Разбойничьи Острова - Яна Вальд

и смуглый, как кора деревьев, выгоревших под южным солнцем. Должно быть, в него подмешана изрядная доля меркатской крови. И Теор, непобедимый, прекрасный, словно из сказки, мальчик-юноша. Впервые девушка призналась себе: они — соперники. За мастерство в поединках, за успехи в рейдах, за манящую улыбку Ану. Наэв не хуже других, но он хуже Теора, и до края переполнен обидой и завистью. Ужасно быть вечно вторым! Воспитали их братьями, и даже самому себе он не признается в задушенной ярости, что точит его долгие годы. Но никому не дано обуздать — морской шторм и свои чувства.

Пока Ана носит Белые Ленты, она запретна для обоих. Но состоится ее Священный Брак с морским богом, и после Старухи позволят, даже велят ей выбрать земного мужа, от которого она родит Островам детей. Дельфине было подумать страшно, как двое будут оспаривать ее любовь.

Обряд оставалось провести в последний раз. Кульминация дня — Посвящение лучшего из лучших. Украшение церемонии. Именно с таким чувством его Посвящения ждали все, особенно сам Теор. Дельфина потом часто об этом думала. Если мальчишку нарекли непобедимым, стоит ли удивляться, что он поверил? Она ведь тоже поддалась поветрию, ждала чего-то великого.

Из четырех пленников Теору достался самый старший и сильный, почти взрослый парень. Жребий ли выпал не случайно, по человеческой, а не божественной воли? Или даже боги верили, что этому мальчику любой бой по силам? Никого не удивило, что противник лучшего из лучших на три года старше его самого.

Поначалу все шло так, как они воображали. Теор сияющий, уверенный, в центре круга. Едва прикрывается щитом, стоит на месте до последнего момента, смотрит будто сквозь опасность. И неизбежной кажется рана, и меч летит ниже кольчуги — и все же полосует воздух. Островитянин на пол-шага в стороне смеется и небрежно достает противника, оставляет глубокий порез на щеке. На лице того кровь, ярость, растерянность. И страх, который Теор принимает, как дань. Теор играет. Движения его настолько легки, что кольчуга кажется невесомой, он мог бы и вовсе без нее обойтись — по крайней мере, сам он так считает. Зрители восхищены, Маргара кричит, чтобы перестал дурачиться. Но Теор обожает быть в центре внимания и не спешит заканчивать поединок. Мастерство, думает Дельфина, у него в крови. Это талант, которому нельзя научиться. И представляет праздник до рассвета, что устроят в честь них, четверых, мысленно уже примеряет ожерелье из ракушек и первое платье, что осенью сошьет ей мать. Она ведь теперь взрослая, может вернуться в родительский дом и, наконец, одеваться, как девушка! Девушка думает о первом набеге, которого так ждет ее брат. В тот момент она была уверена, что Посвящение уже кончено, можно праздновать.

Дельфина почувствовала что-то за миг до того, как все случилось. Порыв ледяного ветра, взгляд, скользящий по толпе, ищущий. Она не увидела, а догадалась: “Мара!”. Богиня Смерть, которой братец самонадеянно отказался принести жертву. Близко! Девочка успела беззвучно вскрикнуть:

— Теор…!

Противники стояли довольно далеко друг от друга и вроде бы только примеривались перед новой атакой. Потом меч невозможным движением скользнул поверх кольчуги. Отточено полоснул горло и, сочась алым, остался в руке победителя. Регинец отступил назад, удивленно как-то поднял руку. И, захлебываясь кровью, рухнул к ногам Теора. Толпа в неистовстве закричала: “Добей!”, и это следовало сделать хотя бы из жалости, но он не слышал. Человек на земле метался в агонии, а островитянин на свой меч смотрел так, словно тот превратился в гадюку. Игра, в которой ему равных не было, вдруг перестала быть игрой.

— Клятва, — напомнили ему, когда регинец затих. — Иди к Морю.

Он не пошевелился. Но Обряд следовало завершить, и Терий подтолкнул его, заставил подчиниться.

— Надо произнести клятву, мальчик…

Теор был не первым и не последним, кого наставнику довелось видеть в момент первого убийства.

— Дай руку. Теперь повторяй за мной. Ничего, мальчик, это со всеми однажды было.

Наверное, Теор все-таки произнес положенные слова, но никто, кроме Терия, их не услышал. Юного разбойника назвали “тэру, одним из нас”, стали поздравлять, а он совсем по-детски расплакался, повторяя, что “не хотел”. Дельфина ужасно жалела, что не вправе к нему прикоснуться, но это мог сделать Наэв. Он пробрался через толпу, повел друга прочь, уговаривая:

— Но ведь к этому нас и готовили. Разве нет?

Еще вчера Дельфина не задумывалась о гибели врагов, хоть и видела много раз, как их убивают. Срочно решила не задумываться и впредь — а то ведь и с ума сойти можно. Теор, забыв всю браваду, всхлипывал на плече названого брата, и юной тэру показалось: нет и не может быть никакого соперничества. Она все придумала. Вот же Наэв, здесь, утешает, как может. Сколько их помнит Дельфина, лучший из лучших шагу не делал без приятеля, хоть и без сомнений мнит себя главным.

И последнее, что запомнилось Дельфине из того дня — признание Теора:

— … это было…так легко…

Жрица рванулась к поверхности, и воспоминания рассыпались на тысячу текущих по лицу капель. Поединок — всем известная часть Посвящения, есть и потаенная его часть. На берегу шло пиршество. Тэру уплетали дичь, рыбные лепешки и редкий лесной дар — плоды древесной земляники. Шутливо делали вид, что не узнают новопосвященных. Говорили: акула Мары сожрала детей, которыми еще вчера были эти четверо. Сожрала детей — вернет воинов. Маргара обошла всех четверых с чашей, сказала: они достаточно взрослые, чтоб попробовать меркатскую смолу. Теперь Дельфина все знает о тайной стороне Посвящения, а тогда просто делала, что велели. Осушила чашу, не морщась, стало веселей и теплей. За спиной Маргары стояла змеехвостая богиня Мара, а девочка едва подавила смех, представив, как неуклюжа на суше богиня дальних глубин. Не удивилась, не испугалась: Госпожа Смерть пришла на ее праздник и ждет угощения, как и все. Маргара протянула руку: "Твой Акулий Зуб, дева", — и Дельфина отдала кинжал. Не спрашивала, какой обряд свершится в лесу. И Теор не спрашивал, но все понял.

Ныне Акулий Зуб ее погребен в пучине. Она нащупала ногами дно и почувствовала в нем дрожь. Или дрожала она сама — для Дельфины иногда стиралась грань между стихией и собственным телом. Может, Море готово извергнуть назад всю кровь, что слизало с берега за века? И ту, что запеклась на ее кинжале, тоже.

Нетвердой походкой она пошла на берег.

Молоко

На память о морском народе в Регинии осталась область Бера