстительной и опасной. Она как-то проникала в реальный мир и управляла погодой. Он вытер снег с лица.

— Но как?

Он хотел вернуться в свои покои, погрузиться в свою силу и пройти в Пустоту. Он хотел удвоить силу чар на границе Пустоты, а потом столкнуться с ведьмой, потянуть ее силу и направить против нее. Но он был недостаточно сильным. Он еще не оправился от их последней встречи.

Что-то потянуло Гетена. Он открыл глаза, посмотрел на башню, серый камень был облеплен белым снегом. Желтый огонек свечи мерцал в гостевой комнате, которую он выделил для госпожи Галины. Женщина стояла у окна, тень, озаренная со спины. Он не видел ее глаза, но знал, что она смотрела на него.

Она распустила волосы, и свет в комнате делал их похожими на огонь. Гетена тянуло за разум, но теперь тянуло за тело. Желание вдруг пошевелилось в нем. Он смотрел на нее, пока маркграфиня Кхары не отошла, закрыв ставни.