Игра без правил - Энтони Гальяно

Мы сели, Кэл отлучился на минуту. В воздухе повисло обычное в таких случаях неловкое молчание — по идее, его надо было разбить, как глиняный горшок с подарком. Но я решил — пускай повисит. Зачем говорить глупости, если в этом нет острой необходимости? Кроме того, молча можно почувствовать человека. Я многих так поймал, когда был полицейским.

— Кэл сказал, что вы раньше служили в полиции.

— Да, в Нью-Йорке.

Уже успел — вот старый засранец! В принципе, я понимал, почему он это сделал. Нам приходится иметь дело с богатыми, знаменитыми и нервными людьми. Они считают, что раз я бывший коп, то вряд ли угоню «хаммер» или разболтаю что-нибудь бульварной прессе. Может, они и правы, хотя я думаю иначе. Либо ты честен, либо нет. Я не вор и умею держать язык за зубами, но не благодаря академии. Мне вколотил это в голову отец при помощи ботинка и прочих подручных предметов. Кроме того, я читал правильные комиксы.

— Я подыскиваю тренера для моего отца, — продолжила девушка. — Вам надо будет приезжать к нам домой. На самом деле там довольно неплохо. Это не проблема?

Я обрадовался, что она заговорила, я мог разглядывать ее, не боясь показаться бестактным. У нее были блестящие черные волосы китаянки, но больше она смахивала на метиску, смесь европейской и азиатской расы. Все говорило о том, что она нездешняя.

— Не возражаете, если я задам вопрос? — спросил я.

— Пожалуйста.

— У вас почти настоящий английский акцент.

— Когда я была маленькой, то посещала школу в Англии. Полагаю, он еще остался, я имею в виду акцент. Ну, так что вы думаете?

— О чем?

— О том, чтобы тренировать отца. А вы о чем?

Кэл вернулся в офис, и я чувствовал, что он наблюдает за нами, сидя на вращающемся стуле.

Я рассмеялся.

— Я решил, что вы спрашиваете об акценте. То есть что я о нем думаю.

— И что же?

— Пусть останется, звучит приятно.

— Спасибо, — улыбнулась она.

— Слушайте, ребята, давайте о деле, — взмолился Кэл. — Я тут пытаюсь немного заработать на жизнь.

— Где он живет? — спросил я. — Я имею в виду, ваш отец. Придется накинуть за время дороги.

— Без проблем. Он живет на Сансет-Бич.

Она ждала, какое впечатление произведет на меня адрес. Я не удивился. Видно было, что она богата. Дорогая, но неброская одежда, часы «Картье», маленькие бриллианты. Перешло по наследству? Вряд ли. Недоставало специфического запаха старых книг.

— Сансет-Бич? Знаю. Меня, правда, всякий раз выставляют оттуда с наступлением ночи.

Несколько секунд она смотрела на меня, будто я сказал что-то чересчур откровенное. Затем рассмеялась.

— Думаю, вы понравитесь отцу.

— В самом деле? Почему?

— Вы носите маску. У вас есть тайны. Ему такое нравится. Люди смотрят на вас, но не видят истинного лица. Но отец увидит. И я вижу.

— Я тоже вас вижу.

Она оглянулась.

— Полагаю, курить здесь нельзя.

— Не думаю, что Кэлу это понравится. Он курит свои сигары на улице.

Она внимательно на меня посмотрела.

— Я вас видела раньше. Вы ходите в клубы?

— Ходил, когда работал в одном из них.

— В котором? Я знаю все.

Я назвал клуб.

— Дайте угадаю: вы были вышибалой. Не обижайтесь, но вы принадлежите к тому типу людей, которых обычно ставят у двери.

— Серьезно? А я всегда считал, что это работа по связям с общественностью, ну, точнее, темная ее сторона.

— Вот видите! — торжествующе заявила Вивиан. — Еще одна ваша маска. Скажите, кто вы на самом деле, Джек Вонс?

— Не знаю, — честно ответил я. — Правда, понятия не имею.

— Господи Иисусе, — вздохнул Кэл. — Такие разговоры меня убивают.

Он вскочил со стула и демонстративно вышел из офиса. Я был рад, что мы остались наедине с Вивиан.

По-видимому, девушка мне поверила. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Я чувствовал, что нам обоим хочется продолжить разговор. С такой, как она, действительно интересно поговорить.

— Я вас понимаю, — сказала она, оглядывая комнату. — Это потому, что я слишком много путешествую. Через какое-то время все начинает казаться чужим, даже собственная личность.

Она серьезно посмотрела на меня, словно оценивая, как я отнесусь к ее словам.

— Кажется, и я вас понимаю, — ответил я.

— Думаю, да.

Потом вернулся Кэл. Мы разговаривали втроем, но не знаю, сказал ли я хоть что-нибудь в тему. Ей нужен был надежный человек, чтобы тренировать на дому ее отца, полковника Паттерсона. Все это не имело значения. Если бы она попросила, я бы закапывал столовой ложкой дохлых ослов у нее в саду. Мы были знакомы уже тысячу лет. Просто следовало познакомиться заново. Торопиться было некуда.

Когда она ушла, Кэл устремил на меня неодобрительный взгляд. Он повертел в шишковатых пальцах карандаш и покачал головой.

— И что это за бред? — спросил он хриплым голосом.

— Как что? Она же сказала — я буду тренировать ее отца.

— Я не про то, что слышал, говнюк, а про то, что видел.

— Не понимаю, о чем ты.

— Вот тормоз. Вы же так и приклеились друг к дружке. Когда она встала, я уж решил, что сейчас с нее трусики сами слетят.

— Ты чокнутый, — буркнул я.

— Я всегда был чокнутый и останусь чокнутым, но между вами просто искры проскакивали.

Он выглядел скорее озабоченным, чем довольным.

— Знаешь ведь пословицу о делах и потехе.

— Хочешь сказать, я должен держаться от нее подальше? Кэл, не лечи меня. Ты забываешь: я дипломированный личный тренер. Должно это хоть что-то значить в нашем безумном мире.

— Хрена лысого это значит. Слушай, умник, я не говорил, что ты должен держаться от нее подальше. Тут надо поступать правильно. В твоем случае — вообще никак не поступать. Улавливаешь, на хрен, тонкий смысл моих слов? Иногда приходится просто терпеть и улыбаться. Стоять, как Кэри Грант, засунув руки в карманы. Ты же соображаешь. И знаешь, о чем я говорю. И не гони мне херню про диплом.

— Понимаю. Я должен стоять, как Кэри Грант.

— Да ну? А если, умник хренов, она сидит у бассейна, кругом жара, а ты думаешь: какого черта? И тут она просит помазать ей спину лосьоном для загара. Что ты скажешь тогда, Чарли Чан? Что? «Кэл, я обосрался. Ее папаша едет сюда с огнеметом, спаси меня, Кэл!»

Я расхохотался.

— Из какого фильма ты это взял?

— Из жизни, блин. Я веду свое дело уже пятьдесят лет. С тех пор, как война кончилась. Я был тогда красавцем, гора мускулов. И без таблеток, не как Рауль. Он, кстати, снова химию жрет. Знаешь, сколько женщин пыталось меня убить? Давай угадай.

— Ладно, — сказал я. — Десять.

— На самом деле девять. Потом я состарился и перестал делать глупости. А ты по этой части пока еще на действительной службе. Я, правда, подумываю вернуться. У меня еще так стоит, что норковую шубу можно повесить. Ха! Пари держу, ты не знал эту шутку.

В том году я жил у самого побережья в Серфсайде, неподалеку от старого кинотеатра, который мои друзья арендовали и превратили в тренажерный зал. Там я работал с несколькими клиентами. Я переехал на волне общей миграции с юга на север после урагана 1998 года, когда квартплата на Саут-Бич поднялась настолько, что надо было или покупать кооперативное жилье, или всю жизнь помогать домовладельцу учить детей в Гарварде. В конце концов я перебрался на север.

Квартирный ажиотаж еще не достиг Серфсайда, и цены пока были вполне приемлемыми. Дом на Байрон-авеню, где я поселился, состоял из двухэтажных квартир и назывался «Герб Ланкастера». Неоновая вывеска на фасаде не работала, бело-голубые стены выцвели под беспощадным солнцем. Владел домом и следил за ним восьмидесятилетний старик по фамилии Стернфелд, почти такой же угрюмый, как Кэл. Он любил стоять на крыльце, опираясь на костыль, как старый адмирал на носу корабля, и ветер развевал его седые космы.

Когда я пришел посмотреть на квартиру, Стернфелд оглядел меня так, будто старался оценить, сколько проблем я ему доставлю. Узнав, что у меня есть работа, он пришел в такой восторг, словно это было невероятное достижение. Еще больше он обрадовался, когда я сказал, что не женат и у меня нет даже аквариумной рыбки. В конце концов он пообещал снизить квартплату на сто долларов, если я три раза в неделю буду гулять с ним по вечерам.

Так, за четыреста долларов в месяц, я получил квартиру с одной спальней и двумя входами. Если в жаркий день распахнуть настежь обе двери, начинался приятный сквозняк. Впрочем, следовало быть осторожным. Район оказался не таким уж тихим и безопасным. Однажды, выйдя из душа, я поймал какого-то обгоревшего на солнце психа со стеклянным глазом, который пытался вынести через заднюю дверь мой ноутбук. Короче, цена за квартиру была разумной, а вот местное население могло таковым и не быть. С тех пор я стал более бдительным.

Спокойный человек, который не сует нос в чужие дела и не владеет стереосистемой с огромными колонками, обычно уживается с соседями. Ужился и я. Слева от меня обитала семья из Эквадора. У них был двадцатилетний сын, за которым однажды вечером явилась полиция: он решил, что парковать чужие машины не так выгодно, как продавать их. Родители знали, что я был полицейским, и попросили его проконсультировать. Я сделал все возможное. После этого он стал разводить питбулей для собачьих боев в Хайалиа, но полиции такая идея тоже не очень понравилась, так что парень вернулся в местный колледж, где искал теперь альтернативный путь к благосостоянию.