Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

– Надеюсь, у Кирстен все будет в порядке. Она мне ска­зала по телефону, что Патрик уезжает.

Эмма возвела глаза к небу. В отличие от нее, Кирстен умела выживать в любых обстоятельствах. Оставьте ее зимой на северном склоне горы с одной палаткой, и она через сутки объявится с великолепным загаром, кучей новых тряпок и длинным списком телефонов всяких интересных людей, встретившихся ей по дороге. У всех у них яхты, виллы в Аль­пах, персональные тренеры и «Ролексы». Неделя без Патрика означала, что Кирстен сможет распоряжаться кредитной кар­точкой, и каждый ее день будет заканчиваться в каком-ни­будь ночном клубе за водкой с тоником в компании с том­ным вздыхателем. Эмма не думала, что ее сестра изменяет своему надежному и положительному мужу, но пофлиртовать она, без сомнения, любила.

– Все с ней будет в порядке, мама, – сказала она сухо.

В аэропорту отец высадил их вместе со всем багажом и отправился ставить машину на стоянку. Анна-Мари сразу же запаниковала. В присутствии мужа она была спокойной и самоуверенной, но немедленно начинала волноваться, как только он исчезал из вида.

– Мои очки! – простонала она, когда они встали в оче­редь на посадку. – Мне кажется, я их забыла!

Расслышав истерическую нотку в голосе матери, Эмма мягко взяла ее за руку.

–•Давай посмотрим в твоей сумке, мама.

Анна-Мари кивнула и сунула ей бежевую кожаную су­мочку. Очки в стареньком футляре оказались на месте, до­статочно было только взглянуть.

Но мать не успокоилась.

– Уверена, я что-то забыла, – сказала она и замолчала, закрыв глаза, как будто мысленно пробегала список. – А ты ничего не забыла? – внезапно спросила она.

Эмма покачала головой.

– Гигиенические пакеты, например, – прошептала мать. – Неизвестно, можно ли там все это купить. Уверена, ты забыла. Я собиралась купить и для тебя утром в магазине, но мис­сис Пейдж меня отвлекла и…

Месячные должны были начаться через четыре дня, и Эмма надеялась, что на этот раз они не придут. Это будет оз­начать, что она беременна! Обычно ее соски не бывали таки­ми чувствительными. Никогда. Вот она и выбросила все не­обходимое из чемодана, боясь сглазить удачу.

Тут подошел отец, раздраженно разглагольствуя о том, как далеко ему пришлось запарковать машину, и Эмма умуд­рилась даже изобразить сочувствие.

– Все в порядке? – спросил Джимми. – Вы заняли оче­редь? – Он обнял жену одной рукой за талию. – Египет, по­думать только! Мы эту поездку запомним на всю жизнь, не сомневайся, дорогуша. Ужасно жаль, что милой Кирстен не удалось с нами поехать. Ей бы понравилось. Да и нам лучшей спутницы желать нельзя. Увы, она вся в своей благотвори­тельной работе, да и за Патриком надо присматривать. – Он вздохнул с довольным видом, а Эмма начала грызть ноготь на большом пальце, который ей до сих пор удавалось оста­вить в покое.

«Успокойся! – уговаривала она себя. – Не дай ему тебя достать. Теперь ты сможешь с ним справиться – ведь тебя греет надежда. Ребенок». На этот раз Эмма не сомневалась, что беременна. Она была уверена – и все!

3

Пенни лежала на кровати, зажав передними золотистыми лапами наполовину изжеванного медведя, и злобно таращи­лась на Лиони. Казалось, эти огромные карие глаза не спо­собны выражать ничего, кроме безмерной собачьей любви, но Пенни была собакой особенной. Помесь Лабрадора с ретривером, она была настоящей личностью, с настоящими че­ловеческими чертами, которые пускала в ход главным обра­зом для того, чтобы заставить хозяйку чувствовать себя вино­ватой. Лиони вспоминала, что она все же собака, только когда Пенни впадала в экстаз при бряканье своей миски. «Хотя, – думала Лиони, – с чего это я взяла, что проявление голода характерно только для собак? Я и сама ем как сви­нья». Собаки и их хозяева неизбежно чем-то напоминают друг друга, вот и Пенни была несколько толстоватой обжорой и любительницей сухого корма – под стать своей хозяйке, крупной блондинке с увесистым задом, обожавшей печенье. Лиони вытащила из дальнего угла комода старый саронг и сунула его комком в угол чемодана, где уже лежали не­сколько ее любимых ярких шелковых блузок. Пенни, с наду­тым видом наблюдавшая за ней с кровати, презрительно фырк­нула.

– Знаю, знаю, лапочка, – вздохнула Лиони, села на кро­вать и погладила свою строптивую собаку. – Я ненадолго. Какие-то восемь дней. Мамочка скоро вернется. А тебе, до­рогая, Египет наверняка бы не понравился. Там слишком жарко.

Однако Пенни, которую семь лет безумно обожали и без­удержно баловали, отказалась мириться. Она выдернула го­лову из-под руки Лиони и фыркнула, давая понять, что про­стым поглаживанием не обойтись и что неплохо бы было от­ведать собачьего печенья для поднятия духа.

И Лиони – та самая Лиони, работавшая в ветеринарной клинике, которая всего лишь накануне объясняла владелице китайского мопса, что собаки жуткие шантажисты и ни в коем случае нельзя давать им человеческую еду, сколько бы они ни клянчили за столом, – поспешила на кухню и прине­сла оттуда печенье.

Пенни приняла подношение подобно персидской царев­не, засыпала крошками все покрывало и тут же снова начала дуться.

– Наверное, мне не следует ехать! – в отчаянии вос­кликнула Лиони, думая о том, что не сможет оставить Пен­ни, Кловер и Германа на целых восемь дней.

Она собиралась отправить животных к своей матери, ко­торая души в них не чаяла, позволяла Пенни спать на посте­ли и кормила ее тщательно приготовленной телячьей печен­кой. Но Кловер, любимая кошка Лиони, не уживалась с кош­ками Клер, поэтому наверняка просидит все время ее отсутствия, забившись в угол, устроит голодную забастовку и совсем, отощает к ее приезду. Даже Герман, хомячок детей, приуныл, когда его роскошную клетку перевезли в дом Клер. И все же… нельзя было сказать, что она их всех бросала.

Трое детей Лиони отправились на три недели к отцу в США, и она поклялась, что позволит себе отдохнуть, чтобы хоть немного взбодриться. Нельзя поддаваться шантажу из­балованных животных. Тем не менее Лиони чувствовала себя виноватой, оставляя своих питомцев на время круиза по Нилу в роскошных условиях отдельной каюты на «Королеве Трие».

– Не надо мне ехать, – повторила она.

Пенни тут же почувствовала слабинку, завиляла хвостом и широко улыбнулась. Для пущего эффекта она попрыгала на медвежонке и игриво покусала его. «Как можно оставить такую милую, забавную собаку?» – говорил весь ее вид.

«И вообще, зачем я еду?» – все больше сомневалась Лио­ни. Она могла провести эти свободные восемь дней дома и заняться заросшим садом у реки. Нет смысла владеть боль­шим участком в графстве Уиклоу в очень живописном месте и позволить своему саду зарости сорняками.