Прыжок через фронт - Овидий Горчаков

— Этот двухместный летательный аппарат, — с насмешкой в голосе объяснял мне капитан Ерофеевский, стоя под дождем у своего неказистого, выкрашенного в защитный цвет биплана с множеством залатанных пробоин, — сконструировал дедушка Поликарпов, Говорят, с этого года сей самолет будут именовать не «У-2», как прежде, то есть «Учебный-2», а «По-2» по имени конструктора. «Старичок» родился в 1927 году, испытывал его тогда великий летчик нашего времени Громов. Сделан из того же в принципе материала, что и метла Бабы-Яги. Склеен столярным клеем из фанеры, сосновых реек, полотна и проволоки, а весит около тонны. Значит, эта «уточка» вшестеро легче слона и вчетверо — гиппопотама. Максимальная скорость просто фантастическая, почти сверхзвуковая — почти сто пятьдесят километров в час!

Африкант Платонович пнул носком сапога колесо «уточки».

— Используется эта воздушная колымага, — продолжал он, — как учебный самолет, — все мы на нем учились летать. Как наблюдатель, разведчик, связник, транспортер, корректировщик, санитар, аэрофотограф. Мне он заменяет легкий ночной бомбардировщик — поднимает до трехсот килограммов бомб. Вооружение — один мой пистолет ТТ. Машина вроде музейная, а по правде сказать — незаменимая. Король легкомоторной авиации! Кстати, машины нашей разведывательной эскадрильи все снабжены шумопламегасителями, что очень важно для нас…

— Слышал я, как тарахтят ваши бесшумные «кукурузники»!

— Тебе приходилось летать на других самолетах? — спросил Африкант Платонович.

— Я прыгал в тыл врага с «Дугласа», — ответил я.

— Отличная машина. Двухмоторный транспортный — самолет «Ди-си-сорок семь», «Дуглас корпорейшн». Мощные моторы Прэтта и Уитни. Поднимает десять тонн. Первый пилот, второй пилот, штурман…

— И вышибала, — добавил я.

— Именуемый официально инструктором парашютно-десантной службы. Да, брат, мировой самолет! Но ведь его на той полянке не посадишь. Ни один другой самолет не годится для вашего задания — сесть и взлететь ночью на пятачке во вражеском тылу!

И все-таки я разглядывал «уточку» с некоторым сомнением. Она смахивала на музейный экспонат времен первой мировой войны, на какой-нибудь «ньюпор», «альбатрос» или «фоккер», Рисунками таких бипланов я исчерчивал в детстве, к великому неудовольствию учителей, свои школьные тетрадки.

В отеле «Веселая жизнь», в офицерской столовой, расположенной в большой палатке рядом с аэродромом, много услышал я разных рассказов о боевых делах Африканта Платоновича и его товарищей по полку. Летчики часто вспоминали погибших на войне друзей, и мое разгоряченное их рассказами воображение рисовало мне всяческие ужасы. Воздушные катастрофы стали сниться мне чуть не каждую ночь.

Хотя весной 1944 года советская авиация намного превосходила гитлеровские «Люфтваффе», в полосе Белорусских фронтов немцы не раз добивались временного превосходства на отдельных направлениях, пользуясь тем, что наши ВВС еще не успели перебазироваться на освобожденные земли, где гитлеровцы, отступая, разрушили все аэродромы. Именно так и обстояло дело в районе Полесья.

Когда я в первый раз добровольно вызвался лететь в тыл врага, я был еще, признаться, мальчишкой и, как все мальчишки, втайне, подсознательно верил в свою неуязвимость, в свою звезду. Теперь же, после трех заданий в тылу противника, после двух ранений, одно из которых было тяжелым, я сознательно шел на смертельный риск, прекрасно понимая, что такое страх смерти и на что я иду.

Из радиограмм Каплуна, сообщавших о жарких боях с «викингами» 3 и 4 мая, было ясно, что нам предстоит лететь в пекло.

Самолет не вернулся на базу

Как только выдохся гнев Ильи-пророка, мы решили лететь. Превозмогая недуг, решил лететь и подполковник Леонтьев. Это было в пятницу, 5 мая. Поздним вечером провожали нас на аэродроме. Майор Савельев обнял нас, поцеловал. Пилоты включили зажигание, моторы работали на малых оборотах. Заканчивали последние приготовления к полету летчики знаменитой 5-й гвардейской особого назначения эскадрильи ночных дальних разведчиков из полка ночных бомбардировщиков. Наши пилоты — отборные мастера своего дела, заслуженные офицеры с довоенным опытом.

— Надень подшлемник! — сказал мне майор хрипловато. — Фуражку снесет.

Командир эскадрильи капитан Владимир Александрович Пуцаев помог Тамаре отрегулировать длину привязных ремней.

— Поскорее, ребята! — сказал он пилотам, взглянув на часы. — Луна скоро выйдет.

Почти ровно в 22.00 первым взлетел самолет с подполковником и радисткой. За ним, поместившись в тесной задней кабине за пилотом, старшим лейтенантом Семеновым, вылетели и мы с «Вовой» — старшим радистом лейтенантом Киселевым.

Сразу стали подниматься на большую высоту — кругом в лесах прятались бандеровцы и бульбовцы. В конце февраля эти бандиты смертельно ранили генерала Ватутина, командующего 1-м Украинским фронтом. Часто стреляли они по нашим самолетам.

Я не думал о бандеровцах. В первые минуты я наслаждался полетом. В этих полетах в открытой кабине была ни с чем не сравнимая прелесть. Никогда не был так близок к птице человек, как на заре авиации.

Нашу тысячекилограммовую «уточку» кидало из стороны в сторону. Она то и дело проваливалась в воздушные ямы. Дул сильный встречный ветер. Выли на ветру стальные ленты стяжек. Боком проходила грозовая туча. Я разглядел внизу справа темную ленту Припяти. В кромешной тьме майской ночи то и дело угасал мерцавший впереди голубоватый огонек — струя раскаленного газа, вырывавшегося из выхлопного патрубка мотора летевшей впереди «уточки». Как правило, летчики полка не садились на незнакомые площадки в тылу врага, а тщательно изучали их особенности во время выброски груза на парашютах. Нам же предстояло сесть в Михеровском лесу с первого раза.

Место для перелета через линию фронта было выбрано такое, где у немцев не было 88-миллиметровых зенитных пушек, стрелявших по вертикали до 11 000 метров со скорострельностью до 15 выстрелов в минуту. Немецкие зенитки меньшего калибра нам были не очень страшны: 20-миллиметровые райнметалловские пушки имели вертикальную дальность стрельбы до 4000 метров, а 37-миллиметровка — всего 3000 метров. На четырехкилометровой высоте без происшествий перелетели мы линию фронта. Вначале мы хорошо видели ведущего, но, снижаясь в косматые облака, скоро стали терять его из виду. Потом огонек, светивший нам путеводной звездой, совсем пропал в рваных облаках. Над лесом нас бросало в воздушные ямы так, что заходилось сердце.

Посадочная площадка в Михеровском лесу находилась в сорока пяти километрах юго-восточнее Бреста. Но как ее найти?