Воровка - Наталья Савчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый вдох отдает колющей болью в боку. Пересушенное горло першит, готовое раздаться сухим кашлем, несмотря на то, что я дышу исключительно через нос.
Ненавистное платье цепляется за низенькие деревья, оставаясь на них цветастыми лоскутками. Звук рвущейся ткани, тонет в лае остервенелых псин, которые надрываются от бессилия, ведь теперь они не могут загнать свою жертву и вонзить в неё острые зубы. Их держит едва заметная полоса огня. Хоть она и была никчемно мала, но пугала норовивших перепрыгнуть через неё людей и собак отменно.
Проклятый лес колет морозом с первого шага. Снег забивается в невысокие ботинки, а кожа от холода покрывается мурашками. Бежать по сугробам трудно, я сбавляю темп, чем тут же пользуются мужчины. Над головой гремит выстрел, который я чудом успеваю отвести от своей спины щелчком пальцев. Пуля входит в ствол дерева, разрывая кору на части.
Отчаяние подступает к горлу и выливается в крик. Развернувшись, я встряхиваю руками, отталкивая от себя несущуюся в грудь смерть. Сила внутри бьется, чувствуя опасность, срывается с кончиков пальцев новой волной огня.
Крики мужчин обрываются, их ружья откидывает в сторону, металлические пуговицы и пряжки на ремнях отрывает вместе с тканью, а собак, на которых были надеты ошейники, подкидывает вверх. Спасаясь бегством, каждый из них проклинает меня — чудовище, чья сила смертельно пугает.
Закрыв лицо руками, я опускаюсь на снег. Я знаю — они не оставят в покое, зная правду, за мной придет тайная канцелярия и будет поджидать возле проклятого леса, зная, что одаренные не примут мой дар, что расправятся со мной точно так же, как и простые люди.
— Почему же я родилась такой, — шепчу сквозь слезы и, обняв себя руками, встаю с колен.
Сидеть и жалеть себя слишком холодно. Стараясь успокоить бешенное сердцебиение, делаю глубокий вдох и, вытянув губы трубочкой, медленно выдыхаю. Озираясь по сторонам, думаю что делать. Заходить глубоко в лес опасно, но и оставаться здесь или идти обратно — безрассудство. Кручусь на месте и со злостью поддеваю ботинком снег. Не вечный же этот проклятый лес? Да и на картах не такой уж он и большой, к тому же я могу выйти в соседние земли, где обо мне ничего не известно.
После принятого решения становится легче. Самое главное, я по-прежнему дышу, а со всем остальным справлюсь. Заглушу в себе горечь, забуду о том, что сегодня произошло и в каком виде мне пришлось предстать перед мужчинами. Быть воровкой не просто, но куда сложнее вытянуть себя и брата из лап голодной смерти.
Матушка после смерти отца долго не протянула. Скончалась от болезни спустя пару лет, оставив нас с Эдом одних без средств к существованию. Дядя, тайком от всех помогавший нам, как только узнал о гибели сестры, оборвал любое общение, не говоря уже о помощи.
Младший брат, холодные пустые комнаты и сводящий от голода желудок заставили меня попрошайничать. Стыдясь себя, тем, что я вместо того чтобы танцевать на балах обмазывала свое лицо сажей и прятала светлые волосы под заштопанную шапку и надевала точно такие же поношенные в разноцветных заплатках мужские брюки, чтобы походить на беспризорника, каждое утро потупив взгляд вытягивала руку с металлической чашечкой в сторону прохожих. Еды едва хватало, а на работу никто не брал. Я — дочь графа, ставшая изгоем, не могла устроиться даже прислугой без необходимых рекомендаций.
Стоя на площади, с завистью поглядывая на мальчишку, который выкрикивал последние новости и раздавал свежие газеты, я злилась на тех, кто, наплевав на манеры, тыкал в меня пальчиком в белоснежной, либо светло кремовой перчатке и осуждающе закатывал глаза.
«Попрошайка, безродный оборванец, замарашка!» — слышала я весь день и с благодарностью склоняла голову каждый раз, когда под ноги кидали кусок хлеба.
Все изменилось, когда ко мне подошёл он.
Мужчина средних лет, вышел из кареты и легким шагом направился ко мне. В отличие от остальных на нём не было перчаток. Он вообще не был похож на столь привычных прохожих. Темно коричневые брюки, заправленные в высокие сапоги, белая рубашка с широкими рукавами, стянутая шнуровкой у горла и темно синий камзол с незаурядными пятнами вышивки подпоясанный широким ремнем привлекал внимание. Никаких больших пуговиц, меха, кисточек и кружева.
Без какой либо брезгливости он подошел почти вплотную, склонился так, чтобы только я слышала, о чем он говорит.
От его предложения пульс участился, а кровь застучала в висках. Продрогшие колени больше не бились друг об друга от холода, а я с недоверием продолжала слушать шёпот незнакомца, столь кстати накинувшего мне на плечи теплый плащ.
В тот день я согласилась на его предложение. Стала его ученицей. Мне необходимо было отработать всего каких-то пять лет, заплатить откупную, после чего я смогла бы начать новую жизнь со всеми необходимыми документами для того, чтобы удачно выйти замуж и навсегда забыть то, чем я занималась. В тот день я стала воровкой.
Глава 2
Деревья, укрытые снегом, расступаются передо мной, открывая дорогу, ведущую к замку, который настолько огромен, что виднеется издалека. Сколько идти до него я не знаю. Лес оказывается намного больше, чем я предполагала, а вот мои силы на исходе. От холода зубы не попадают друг на друга, от усталости я едва ли не валюсь с ног. Единственное, что хочется — это упасть прямо в сугроб и уснуть. Дар забрал себе все силы и теперь глаза закрываются прямо на ходу.
— А еще говорят, что одаренные огнем не чувствуют холода! — ворчу вслух, стараясь хоть как-то взбодрить себя. — Иди, Эмма, иди, — говорю себе. — Если сдашься — умрешь. Ты у себя одна.
Прищурив глаза, я щипаю себя, чтобы держаться на границе сознания, и, ощутив отголосок боли, поморщившись, выпрямляюсь, не позволяя своей спине заваливаться вперёд и умереть от холода. Терять бдительность никак нельзя. Пусть вокруг никого нет, лишь птицы задорно переговариваются друг с другом, да еще слышится какой-то непонятный звук, который достаточно быстро усиливался.
— Одаренные! — ахаю и ныряю под пушистые лапы ели.
Звон колокольчиков и ржание лошади раздается совсем близко. Приглушенный удар сердца по ребрам сбивает дыхание. Это шанс на спасение! Нужно только лишь сделать так, чтобы эти огромные сани остановились.
— Давай же, давай! — злюсь, стараясь оторвать полоску ткани
