Пеликан - Дриссен Мартин Михаэль

Субботним вечером Йосип, по обыкновению, сидел на террасе кафе «Рубин» со стаканом пива. Как всегда, в окружении старых товарищей, друзей и соседей. Именно к ним он мог обратиться за помощью, если бы пришлось. Шантажист снова требовал денег, на этот раз вдвое больше. К письму прилагался снимок по такому случаю: Йосип у Яны между ног.

Даже если бы он желал заплатить, деньги все равно кончились. Придется брать в долг. Или посоветоваться с кем-то предприимчивым, кто поможет найти решение получше. Рядом сидел Маркович, водитель автобуса. Он собирался заступать на смену, поэтому пил только колу. Это был мужчина крупного телосложения в вечной кожаной жилетке, и от него пахло. Йосип с ним не особо дружил, к тому же Маркович не отличался умом и зарабатывал слишком мало, чтобы занимать у него деньги. Аптекарь Кневич, наоборот, состоятельный, но педант, считавший себя вправе толковать мировые новости для всей террасы. Перед ним не хотелось быть в долгу. Шмитц из фотоателье вполне подходит: мягкий и сговорчивый. Проблема Шмитца в том, что в войну он сотрудничал с немцами, а еще он страшный антисемит. Скелеты в шкафу здесь есть у каждого. И это давно стало частью жизни: в таком маленьком городке ничего другого и не остается. Хотя Шмитц в свое время делал фоторепортаж с его свадьбы, Йосип даже представить себе не мог, чтобы довериться такому человеку.

Когда заходящее солнце на площади уже выглядывало из самых низких дыр в темной кроне платанов, Кневич решил высказаться о президентских выборах в США и предположил, что победит Дукакис.

Остается только Марио. Партизан и сотоварищ еще из того, великого времени. Они даже родились в один день одного года. С Марио он был дружен больше всех, когда-то помогал ему строить дом на склоне, немного севернее фуникулера. Йосип недели напролет клал кирпичи, рыл стоки для канализации, вместе они выложили гранитом пол в ванной. К сожалению, теперь они уже не так близки, как раньше. Наверное, слишком большой стала разница: один успешный и счастлив в браке, другой кое-как сводит концы с концами, и дома сплошная катастрофа. Хотелось бы по-другому, но так уж вышло: подобное развитие событий подрывает основы равенства, на которых зиждется любая дружба.

Солнце окончательно зашло, но Йосип не снимал солнечные очки и слушал Марио, который рассказывал явные небылицы о девицах из швейцарских пансионов. Марио считал себя героем женских сердец, хотя уже лет сто был счастливо женат на сестре супруги Йосипа. Никто не верил его сказкам, будто бы он знал более тысячи женщин, да и на Дона Жуана с таким животом и проплешиной на голове он не походил. Марио — жуткий фантазер. Йосип вечно будет его любить. Быть может, он любит его даже больше себя самого. Поэтому-то и не хочется просить денег у зятя, хотя именно он даст Йосипу в долг любую сумму. Друзья всегда делились только хорошим, поэтому невозможно впутать товарища в такое грязное дело.

Автобус, на который заступал Маркович, останавливался на противоположной стороне площади.

Как доходит до дела, рассуждал Йосип, допивая остатки теплого пива, можно рассчитывать только на свои силы. Он чувствовал, что разочаровался в друзьях и в Марио тоже — оказалось, что просить помощи не у кого.

Мимо проехал почтальон Андрей, как всегда с прямой спиной, в форме, фуражке и всем прочем.

— Странный парень, — сказал Кневич. — Слышал, что он в профсоюзе. Это же сербское змеиное логово, что там забыл хорват? Честолюбие чистой воды, скажу я вам.

— Ну футболистом он был никаким, — добавил Маркович.

Андрей поставил велосипед на подножку, откинул верх сумки, достал посылку и направился к входу в музей часов. Он нес посылку на уровне плеч, держа ее на кончиках пальцев правой руки.

— Только посмотрите, как он ее несет, — заметил Маркович. — Будто кондитер с именинным тортом.

— Очень странный тип, — согласился Кневич. — Может, даже педик.

— Не думаю, — возразил Йосип, зная, что Андрей млеет от фотографий актрис и принцесс.

— Что же он тогда не женился? — поинтересовался аптекарь.

— Наверное, слишком стеснительный, бедолага, — решил Марио и встал, чтобы пойти в туалет.

— А у него художественный талант, — сказал Шмитц в оправдание, — открытки с бабочками продаются до сих пор.

Почтальон вернулся и сел на велосипед. Знакомая панорама площади с колокольней музея, построенного в итальянском стиле, почти растворилась у Йосипа в сумерках, потому что он так и не снял солнечные очки. Развалившись на пластмассовом стуле на террасе, он подумывал заказать еще стаканчик пива — идти домой совершенно не хотелось. Везде было лучше, чем там.

Напыление стекол очков упростило мир до фиолетового неба и темного остального. Йосипа это вполне устраивало. Тем более теперь, когда прямо перед террасой остановился автобус и темнота перед глазами выросла.

Звуки тоже отошли на дальний план, он перестал прислушиваться.

Вдруг раздался глухой удар. Йосип поднял глаза и сквозь вспышки света в царапинах очков увидел летящий по воздуху черный силуэт — совершенно не похожий на себя почтальон в позе прыгуна в высоту над невидимой планкой. Йосип сорвал очки, прозвучал второй удар, Андрей соскользнул с капота.

Все остальные вскочили, но Йосипу потребовалось какое-то время, чтобы сфокусироваться. Машина, сбившая пересекавшего площадь Андрея, пыталась объехать автобус. «Фольксваген» с разбитым лобовым стеклом, на который приземлился почтальон, стоял у банкомата против движения. Андрей лежал на животе, раскинув руки и ноги, словно пытаясь не дать большой луже крови растечься. Двери машины открылись, раздался крик. Автобус зашипел пневматикой, как доисторический монстр, испугавшийся покореженного велосипеда на асфальте, как какого-то неведомого насекомого.

Маркович бросился на помощь, женщина с детской коляской развернулась и поспешила в другую сторону. Несмотря на всю суматоху, Йосипу показалось, что время течет очень медленно. Заскрипели ножки стульев, Шмитц вскочил, аптекарь встал, в дверном проеме появился недоумевающий Марио.

— Вызывай скорую! — скомандовал Йосип.

Кровь была двух цветов — темный и ярко-красный смешивались, как впадающая в море река. Андрей лежал присыпанный квадратиками разбитого ударопрочного стекла. Мужчина у банкомата обернулся, но только когда аппарат вернул его карту. Йосип опустился перед Андреем на колени.

— Скорая едет, — сообщил Марио.

— Артериальное кровотечение, — констатировал Йосип, — перевернем его.

Им и раньше приходилось заниматься этим вместе, полжизни назад, когда почтальона еще не было на свете, а их товарища ранило осколком гранаты; Марио бережно приподнял верхнюю часть тела Андрея, чтобы осторожно стянуть пиджак, и Йосип наложил жгут чуть ниже подмышки, что было сил затянув свой галстук с эмблемой фуникулера. Кровотечение остановилось, Андрей лежал без сознания.

Скорая приехала на удивление быстро, но вынуждена была остановиться метрах в тридцати прямо с включенными маячками и сиреной — автобус, машины и обломки велосипеда загораживали проезд. Санитары подошли взглянуть и тут же отправились за носилками.

— Убери же этот чертов автобус! — гаркнул Йосип наблюдавшему Марковичу.

— Нельзя, — сказал аптекарь, — полиция еще не приехала.

Андрей выглядел умиротворенным, будто наслаждался всеобщим вниманием. Со струйкой крови на длинном подбородке он напоминал отъявленного гедониста, поленившегося вытереть лицо салфеткой.

Шестнадцать рук наконец водрузили жертву на носилки, и скорая с мигалками и сиреной сдала назад, ища место для разворота.

— Я ничего не мог поделать, — оправдывался водитель машины, сбившей Андрея.

— Да заткнись ты! — огрызнулся Маркович и схватил его за грудки. — Полиции расскажешь. Ты должен был ждать за автобусом! Ждать за автобусом, понимаешь? В Америке тебя бы посадили на электрический стул. А если бы дорогу переходили дети? Дети, понимаешь?

— Откровенно говоря, обгон здесь не запрещен, — вмешался Кневич.