Метафизическое кабаре - Мануэла Гретковска

Он болтался по окраинам. Озеро, в котором он научился плавать, обмелело. Оно напоминало гигантскую рыбу, выброшенную на песок пляжа. Чешуя волн тяжко вздымалась на смердящем тиной теле.

Он заглянул к старой Кабирос. Ее дом — груда камней, прикрытых соломой, — стоял на пустыре у песчаной дороги, ведущей в деревню. Кабирос, полуиндианка, редко наведывалась в город. Она появлялась там в базарные дни, закутанная в шаль. Разложив ее на земле, садилась на корточки и гадала на картах.

Кабирос любила Хосе. Он ее никогда не дразнил. Она смогла угостить его только водой: «Пей, вода прекрасна, и ты прекрасен», — Кабирос схватила его за рукав маленькой ручкой, скрученной ревматизмом на манер куриной лапки.

Он хотел оставить ей денег. Она презрительно фыркнула. Слюна из беззубого рта брызнула на кучку банкнот. «За деньги я гадаю. Много денег, — она взвесила в руке банкноты, — много скажу».

Она велела ему вытянуть шесть добела протертых карт. Вздохнула.

— Что-нибудь плохое? — забеспокоился он.

— В жизни не видела, чтобы так карта легла! Из большого несчастья тебе выйдет большое счастье, — она вытирала карты о черную юбку.

— А еще?

— Больше нельзя получить ни здесь, ни там.

Визит был окончен. Кабирос уселась на пороге. Хосе заглянул ей в глаза, не мигая смотревшие на солнце. Старуха была слепа.

Он разглядывал воздух. Сравнивал его со шведским. Мексиканский не был прозрачно-ледяным. Он всегда был полон пыли, словно в мастерской каменотеса. Он вибрировал под долотом невидимого мастера, вырубающего текучий орнамент. Хосе помнил: в детстве ему казалось, что на камнях индейских руин кто-то нарисовал горячий воздух. Струя орнамента омывала растрескавшийся камень.

Когда-то они с ребятами пробовали отгадать, почему индейцы уходили, оставляя в джунглях свои каменные города. Хосе хвастался, что умеет читать индейские письмена и разгадал тайну. Приятели высмеяли его. «Брешешь!» — вынес приговор коренастый Пепито, внук настоящих индейцев с гор. Его дед лечил аппендицит заклинаниями. Он сажал больного под хуамуачиль, похожее на акацию дерево, и ждал полудня. В полдень ножом вырезал из тени больное место. Рану зашивал волшебными травами. Притаптывал ее, пока она не становилась плоской, вровень с землей. Вечером тень растворялась, исчезала вместе с болью.

Хосе пожалел, что дедушка Пепито давно умер. Может, он знал какие-то травы от его болезни?

Пепито, в рваной рубахе, с подошвами, ремнями привязанными к ногам, говорил, что это земля индейцев, она дает им силы. Белые принесли смерть. Они похожи на скелеты, пляшущие в день умерших. Он показал Хосе лежащие друг на друге подрагивающие скелеты: «Белые так делают детей». Хосе не верил. «И воют при этом, как псы ночью».

Перед отъездом Хосе отправился к озеру. В нем купалась обнаженная девушка. Она не испугалась. Вышла на берег. Надевая платье, подняла руки. За ними всколыхнулись округлые груди. С густых волос ее лона стекала вода. Они были садом, в гуще которого таился сладкий плод пола.

Она подошла к нему, кокетливо смеясь. «Эй, Хосе!» Он узнал дочку торговца. Ей было лет пятнадцать. Она уселась рядом. Он слушал ее девичью болтовню. Вдыхал влажный запах шоколадной кожи. Он почувствовал не вожделение. Доброту.

Медицина оказалась так же бессильна, как и Хосе. Врач спросил, не ассистировал ли он при родах.

— Многие после этого теряют желание. Я подозреваю, что причина ваших проблем находится в мозгу, а не в теле. Советую обратиться к психотерапевту.

Андерссон, доктор психологии, докопался до узла в психике Хосе. В нем запутались душа и тело пациента. Андерссон предполагал, что Хосе кастрировала жена.

«Ненасытное женское начало уничтожает все, что не в состоянии поглотить. Сильный инстинкт самосохранения мексиканца принял форму пассивной обороны, которой является импотенция. Импотенция также является наказанием женщин», — рассуждал психоаналитик.

Хосе с кушетки разглядывал вблизи его седые приглаженные волосы. Они тонкими штрихами обрисовывали лысеющий череп. Безукоризненный халат, наброшенный на черный костюм, защищал врача от грязи, изливающейся из подсознания пациентов.

После нескольких сеансов Андерссон решил:

— Если это не является травмой, полученной в супружеской жизни, копнем поглубже.

Доктор вернул Хосе в детство:

— Ты — маленький мальчик. Играешь в футбол, — внушал он.

Хосе послушно впадал в детство. Путем ассоциаций возвращался в мексиканское прошлое. Играл с ребятами в мяч, по-испански обзывал лживого Пепито. Он был беззаботным. В настоящем его ожидали разочарованные женщины, долги, развод.

— Я не справлюсь, — всполошился Андерссон. — Я не знаю испанского. Отправлю тебя к доктору Мендесу.

Доктор Мендес лечил больных с помощью гипноза.

— Не стоит ожидать чуда. Не более, чем от статуи Богоматери Гваделупской, — Мендес, аргентинский еврей, моргнул веселыми глазками.

Хосе давно не слышал такого испанского. В его разбеге акцент терялся в словах, скачущих, как бычки в аргентинской пампе. Доктор прохаживался по кабинету. Останавливался перед яркими картинами. Говоря, потирал руки, словно греясь от красок полотен. Он проверил внушаемость Хосе. Остался доволен. Левая рука пациента послушно наполнилась горячим воздухом и плавно поднялась. Хосе опустил ее. Держал, выпрямив и прижав к боку.

— Все будет хорошо. Жаль, что вы не пришли ко мне сразу. Андерссон вызвал у вас регрессию, вернул в детство, и что? Надеялся услышать лепет по-шведски? Вот он — результат преобладания интеллекта над здравым смыслом у таких специалистов, как он. Психоанализ останавливается на пороге подсознания. Подглядывает сквозь дверную щель. Гипноз идет дальше. Он видит самые сокровенные тайны. Но что такое гипноз? Внушение? Измененное состояние сознания? Он бывает эффективен, хотя мы и не знаем, почему.

— Дорогой господин Хосе, мы отправляемся навстречу неизвестности. Пожалуйста, расслабьтесь и смотрите на мой палец. — Мендес методично усыплял пациента.

Размытый фаллический силуэт, как маятник, двигался перед глазами.

Хосе разбудила утренняя эрекция. Несильная, но эрекция. Первая за три месяца. Он любовался ею, как исчезающей радугой.

Неделю спустя доктор был уверен в успехе. Он решил ускорить процесс лечения.

— Чтобы быстрее входить в транс и легче выходить, перспективным пациентам дают пароль. Прошу вас назвать слово, которого никто случайно не произнесет в вашем присутствии.

Хосе вспомнились детские считалочки из индейских заклинаний.

— «Котэтое» подойдет?

— Прекрасно — Мендес внес слово в компьютер. — И второе.

— «Хуамуачиль».

— Это что-нибудь значит?

— Первое — ничего, второе — название дерева.

— Еще один сеанс, и с нового учебного года вы станете отличником и в школе, и в постели, — пообещал врач.

Выйдя от Мендеса, Хосе заглянул в кондитерскую. Его внимание привлек шоколадный глобус на витрине. Две Америки напоминали песочные часы. Песок из Северной пересыпался через горлышко Мексики, через пустыню, в Южную.

Последний сеанс Мендес начал с воспоминаний.

— Фамилия моего отца была Тейтельбаум, в Аргентине «Мендес» звучало лучше. А ваша фамилия?

— Никто ее не менял. Зачем?

— Ясно. Вас не интересовало ее значение?

— Оно понятно.

— Да, по-испански понятно, но на санскрите оно означает аскезу, умерщвление плоти. Никаких женщин, алкоголя. Медитация и йога.

— Я не знал.

— Старая привычка отслеживать слова. Еще из еврейской школы. Индийский «тапас» ведет к просветлению.

Хосе не интересовала йога. Мендес погрузил его в сон. Через полчаса разбудил.

Доктор включил магнитофон.

— Вы что-нибудь из этого понимаете? — Мендес перекрутил пленку.

— Нет.

— Это, так сказать, ваша речь. Сначала все было вполне разумно. Вы подняли палец и сказали: «Первое прочтение сна». Потом у вас изменился голос и вы не желали остановиться, мне пришлось кричать: «Хуамуачиль!» Вы никогда не говорили по-индейски?

— Никогда.

— Может, нянька была индианка?

Хосе покачал головой: — Индейский?

— Вы знаете, один пациент во сне говорил по-валлийски. Оказалось, в детстве он слышал по радио валлийские песни. Пожалуйста, возьмите с собой кассету и, если возникнут проблемы, звоните.

Хосе в полусне миновал коридор. Его разбудил уличный шум. Он заглянул в кондитерскую на углу. От шоколадного глобуса было отъедено полмира.

Он позвонил Анн фон Трот: «Приходи завтра. Да, я вернулся. Очень рад буду тебя видеть. Ложусь спать, голова раскалывается».

Перед сном он слушал кассету Мендеса. Перемещал тепло из руки в спину, оно растекалось по всему телу. Голос врача затих, зазвучала запись с последнего сеанса. До него еще доходили убаюкивающие незнакомые звуки.