Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

особняком, на почтительном от деревни расстоянии, и забрался на крышу посмотреть, что происходит. Вдали, там, где находилась деревня, поднимались языки пламени. Слышались женские крики. Я слез с крыши и помчался на помощь односельчанам. На подходе к деревне я столкнулся с Яссером, уносившим оттуда ноги. Я спросил, что происходит. «Мужчины», — сказал он.

Точно волчонок в ночной темноте, я побежал дальше. Не надеяться на спасение было моим единственным спасением. Меж домов лежали трупы. Песок был черным от крови. Я видел, как Кайшу выволокли из дома за волосы. Я хотел ей помочь, хотя не знал как, но даже не мог к ней приблизиться, потому что с крыши стреляли.

Дом старейшины был взят штурмом. Я видел, как женщины пытались его защитить, швыряя в нападавших посуду, масляные лампы и даже священную книгу. Их расстреляли. Сын старейшины, выбежав из дома, с криком бросился на врагов. Одним глухим выстрелом его уложили на землю. Потом в дверях появился сам старик. Он был в своем головном уборе и держал в руках ритуальное копье, которое отважно, но обессиленно метнул в сторону атакующих. Копье упало в песок в нескольких метрах от него. Он закричал, что они трусы. Его притащили во двор, где он поскользнулся на свежей крови сына, и перерезали горло.

Увидев мертвого старика, я подумал об отце и сломя голову полетел обратно домой. Но прибежал слишком поздно и по сей день чувствую себя виноватым. Отец с огнестрельным ранением в голову лежал за выбитой дверью. Если бы я остался дома, вместо того чтобы нестись в деревню, где все равно никому не смог помочь, он бы, возможно, остался в живых. Я огляделся и увидел вокруг дотла сожженную деревню. Мне вспомнился сон о моем брате. Тогда я убежал в пустыню. Вот и вся история о моей деревне и моем отце.

Надеюсь, вы простите меня, если сегодня на этом мы остановимся, потому что мне очень больно вспоминать свое прошлое, а кроме того, мне нужно вернуться к моим обязанностям. Господин Монтебелло попросил меня отполировать серебро. Благодарю за сигарету.

4

Сегодня днем, работая за письменным столом в своем номере, пока в ресторане внизу, позвякивая посудой, готовились к ужину, я встрепенулся от странного фыркающего звука, переходящего в шелест. В какой-то момент отрывистое бульканье прекратилось и остался только шелест. Я поднялся, отодвинул стул от французских дверей и вышел на террасу посмотреть, откуда доносился звук.

Это был фонтан. Фонтан в пруду за розарием, или тем, что от него осталось, не действовавший, по словам мажордома, уже много лет, был реанимирован и с хрипами возвращен к жизни. Сам фонтан, похоже, был удивлен больше всех. Установленный посередине пруда в виде мраморной шишкообразной скульптуры, курьезной самой по себе, он теперь ни с того ни с сего еще и брызгал водной струей, которую наобум направлял вертикально вверх, поскольку не понимал ее назначения, после чего вода бесцельно плюхалась обратно в пруд. Я разглядел фигуры вершителей сего дива, трех рабочих и приземистого смотрителя в черном костюме, не попадавшегося мне ранее на глаза.

Накинув пиджак, я отправился вниз, дабы вблизи лицезреть это фонтанирующее зрелище. Спустившись по лестнице в фойе, я столкнулся с мажордомом. Новинка в его саду, похоже, поразила его не меньше меня, что только усилило мое изумление. Мне представлялось немыслимым, чтобы в гранд-отеле «Европа» и его окрестностях могло произойти нечто такое, о чем бы мажордом не ведал или что от начала до конца самолично не продумал до мелочей, не пустил в ход, не обследовал, не осуществил и не довел до конца. Но немыслимое оказалось фактом.

— Спящая гидриада очнулась ото сна, — сказал он. — Я, честно говоря, оставил надежду увидеть при жизни это чудо.

— Кто же отремонтировал фонтан? — спросил я.

— По-видимому, достаточно верить в китайские сказки.

Я последовал за ним на улицу. Минуя розарий, мы очутились возле пруда. Из кухни вышла повариха. В сад высыпали горничные. Большой Грек уже стоял у кромки водоема и хлопал в ладоши, словно ребенок, впервые увидевший фейерверк. Коренастый мужчина в черном костюме, которого я заприметил еще с террасы, поджидал нас, сияя от удовольствия. То, чего я не смог разглядеть на расстоянии, стало очевидным вблизи, когда я увидел его лучезарное лицо, — это был не кто иной, как новый состоятельный китайский владелец отеля с упомянутым ранее пристрастием к искусственным цветам, ибо выглядел он как настоящий китаец; он стоял, широко расставив ноги и излучая удовлетворение, словно отец, упивающийся успехом организованного для детей сюрприза. Как бишь его зовут?

— Господин Ванг, — обратился к нему мажордом, — думаю, что выражу мнение всех присутствующих, если скажу, что вы приятно ошеломили нас оперативностью, с которой наделили этот давно умолкнувший от старости фонтан юным задором и журчащим голосом. Мы вам за это весьма признательны.

Господин Ванг ухмылялся. Один из трех мужчин, которых с террасы я принял за рабочих, оказался переводчиком. Он прошептал перевод на ухо господину Вангу, после чего тот шагнул вперед, обнял мажордома и громко заговорил по-китайски. Со стороны выглядело, будто он кричал на собаку, но так уж звучит китайский язык. По словам переводчика, он сказал, что это только начало и что он превратит гранд-отель «Европа» в самую красивую гостиницу мира.

На обратном пути я спросил мажордома, кто был предыдущим владельцем.

— Владелицей, — уточнил он. — Я начинал у нее коридорным. Мне было столько же лет, сколько сейчас Абдулу, а в гранд-отеле «Европа» шелестели бальные платья и звенели драгоценности. Каждый вечер был праздничным, шампанское текло рекой, а коридорный работал в поте лица. Нескончаемый поток князей, графинь, послов и крупных промышленников, приезжавших в отель, не иссякал. Это было целую жизнь назад, и она тогда уже была в возрасте.

— Когда она умерла? — спросил я.

Он удивленно на меня посмотрел.

— Она и не думала умирать, — сказал он. — Она здесь. Живет со всеми своими книгами и произведениями искусства в первом номере, где и жила, когда я устроился сюда на работу.

— Сколько же ей сейчас лет?

— Этого никто не знает.

— Почему она продала отель?

— Потому что думает о будущем и понимает, что я тоже начинаю стареть.

— Я хотел бы с ней встретиться.