Даймон - Андрей Валентинов

Это раз.

И с ним, с Алёшей, тоже ясность полная. Зачем перед человеком извиняться, что бросили, под кулаки и ботинки подставили? Проще можно.

Это — два.

Ещё третье есть и четвёртое. Не зря Алексей Лебедев на истфаке учился. Только к чему теперь этот анализ?

Оглянулся Алёша, в мокрое холодное небо поглядел, куртку на плечах поправил. Из демократов, кажется, выгнали. Куда теперь? Домой? В комнатке, что он снимал, пусто — старый компьютер и дюжина книг с библиотечными печатями. В клуб «Черчилль», где джаз играют? Оно бы славно, только в кармане — двадцать гривен, а до стипендии ещё!..

Протолкался Алёша к ближайшему киоску, очередь отстоял, купил шоколадку «Свиточ» с орехами — и пошёл в гости к Варе.

Каждое поколение, всласть нашкодив и нагрешив, очень хочет, чтобы следующее вело себя подобно персонажам из фильма «Плезантвиль» Естественно, новая генерация твёрдо идёт по стопам родителей, вызывая ностальгический тысячелетний всхлип: «Молодёжь пошла!»

Ну, пошла. И ходить будет. Завидуйте!

Оплёванный экс-демократ Алексей Лебедев направился в общежитие к своей знакомой Варе Охрименко. Так и называл мысленно — «знакомая». «Подруга» — вульгарно выходит, почти по-новорусски. «Любовница»? Любовнице не шоколадку «Свиточ» дарят. «Знакомая» — и скромно, и точно. Познакомились, общаемся…

Не то чтобы Алёша был воплощением непостоянства, напротив. Вариант «встретились — разбежались» случался, конечно. Особенно на редких гулянках в университетской общаге — или в археологических экспедициях, где с традициями не поспоришь. Но с Варей был знаком уже два года и «разбегаться» не собирался, что выглядело нелогично и даже странно.

Об этой странности Алёша думал почти как раз, когда (с шоколадкой в кармане) шёл в Варино общежитии. Времени хватало — жила его знакомая далеко, причём в таком неудобном районе, куда добраться можно исключительно пешком. На транспорте тоже можно, но чисто теоретически: метро с пересадкой, трамвай, тоже с пересадкой…

Шёл Алёша холодными улицами чужого города, к которому так и не прикипел сердцем, прятал озябшие руки в карманы, к шоколадке ближе — и сам себе удивлялся. Если по уму, свой со своим общаться должен. Кастовая система, не им придумано. Равенство-братство — это для митингов больше, отношения же лучше строить с ровней. Что может быть общего у студента университета с работницей завода холодильной аппаратуры? Понятно что. А ещё? Ведь не месяц знакомы, не полгода. Тут одного «что» маловато будет.

Улица, ещё улица… Эта шумная, та — почти пустая. Старые ботинки скользят по льду, шарф еле греет, саботирует, а перчатки Алёша дома забыл. Тоскливо, грустно… И назад не повернёшь, ещё хуже станет. Сильные мужчины в женском утешении не нуждаются — на то и сильные, но таких только в кино встретишь. Алексей слабым себя не считал (ещё чего!), но если Вари не окажется дома… Не дома, понятно. Она, как и сам Алёша, приезжая — из райцентра Тростянец, где знаменитая шоколадная фабрика. Хорошо хоть комната в общежитии отдельная, по нынешним временам — редкость.

Разбежаться они с Варей пробовали раза три. Со стороны поглядеть — и впрямь не пара. Она старше и ростом повыше, образование — училище заочно, книжки и музыка соответственно. Он, Алексей, тоже не подарок. Не местный, без квартиры, денег только на шоколадку хватает. И впереди ничего, кроме диплома. Куда историку податься, особенно без постоянной прописки?

Не разбежались. Не получилось почему-то.

Когда Алексей в демократы записался, когда в палатке мёрз и в пикетах скучал, он не только о правах человека и о свободе прессы думал. Иные мысли в голове копошились. Одно дело очкатый студент в старой куртке, неспособный девушку даже в «Черчилль» сводить (давно Варе обещал, стыдно). Совсем иное — он же, пусть в очках, но на трибуне, а то и впереди тысячной колонны. Реет знамя над головой, надёжные товарищи с боков прикрывают…

Тогда и в «Черчилль» завалиться можно. Пустят, куда денутся! Поди, Хорста с Женей на пороге мариновать бы не решились!..

Остановился Алёша, все разом вспомнив: и вчерашнее, и сегодняшнее. Та, что с носиком, не Варе, конечно, чета. Так и Хорст рядом с ним тоже… Да-а…

А ещё у Вари любовник есть — с её же фабрики. Начальничек на двадцать лет старше, вдобавок то ли армянин, то ли вообще чечен. Потому и комната без соседки. Варя это не скрывала, напротив. То ли хотела, чтобы ревновал, то ли просто знала — никуда не денется парень.

Пнул Алёша ботинком подмёрзшую лужу, назад поглядел. Ну, его! Вернусь домой, чаю заварю, диск с музычкой поставлю…

«Pain Control», само собой. А потом «Cable Car Ride»

Подумал. Дальше пошёл.

— Здравствуй, Варя! Я вот шоколадку…

— То привит, Лёша! Соскучив? Я зараз, переоденусь только… А я тебя споминала, скучила дуже. Добре що зайшов. Но я всэ ж таки в душ сбегаю, помыюсь.

— Ты что? Опять со своим…

— Зачем пытаешь, Лёша? Опять. Просто у кабинети. Розповисти як самэ?

— Н-нет. Не надо.

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-2.

По-прежнему не пониманию Вашей увлечённости идеей создания официального (или полуофициального) центра власти, то есть того же «Всемирного Правительства», пусть и под другим именем.

Системы, как и люди (ибо из людей состоят), работают прежде всего НА СЕБЯ. Этот вывод пока не опровергнут ни теорией, ни практикой. Худшие интересуются даже не властью, а её атрибутами (машины, деньги, должности для родственников), лучшие — самой властью, как таковой. И первое, и второе вполне соответствует человеческой природе. На пресловутое «благо народа» любое правительство работает в лучшем случае по столь же пресловутому «остаточному принципу». Посему власть над людьми издревле признается ЗЛОМ, но злом (пока ещё?) неизбежным — в силу опять-таки особенностей человеческой природы, воссоздающей властную иерархию практически в любых условиях.

Зачем нам ещё одна шайка мордатых бюрократов? Идея теневого «кабинета давления» более перспективна, хотя тоже не слишком привлекает. В данном случае я полностью на стороне Эдуарда Бернштейна: цель для меня если не «ничто», то нечто весьма малое. А вот про «движение» есть смысл поговорить подробнее.

В любом деле следует соблюдать главный принцип стратегии — наносить лишь смертельные удары, ведущие к полной победе. Никогда НЕ ИГРАТЬ в войну, не начинать операции, не продумав все и не имея сил для её завершения. Добавлю: не обозначать главной цели до последнего момента, по возможности отвлекая внимание противника на заранее приготовленные ложные цели.

Конкретнее? Пожалуйста: никогда нельзя называть в качестве цели определённую нацию или религию. Это станет поводом для сплочения врага, ибо ничто так не объединяет, как общий язык или вера.

Два примера — положительный и отрицательный. Сразу оговорюсь, что не буду касаться моральной стороны вопроса. Дело личное и весьма субъективное.

Гитлер воспринимал будущую мировую конфронтацию, как войну между арийцами и евреями. Борьба между державами была для него явлением по сути вторичным. Итак, он видел главного врага именно в евреях — и поспешил эту цель обнародовать, что и стало стратегической ошибкой. Если погромная агитация НСДАП периода борьбы за власть ещё могла быть отнесена к «эксцессам», то Нюрнбергские декреты открыли глаза всем, желающим видеть. Результат? После Хрустальной ночи мировые банки отрезали для Германии все кредитные линии, поставив Гитлера перед альтернативой: война при абсолютном неравенстве сил или экономический крах.

Другой пример. Правительство младотурков Османской империи в 1915 году поставило целью «окончательное решение» армянского вопроса. Некоторой утечки информации при подготовке операции избежать не удалось, но все антиармянские выступления не носили официального характера, что позволило сохранить внезапность. Итог? Гибель нескольких миллионов человек, по сути целой нации, при полном отсутствии сопротивления и почти полной — мировой реакции. Если Германия до сих пор раздавлена «религией Холокоста», то Турция невозмутимо поплёвывает на попытки приписать ей «геноцид». Между прочим, в результате холокоста армян турки сумели очистить для своей нации треть нынешней территории. И это — несмотря на проигрыш в Первой мировой войне.

А теперь представьте себе, что Гитлер, придя к власти, с круглыми глазами осуждает антиеврейские «эксцессы» СА и СС, заявляет, что в Германии для него нет евреев, а есть немцы иудейского вероисповедания — а дальше делает, то же, что и в реальности. В этом случае он получает несколько лет на строительство германской экономики и подготовку к войне. А потом, году в 1942-м, когда Вермахт выйдет к Сталинграду (как это и случилось в нашей реальности), тихо, без всяких манифестаций, начинается «окончательное решение» в масштабах всей Европы. Солдатов и офицеров еврейской национальности начнут отзывать с фронта «на переподготовку», тех кто в тылу — на «трудовой фронт», на оккупированных территориях начнётся масштабная «война с партизанами и их пособниками»… Едва ли это позволило бы Бесноватому победить во Второй мировой, но СВОЮ войну Шикльгрубер выиграл бы вчистую. Но и «большая» война шла бы совершенно иначе, поскольку среди противников Гитлера не оказалось бы сплочённой им же коалиции еврейского капитала и еврейской демократической общественности, одинаково влиятельных в Старом и Новом свете.