Либерия - Евгений Введенский

Самолет снова подпрыгнул; я с грохотом повалился на колени и стал мучительно, надрывно блевать на пол. Сквозь слезы, снизу вверх, я смотрел на попутчиков, пытаясь жестами показать, что извиняюсь и не возражаю против какой-нибудь помощи; те только сочувственно качали головами. "Ха! По ходу, я и тут придурок номер один", — подумал я с некоторым удовлетворением, вытирая губы рукавом рубашки.

— Эй, девушки, белому мальчику плохо! — крикнул стюардессам африканец в широкополой шляпе. — Скорее, помогите своему брату!

Когда меня отпустило, я сел на свое место и отвернулся к иллюминатору, чтобы не видеть, как бельгийские стюардессы брезгливо вытирают лужицы на полу.

В ушах мерзко хлюпало и звенело; все звуки доносились как будто издалека. По свисающим с потолка телевизорам показывали дебильные мультики про Микки Мауса, где герои долго, с кайфом били друг друга какими-то сковородками и другими тяжелыми предметами. Когда мультики кончились, телевизоры почему-то не выключили, и на экранах шипела черно-белая пурга, которая, говорят, является отголоском Большого взрыва. В моей реальности, похоже, тоже взорвалось что-то очень большое, и я, крошечный атом, несся прочь от родной галактики со скоростью, намного превышавшей привычные мне темпы. Я понятия не имел, что будет со мной завтра, и не знал даже, чем закончится сегодня. Вот он, новый старт. Впрочем, довольно скомканный, нелепый и совсем не такой красиво закругленный, как в тех книжках, уткнувшись в которые я провел большую часть своей жизни. Я обхватил голову руками и задумался.

Дома у своих московских приятелей я случайно наткнулся на старый энциклопедический словарь, в котором обнаружилась крошечная заметка о Республике Либерии. Эта страна была основана освобожденными чернокожими рабами, вернувшимися на историческую родину. Слово "Либерия" является производным от "свобода" на латыни... Получается, я сейчас направлялся в "Республику Свободию"?

"А что? Страна с таким названием — самое подходящее для тебя место, — сказал я себе. — Ты ведь вроде хотел свободы? Получите и распишитесь. Вот там-то у тебя свободы будет — хоть завались!" С этой мыслью я прислонился головой к иллюминатору и снова задремал...

Мне снился Минск. Была то ли поздняя осень, то ли средняя весна: без снега и слякоти, но с колючим ветром и нескончаемым мелким дождем. На город опускался вечерний полумрак, кое-где разгоняемый многочисленными фонарями и лампами, которые освещали массивные колонны и верхние части зданий.

Я шел по мокрому тротуару, зябко пряча подбородок в поднятый воротник куртки. Мне хотелось встретить кого-нибудь из знакомых, потрепаться о какой-нибудь ерунде, но навстречу вообще никто не шел.

Я шагал по чистым широким улицам с закрытыми магазинами и ресторанами; потом эти улицы превращались в мосты над другими улицами, и этому не было конца. Иногда я вроде бы узнавал улицу, по которой шел, но потом выходил к перекрестку, где все направления казались мне одинаково незнакомыми. Я шел мимо бетонных клумб с еловыми ветками, мимо безлюдных остановок общественного транспорта и одиноких подземных переходов; блестящие провода звенели приближающимися трамваями, вороны ходили друг за другом с раскрытыми клювами. Мне становилось совсем тоскливо и жутко. Я все ускорял шаг, а потом побежал. Мимо проезжали совершенно пустые автобусы и машины, а я что есть сил бежал вдоль серых домов с темными окнами, задыхаясь и матерясь...

*******

В пять часов дня по либерийскому времени я спускался по трапу самолета, заслоняясь ладонью от ослепительного света и осторожно вдыхая горячий густой воздух. Ощущение было такое, как будто я шел сквозь воду. Цвета вокруг были настолько яркими и насыщенными, что глазам было почти больно смотреть, и я непрерывно щурился — как крот, выбравшийся наружу из своей темной норы. Все это казалось настолько нереальным, что я почувствовал себя зрителем фантастического фильма про жизнь на Марсе, внезапно оказавшимся по ту сторону экрана.

Вместе с шумной толпой пассажиров я вошел в бетонный барак, выполнявший функции пункта таможенного контроля, и стал в очередь, в которой я был единственным белым.

Единственным источником света здесь служили пустые оконные проемы. Бетонные стены были покрыты сажей и изогнутыми рядами выбоин от автоматных очередей. Из мебели присутствовало только несколько стульев и щербатый деревянный стол, за которым сидела полная женщина в темно-синей униформе. Она пару минут озадаченно листала мой паспорт, тяжело вздыхая и закатывая глаза к потолку.

— О, Боже... Какая республика? Бельгия?

Я отрицательно покачал головой, завороженно глядя на дутые золотые украшения, блестевшие на груди, в ушах, на пальцах и запястьях сотрудницы таможни.

Старательно, буква за буквой, переписав мое имя и слово "Belarus" в лежащую на столе тетрадь в клеточку, сотрудница таможни внимательно посмотрела мне в глаза и начала допрос:

— Кто пригласил вас в эту страну? Какова цель вашего визита? Где вы планируете остановиться?

В ответ на все вопросы я только растерянно пожимал плечами. Я с трудом стоял на ногах; голос женщины доносился до меня как будто сквозь толстый слой ваты, а мозг напрочь отказывался соображать.

— Do you speak English? — спросила сотрудница таможни, отчаявшись услышать от меня что-либо кроме невнятного мычания.

Я по инерции снова покачал головой. Женщина грозно нахмурилась и заговорила на ломаном английском, тщательно артикулируя каждый слог:

— Твой документ — проблема, большая проблема! Ты меня понимать? Я тебя арестовать, ты отсюда не выходить! Ты оставаться здесь, ты идти в тюрьму, прямо сейчас!

С этими словами сотрудница таможни бросила мой паспорт в ящик стола с безжалостным видом надзирателя, захлопывающего дверь камеры за арестантом.

Некоторое время она молча стучала пальцами по столу, многозначительно поглядывая на меня; я безмолвно топтался на месте, как двоечник у доски, надеющийся только на учительское снисхождение.

Наконец, потеряв терпение, сотрудница таможни наклонилась вперед и громко прошептала:

— Я тебе помогать! Дай мне сто долларов, и я тебе помогать! Ты меня понимать?

Я покачал головой и развел руками. Что тут скажешь? Денег у меня все равно не было.

— Сто долларов, сто долларов! Дай мне сто долларов! — повторяла сотрудница таможни. — Что тут непонятного? Или я тебя в тюрьму отправлю!

— Хватит уже издеваться над парнем! Бедняга ни слова по-английски не понимает! — воскликнула женщина, стоявшая за мной в очереди.

— Тише там! — раздраженно крикнула таможенница. — Не мешайте служителю закона выполнять свою работу!

В ответ из очереди посыпались насмешливые возгласы:

— Что-что выполнять?

— Это у них называется "выполнять свою работу"!

— Вот она, коррупция!

— Какая еще "коррупция"? — заорала таможенница. — Нашли за кого вступиться! Да у этого белого куча денег! Почему вы не даете своей африканской сестре немножко заработать?

— Сто долларов — это "немножко"? — еще больше заволновалась очередь. — Ну и аппетиты у этих "служителей закона"! Сто долларов — это, оказывается, "немножко"!

Сверкая глазами от ярости, сотрудница таможни шлепнула печать в мой паспорт и махнула рукой в сторону выхода:

— Иди!

Растерявшись от всего этого шума, я склонил голову в легком поклоне и произнес, старательно выговаривая слова:

— Thank you very much!

Очередь замерла на пару секунд, а затем разразилась смехом и возгласами:

— Вот как он не говорит по-английски!

— Так он все понимал!

— Ну и хитрецы эти белые!

Смутившись еще больше, я втянул голову в плечи и зашагал к выходу.

*******

На улице меня встретило ослепительное солнце и полторы сотни африканцев стремного вида, одетых в грязные лохмотья и резиновые шлепанцы. При моем появлении толпа пришла в движение и закричала десятками голосов:

— Эй, сэр, где твой багаж?

— Я понесу твои чемоданы!

— Начальник, тебе нужно такси?

Я замедлил шаг. Рвущихся вперед оборванцев с трудом сдерживала шеренга чернокожих солдат в касках с логотипом ООН.

Один из них повернулся ко мне:

— Сэр, кто вас встречает?

Я не ответил, продолжая шарить глазами по движущейся человеческой массе. Возможно, кто-то из них меня и встречал, но кто именно? Я уже думал было вернуться в таможенный барак и отсидеться там, пока эта банда не рассосется, когда из толпы вынырнул бритый наголо африканец с листом бумаги в руках, на котором большими буквами было написано: "Eugeniy, Moscow".

Он закричал хриплым голосом:

— Игини? Ты — Игини из Москвы? Я — Омар!

Я обрадовано шагнул вперед и протянул ему ладонь, чтобы поздороваться; вместо этого он крепко ухватил меня за запястье и потащил через толпу, расталкивая всех на своем пути и злобно ругаясь. Я шел вперед, ощущая, как меня одновременно хватают десятки рук... "Хорошо еще, что у меня в карманах ничего нет, — подумал я, сжимая паспорт в кулаке. — А то наверняка все стащили бы".