Великолепные Эмберсоны - Бут Таркингтон

Джордж был особенно раздосадован, когда из самой гущи толпы раздался похожий на оглушительный скрип лесопилки возглас: "Танцы-то, поди, уже начались, Фанни? Опля! Ну-ка давай наверх, пойдем посмотрим, как девицы каблуками щелкают! Вот будет цирк-то! Эге-ге-ге!" Мисс Фанни Минафер, опекающая разудалого ветерана, была огорчена не меньше Джорджа, но, исполняя свой долг, вывела старого Джона из толкотни, пробившись к широкой лестнице, по которой уже поднималась молодежь. И снова всех заглушил трескучий голос: "Каждый дюйм - цельный черный орех, перила - и те из него. В доме резного дерева на шессят тыщ! Как вода! Деньги тут льются, как вода! Всегда лились! Теперь тоже! Как вода! Бог знает, откуда у них такие деньжищи!"

Он продолжил подъем, хрипло лая и кашляя среди сияющих юных лиц, белых плеч, драгоценностей и шифона, точно старый пес, плывущий по течению сверкающей реки, тогда как внизу, в гостиной, Джордж начал оправляться от раздражения, в которое этот пережиток прошлого его вверг. Он окончательно пришел в себя при виде темноокой девятнадцатилетней красавицы, разнаряженной в голубой и черный атлас; как только эта ослепительная особа выступила из шеренги гостей перед ним, Джордж вновь ощутил себя Эмберсоном.

- Очень хорошо вас помню, даже не сомневайтесь! - обратился он к ней так обходительно, как ни к кому до этого. Изабель засмеялась, услышав сына:

- Не помнишь, Джордж! Пока не помнишь, но запомнишь обязательно! Мисс Морган не из нашего города, поэтому, боюсь, вы встречаетесь впервые. Можешь подняться с ней в бальную залу, думаю, что здесь ты со своим долгом справился.

- Буду счастлив, - вежливо ответил Джордж и предложил руку, конечно, без поразительного изящества, но со всем достоинством, будучи вдохновлен частично дамой, к которой обращался, частично осознанием, что чествуют сегодня именно его, и частично собственной молодостью, ведь пока нет привычки, делаешь всё с особым тщанием. Юная красотка положила обтянутые перчаткой пальчики на рукав его фрака, и пара удалилась.

Их уход был нарочито медленным и, по мнению Джорджа, весьма торжественным. Разве могло быть иначе? Музыканты, нанятые специально для него, сидели в холле в зарослях пальм и нежно наигрывали, для удовольствия Джорджа, "Пообещай мне" всё того же Де-Ковена; десятки, сотни цветов, лелеемых в оранжереях исключительно для этого празднества, умирали, насыщая воздух сладким ароматом; эфемерная власть музыки и запаха цветов над юными душами задевала незнакомые, благородные струны в груди молодого человека: он казался себе таинственным ангелом, спустившимся вниз, чтобы завоевать красивую незнакомку, идущую с ним об руку.

Пожилые люди и люди среднего возраста расступались, давая дорогу ему и его избраннице. Достойные дети среднего класса, они вели скучную жизнь, но видели и ценили, когда рядом происходило нечто прекрасное, и в сердце Джорджа пробуждалось искреннее благорасположение к ним. С первобытной эпохи, когда принадлежность к роду или богатство возвысили одного человека, по его же ощущениям, над собратьями, вряд ли кто-либо из возвысившихся чувствовал себя столь видным или благодушно величественным, каким в тот вечер чувствовал себя Джордж Эмберсон Минафер.

Пока он вел мисс Морган по холлу к лестнице, они миновали распахнутые двустворчатые двери игорного салона, где отряды мужчин постарше готовились заняться делом; внутри, с небрежным изяществом прислонясь к камину, стоял высокий красавец, затмевающий остальных безупречной внешностью и изысканными манерами. Он как раз перешучивался с чудноватым голубчиком, дядей девиц Шэрон. Высокий джентльмен грациозным взмахом руки поприветствовал Джорджа, чем возбудил любопытство мисс Морган:

- Кто это?

- Я не расслышал его имени, когда мама представляла его мне, - ответил Джордж. - Вы же о том чудном голубчике?

- Я об аристократичном голубчике.

- Это мой дядя Джордж, достопочтенный Джордж Эмберсон. Я думал, все его знают.

- Он и держится, как будто все его знают, - сказала она. - Кажется, так в вашей семье принято.

Даже если она сказала это с намерением уколоть, Джорджи не заметил подначки.

- Конечно же, полагаю, что нас знают почти все, - впрочем, он тут же оговорился: - особенно в этой части страны. К тому же дядя Джордж член Конгресса, семье хотелось, чтобы кто-нибудь попал туда.

- Зачем?

- Ну, это вроде всегда хорошо. Вот взять моего дядю Сидни Эмберсона и его жену, тетю Амелию, им особо заняться нечем - и, конечно, тут им скучно до смерти. Ну, дядя Джордж сможет добиться для дяди Сидни дипломатического назначения, послом или каким-нибудь советником в России, Италии или еще где-нибудь, а это очень удобно, когда семья отправляется путешествовать или что еще там. Я и сам намерен проехаться по миру, когда закончу колледж.

На лестнице он показал на потенциальную дипломатическую чету, Сидни и Амелию. Они спускались, двигаясь против потока, и притягивали взгляд не меньше, чем король с королевой в какой-нибудь пьесе. Более того, ясноглазая мисс Морган не преминула заметить, что дипломатическая - это слабо сказано. Сидни был Эмберсоном в квадрате, скорее напыщенным, чем элегантным; дородный, излучающий здоровье и разодетый в пух и прах, он даже бороду носил, как у Эдуарда Седьмого. Не менее пышная Амелия поражала воображение светлыми блестящими волосами, уложенными в очень сложную прическу; над невозмутимым розовым кругом лица ослепительно сверкала тиара, а на крепкой ледяной груди блистало ожерелье; огромные холодные руки прятались в перчатках, а тело тонуло в красивой драпировке. Амелия и сама была из семьи Эмберсонов, приходясь мужу троюродной сестрой. У них не было детей, а у Сидни не было ни дела, ни профессии, поэтому они оба посвящали много времени думам о том, а не целесообразно ли им стать их превосходительствами. И Джордж, поднимаясь по широкой лестнице, с огромным удовольствием указал приезжей девушке на дядю с тетей как на достойных представителей его семьи. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы великолепие Эмберсонов засияло во всем своем непреходящем блеске: все сомнения в том, что Эмберсоны навек овеяны благородством и богатством, исчезли навсегда, ведь барьеры, оберегающие их безупречную будущность, были блистательны и прочны, как алмазы.

Глава 5

Виновник торжества под руку с темноглазой красавицей поднялись на два этажа, и здесь, на просторной площадке, их встретили величественные темнокожие лакеи с хрустальной чашей пунша, а чуть поодаль четыре арочных проема с увитыми цветущим плющом решетками обрамляли скользящие силуэты пар, вальсирующих под гремящую кастаньетами "Ла Палому"17. Старый Джон Минафер, успевший пресытиться развлечением, как раз уходил оттуда. "С меня хватит! - лаял он. - Кружатся и кружатся! И это тут зовут танцами? Да я лучше на джигу пялиться буду! А нескромные-то какие, особливо некоторые! Хотя это ладно. Но такое не для меня!"

Мисс Фанни Минафер уже не присматривала за ним: из залы его выводил средних лет человек неприметного вида. На сухом, морщинистом лице сопровождающего росли - именно росли, а не украшали - усы щеточкой, привычные в деловых кругах; на тонкой шее выступал - именно выступал, а не бросался в глаза, ведь в этом человеке ничего в глаза не бросалось, - кадык. Лысоватый, блеклый и тихий, он стирался на фоне празднования, и хотя в доме был не один десяток мужчин среднего возраста, в общем-то, во многом с ним схожих, вряд ли кто-нибудь пришлый остановил бы на нем взгляд дважды. Джорджу даже в голову не пришло сообщить мисс Морган, что это его отец, да и просто что-нибудь сказать о нем.

Мистер Минафер несмело потянул сына за рукав.

- Я отведу дядю Джона домой, - тихо произнес он. - А потом, наверно, тоже пойду домой - сам знаешь, я на вечерах не в своей тарелке. Спокойной ночи, Джордж.

Джордж походя пробормотал в ответ более или менее дружелюбное прощание. Как правило, он не стыдился Минаферов, он в принципе редко вспоминал о них, принадлежа, как и многие американские дети, к семье матери, но ему не терпелось как можно скорее увести мисс Морган от старого Джона, которого считал настоящим позором.

Он быстро прошел жмущихся к аркам, выжидающих юнцов, намеренных танцевать только с теми девушками, которых можно скоро сбыть с рук, и вывел свою приезжую даму в середину залы. Они тут же подхватили мотив и закружились в вальсе.

Джордж был хорошим танцором, а мисс Морган, казалось, порхала под музыку, как та самая голубка из "Ла Паломы". Они танцевали молча; она не поднимала глаз - это всегда очень мило в танцующих девушках - и вселенная словно исчезла, для них не существовало ничего, кроме самого вальса, и даже лица проплывающих мимо пар казались не лицами, а просто цветными пятнами. Душу Джорджа переполнили не знакомые доселе чувства: грудь теснило от ощущения полета и неизъяснимой нежности.