Границы души - Александр Яковлевич Яшин

по воде ложатся — для каждого своя, им увиденная, им открытая, — где бы он ни находился.

15 июля 1960 г. Собирается гроза, на сенокосе забегали: туча на сенокосе — лучшая агитация за производительность труда. Туча вытянулась, как трубу к земле опустила, прошлась дождем.

23 июля 1960 г. Петухи поют в любую погоду: в хорошую — к дождю, в плохую — к вёдру.

3 августа 1960 г. Рыба, которая срывается с крючка, всегда крупная.

21 февраля 1961 г. Трава не растет — когда ее топчут и когда ее силой тянут вверх.

7 марта 1961 г. Капелек много, а светятся только те, на которые солнце упадет.

*** Весна отапливает лес (как дом).

*** Вокруг огромной сосны и лес кажется кустарником.

*** Вокруг живого дерева — снег растаял, круг проталинки ширится. А вокруг мертвого дерева — сушины — снег не тает. Не замечали?

21 апреля 1961 г. Неправда губит таланты.

4 мая 1961 г. Попробуйте на бумаге передать крик чибиса. Кто слыхал — поймет. Так и с войной.

29 июня 1961 г. Поэт — прежде всего личность!

23 декабря 1961 г. Сколько пива — столько и песен.

20 июня 1962 г. Хорошую погоду ждут, плохую пережидают.

29 августа 1962 г. Осенью даже воробьи собираются в большие стаи. Наверно, когда-то и они улетали к зиме на юг. Только сейчас никто, и сами они, об этом уже не помнит.

*** Холостяку хорошо иметь в доме собаку или кошку. А еще лучше самовар: с ним вроде как не один сидишь за столом. Самовар — что хороший собеседник.

31 августа 1962 г. Леса еще темны, как город перед рассветом, — огни не зажжены, осень еще не вошла в силу, но первые желтые вершинки деревьев вдоль реки — как первые огоньки перед разливом зари.

4 октября 1962 г. Золотая осень. Лес поредел, притих, словно из него выехали все летние жильцы и обстановку вывезли.

*** Листья опадают. Под каждым деревом свой коврик: под берёзой — чешуйчато-золотистый, под дубом — ржавый, темно-желтый, под осиной — серо-синий, с металлическим сизоватым оттенком, шерстяной. Долька луны — тоже как листик облетевшей березы.

*** На асфальте тени от деревьев и от палисадника сливаются, и получается богатая замысловатая решетка (барокко, ампир?). Не сравниться палисаднику со своей тенью!

7 июля 1963 г. Перед грозой тревожно. После грозы — ясность и покой.

12 июля 1963 г. Бареточки — 54 клеточки: это лапти!..

*** Муравейники — этакие лесные Дворцы Советов, высотные дома, пирамиды Хеопса.

*** Поразило молчание, с каким упал подстреленный глухарь. Молчание обреченности!

*** Большой стог сена на лугу — уже покой.

18 июля 1963 г. К Стихам «Босиком по земле»: Я босиком ходил только в детстве. А мои сверстники до сих пор любят и ходят с весны до осени босиком, и ноги у них целы, только задубели, закалились, отвердели. Я же свои ноги перерезал, изрезал — были гвозди в моих ботинках. И завидую я друзьям, ходившим босиком всю жизнь.

26 августа 1963 г. Рожает в перекладинку; сын — дочь, сын — дочь.

28 ноября 1963 г. Умри, внутренний редактор! Иначе я ничего не напишу. Меня интересует только внутреннее «я».

29 ноября 1963 г. Нет правды и полуправды, правды большой и правды маленькой. Всё складывается из маленьких правд.

Неправда — тоже правда, раз она существует?

12 апреля 1965 г. Птица и в клетке не может не петь. Не запоет — погибнет.

*** Дорога из лесу появляется и убегает в лес — кривая, несуразная, как лисий хвост.

*** Просвет в лесу. Просвет в жизни.

6 августа 1965 г. Прозу надо живописать, как стихи!

Апрель 1966 г. Солнце заходит и всходит. Жду утра, жду весны, над рекой, над миром, водополья, раздолья. Хорошо на земле сырой! А я говорил, что жизнь надоела…

Текут, текут весенние потоки — через мостки, перекладины, преграды, все размывая на своем пути. Размоют! А я говорил, что жизнь надоела…

Всходит! Всходит! Утро ширится. А я говорил, что жизнь надоела…

29 апреля 1966 г.

Ненасытная жадность к природе —

Не предчувствие ли конца своего?

*** А снег-то хрустит! И всегда по-разному. Зимой один скрип — сухой, жесткий. Весной — мягкий, чавкающий. А по заморозку — колющий, режущий, стеклянный.

21 сентября 1967 г. Осень так неправдоподобно красива и тиха, что я то и дело недоверчиво озираюсь: нет ли и тут какого-нибудь очковтирательства…

23 сентября 1967 г. Утром по первому инею очень страшно бывает выходить из теплой избы. С непривычки. А зимой, в мороз, в метель — ничего.

22 мая 1968 г. От стихов, как от боли, никуда уйти не могу.

9 июля 1968 г. Одна часть памяти золотая, другая серебряная. Всё во мне из двух частей: одна старая, другая молодая. Два человека во мне. Крыльцо большое, резное, стоит один человек старый, другой молодой — эти два человека контрастируют, но не противостоят друг другу. Один накопил мудрость. А другой еще только в начале этого накопления…

И так я весь представляю собой как бы два потенциала, полярных. В каждом предмете опять-таки два начала…

Бобришный угор

1

Как это случилось — я сейчас и сам уже понять не могу. Вдруг представилось, что построить избу в лесу — дело нетрудное. Изба ведь из лесу, деревянная, а лес — вот он, кругом, строевой, сосна к сосне…

Представилось так же, что изба эта на высоком берегу реки мне совершенно необходима: каждое лето я буду сидеть в ней и писать так, как никогда и нигде мне еще не писалось. Это будет рабочий домик поэта. Да что поэта! Я решил, что именно здесь-то и смогу стать настоящим прозаиком! Давно уже задуман и выношен мною большой роман — где же его и писать, как не на Бобришном Угоре, знакомом и родном мне с детства. Даже названия окрестных деревень здесь милы мне: Липово, Блудново, Сторожевая, Скачково, Шолково,