Воровка - Наталья Савчук

Онемевшие холодные ступни потеряли чувствительность, устоять на них я вряд ли смогу. Упаду сразу же — стоит только встать. Корю себя, что проспала так долго в неудобной позе, когда жизнь висела на волоске… Мне определенно, что будет вспомнить через пару лет, когда вся моя прошлая жизнь будет перечеркнута. Но я ничего не забуду, чтобы вновь не опуститься на дно, в котором кручусь после смерти отца и стараюсь выжить.

Ноги массирую долго, поднимаюсь вверх, прищипывая и поглаживая кожу, и опускаюсь вниз, царапая ногтями. Чувствительность возвращается слишком медленно, а беспокойство напротив все сильнее нарастает, требуя бежать. Я все сильнее надавливаю, проминаю затёкшие мышцы и сжимаю зубы, чтобы не разрыдаться. Реветь — это последнее что я сделаю для того, чтобы помочь себе. Слезы — это бессилие, слабость. А слабые не выживают. Хоть отец и говорил, что особенность их рода жить до последней капли крови, проверять это мне не хочется. Я боюсь боли и того, что могут со мной сделать, чтобы вытравить огонь внутри. Люди называют это очищение. С нами поступают хуже, чем с ведьмами. Хотя, тех тоже уже давно нет. Они существуют лишь в сказках, да в сказаниях о Тьме, но даже их просто сжигали на костре! Одаренные огнем же должны пройти обряд очищения. И если уж люди придумали такие зверства для них, что же делают одаренные? Отец говорил никогда не попадаться им, никогда не приезжать на земли, которые граничат с проклятым лесом. Что же… я нарушила все его запреты. Кипящее масло для моего горла уже в руках палача, стоит только сдаться.

По щеке скатывается непрошенная слеза, а затем еще одна и еще. Скулы сводит от сжатых зубов. Растираю сырость кулаком по лицу, не жалею нежную кожу возле глаз и тру их особо сильно. Поддаваться слабости не мой удел, иначе пропаду, но, несмотря на мои усилия, ненужный страх забирается в голову, рисуя непритязательные картины. Темнота, в которую погрузилась комната, пугает. Кажется, что у стен, среди мешков, сидят одаренные, такие же монстры как и я, задача которых проследить за мной, узнать, что за дар живет в моём теле. Кожей ощущаю их взгляды, чувствую их дыхание и ярость от слишком долгого ожидания. Признавать самой себе, что я слабая трусиха не просто.

Успокоить своё дыхание и встать мне стоит огромных усилий. Атласную ткань, которую обмотала вокруг себя, снимаю, если придётся бежать, она будет сковывать движения, но прихватываю её с собой на случай, если не найду никакой более подходящей одежды. Опустившаяся ночь хоть и пугает, но, весьма кстати, ведь все спят, и никому нет дела, до маленькой тени, идущей вдоль стен. Каждый мой шаг осторожен, я вступаю только на носок, мягко пружиня от пола, так чтобы не издать ни единого звука. Возле двери замираю, прислушиваюсь, прислонив ухо к дереву, и толкаю ее вперед.

Большие окна, не закрытые привычными шторами с бахромой, пропускают лунный свет. В полутьме угадываются очертания полок, уставленных какими-то предметами и широкий стол с множеством стульев. Все углы завалены кучей толи мешков, толи какого-то тряпья. В ночи не разобрать, но это было и не важно. Куда важнее полная тишина, в которой не слышно ни похрюкивающего храпа, ни пьяных голосов, ни шепота сплетниц, ни вскриков от азартных игр.

К дверному проему я крадусь, втянув голову в плечи. Руки дрожат.

Находится в замке одаренных, там, откуда следовала уносить ноги без оглядки — настоящее сумасшествие. Еще и это платье, больше похожее на ночную сорочку ужасно раздражает. Его хочется поскорее снять, выбросить, сжечь и забыть, как от стыда кровь приливает к лицу, как горечь обволакивает рот и жжёт своим едким послевкусием.

Зябко поежившись, я обхватываю себя руками. В широком коридоре гуляет ветер. Из распахнутых окон тянет холодом. Светлая гладкая плитка под ногами настолько ледяная, что красться на носочках становится невыносимо, приходится вступать на пятку, отчего походка становится нелепой, неуклюжей. От выстроенных в ряд вдоль стен колон исходит пугающая сила. Кажется, что за любой из них может таиться опасность. Их белые гладкие округлые бока выпирают вперед, давят мощью и лишний раз напоминают о том, что нужно бежать из этого замка как можно быстрее.

В гнетущей тишине слышен шорох ненавистного платья. Кожа под ним зудит. Ненужные мысли лезут, терзают своими образами воспаленный брезгливостью и страхами разум. Думаю о том, сколько распутных девок удовлетворяло в нем желания мужчин перед тем, как оно оказалось на мне, и чем пропиталась легкая прозрачная ткань. Тошнотворный запах борделя исходивший от него говорит сам за себя, он кричит о распутности и тех непотребностях которые выдержало едва прикрывавшее тело ткань. От мысли, что одаренные обнаружат меня прямо в этом обрывке ткани и с украденным атласом под подмышкой кружится голова. Наверняка, когда они узнают, что я не только обладаю силой огня, но еще и подумают, что я торгую своим телом, то разорвут меня на части, как распутную девку, отдав на потеху мужчинам.

Обрывистое сиплое дыхание, сдавливает грудь приступом удушья. Я еле сдерживаюсь, чтобы не раскашляться, не согнуться пополам от нехватки воздуха. Из-за саднящего горла приходится часто сглатывать слюну и терпеть колющую иглами боль. Нестерпимо хочется одеться, замотать шею теплым шарфом и накинуть на голову капюшон, скрывающий глаза с пробегающими в них от волнения искрами огня.

— Ох, — сдавленно выдыхаю облачко пара и, прикрыв рот ладошкой, останавливаюсь.

Каменная винтовая лестница, выросшая передо мной, закрученная по часовой стрелке и погруженная в темноту, выглядит зловеще. Медленно подойдя к ней, я прохожусь ладонью по прохладной гладкой поверхности перил и со вздохом поднимаюсь вверх. Все вокруг меня выглядит бездушно, доведенным до идеала и мрачным.

Подниматься по широким ступеням неудобно, теперь приходится ступать босой ногой на широкую ступеньку и приподниматься на носок. Оставшийся один ботинок, я несу в руке, чтобы не стучать стоптанной подошвой и не привлекать лишнее внимание.

— Стой, подожди же ты! — от раздавшегося женского голоса меня передергивает, подпрыгнув на месте, я вжимаюсь в перила и бросаюсь наверх. — Как ты не понимаешь! — продолжает женщина. — Ты разбиваешь мне сердце! И убавь свой холод! Этим ты меня не прогонишь, а заморозишь здесь всех!

Твердые тяжелые шаги, принадлежавшие мужчине и быстрые постукивания дамских туфелек, стремительно приближаются.

— В твоей комнате достаточно тепло, сиди и грейся в ней, — устало отзывается мужчина. В его голосе легко читается усталость и едва уловимое раздражение.

— Я думала, ты