Счастье из морской пены - Полин Ошер

В ожидании приема я старалась скоротать время всеми известными мне способами:

Перелистала все журналы, лежавшие на столике для посетителей;

Протестировала все сорта кофе в кофейном аппарате и выяснила, что при нажатии на любую кнопку из краника течет одна и та же безвкусная бурда, – правда, иногда с запахом какао, а иногда – с добавлением комковатого, жирного молока;

Сходила в кофейню в соседнем доме, съела обсыпанную сахаром бриошь и выпила нормального эспрессо, три порции, щедро сдобренные сливками из маленького кувшинчика, – это, по-моему, самый правильный рецепт кофе с молоком, не то что эти «капуччино» или «латте», где нет и намека на тот горьковатый привкус, который дают высушенные на солнце кофейные зерна.

Снова перелистала все журналы;

Поиграла с маленьким мальчиком, который бросал мне мяч;

Разложила пасьянс на телефоне;

Просмотрела почту и социальные сети, ответила на все комментарии;

Почитала новости, ужаснулась;

Перешла на развлекательный ресурс, и почитала, что там пишут компьютерные хакеры, на деле – школьники и студенты;

Снова поворошила стопку журналов…

Мимо все время проходили люди в белых халатах, и я старалась представить, кто из них может быть доктором Гринбаумом. Может, вот этот молодой еврей в кокетливой шапочке? Или средних лет мужчина, похожий на элегантного француза своей щеточкой узких черных усов? А может, хипповатого вида врач с копной длинных рыжих волос? Мои раздумья были прерваны пищанием электронного табло, которое возвестило, что час пробил и клиент Полин может отправляться на встречу с доктором.

Полин, то есть я, так и сделала, – направилась. Дверь в кабинет Гринбаума была приоткрыта, и я заглянула, предварительно постучавшись. Дурацкая совковая привычка!..

Я зашла, и обомлела. Предо мной был седовласый старец, похожий на волшебника Гендальфа из сказки про хоббитов. Ему только остроконечной шляпы не хватало, а так – полная копия сказочного персонажа.

А я-то готовилась ко встрече с ровесником юного врача, на худой конец, – с человеком чуть более старшего возраста, а не со стариком.

Я неверяще спросила:

– Доктор Гринбаум?..

Доктор поднял на меня глаза и кивнул. Затем спокойно предложил мне сесть. Он излучал такую уверенность в себе, что я немного успокоилась.

Путь до кресла занял у меня всего три шага. Присела на краешек, поставила рюкзак на пол и постаралась улыбнуться доктору так, чтобы излучать доброжелательность и уверенность в себе.

– Это насчет вас мне звонил русский коллега?

– Да, насчет меня.

Какой молодец мой юный врач. Он не только не забыл обо мне, но и нашел возможность предупредить Гринбаума.

– Хорошо. Я уже смотрел все ваши бумаги, доктор переслал мне их по электронной почте.

О, а вот это что-то новенькое. Я его об этом не просила, но хорошо, что он об этом подумал. У меня самой и мысли в голове не промелькнуло, что нужно взять с собой какие-то медицинские документы.

– Как вы себя чувствуете?

Вопрос врача застал меня врасплох.

– Ну… Как всегда. Нормально.

Он был терпелив.

– Я спрашиваю вас потому, что тот диагноз, который вам ставили в русской клинике, подразумевает некоторые изменения самочувствия. Вас точно ничего не беспокоит?

– Пожалуй, что нет.

Он подумал, сдвинув очки на краешек носа и постукивая по столу карандашиком.

– На мой взгляд, лучший вариант – достать эту штуку из вашей груди и посмотреть, что она собой представляет.

– Это… больно?

Он усмехнулся.

– Это не больно, это дорого. Стоить будет…

И он написал на бумажке какую-то сумму, и пододвинул ее ко мне, чтобы я могла прочитать написанное.

Сумма меня не ужаснула; что-то подобное я и предполагала. Поэтому согласно кивнула, и доктор развил бурную деятельность.

Он выдал мне несколько направлений на сдачу анализов, и даже сам сходил вместе со мной, потому что там не было русскоговорящего персонала. Потом Гринбаум познакомил меня с хирургом, который будет делать операцию, здоровенным мужчиной с крепкими и крупными, как лопаты, руками. На прощание врач дал мне свою визитку, где были написаны рабочий и мобильный номера телефонов, и сказал звонить, если что. Я не стала переспрашивать, о чем он, – ясно же, что надеется на мое здравомыслие и верит, что я не стану ему трезвонить по пустякам.

Гринбаум отпустил меня на два дня, наказав вернуться к одиннадцати утра, и быть готовой к проведению вмешательства. И особо отметил, что эти два дня мне нужно провести спокойно – не нервничать, не переживать и не волноваться. «Ешьте вкусную еду, не пейте много алкоголя, смотрите поменьше телевизор», – сказал он. И, подумав, добавил: «и побольше радуйтесь».

Я вышла из здания госпиталя с ощущением, что мне дали временную амнистию. Отсрочку в исполнении приговора. Словно разрешили прожить еще два дня до того, как моя жизнь в корне изменится. Даже если вмешательство покажет, что причин волноваться нет, – я почему-то знала, что и в этом случае моя жизнь станет совсем другой.

Никаких планов и дел у меня не было. И я решила пойти поесть, чтобы переменить поток мыслей и заодно решить, куда направлюсь дальше.

Мой выбор пал на крохотную итальянскую пиццерию, которая притаилась между зданием суда и прачечной. Там мне подали огромный ломоть кальцоне12 – ароматного, полного начинки пирога с нежным и легким тестом. Вгрызаясь в пышущую жаром пироговую плоть, я вдруг поняла, что у меня в голове настойчиво появляются картинки с видами города, где я жила два года, – Беер-Шевы13. Не виды из рекламных проспектов, а вполне конкретные улицы и дома, с которыми у меня связаны какие-то воспоминания.

Я подумала, что было бы здорово увидеть тетьМаму. И соседей по дому. И, может, еще тех ребят, с которыми мы вместе учились на программе по графическому дизайну. Большинство из них, конечно, жизнь раскидала по разным городам и даже странам, так что наши шансы увидеться близки к нулю, – но помечтать стоит.

Еще я бы хотела поехать на иерусалимский базар, арабский шук, где я полюбила в первый раз в жизни не человека, а ковер. Домотканый марокканский ковер, полосатый, с чуть кривоватыми национальными узорами, – он мне даже снился ночами.

Собирая пальцем остатки кальцоне с тарелки, и облизывая крошки, я думала о том, что мне, в сущности, ничего не мешает этим заняться. Есть два дня, и есть два желания, два города; так чего еще искать?..

На этой мысли я остановилась, расплатилась, вышла из кафе и пошла пешком в сторону тахана мерказит14, чтобы методом жеребьевки выбрать, в какой из городов я поеду первым. Хотелось уехать как можно быстрее.

Чтобы идти было веселее, я включила музыку, вставила в уши крошечные наушники и пошла навстречу солнцу. И городам, которых не видела много лет.

Глава VII. Колодец клятвы

Ближайший автобус был в сторону Беер-Шевы. Я внутренне возликовала: очень хотелось вернуться в город, который я любила так же сильно, как и ненавидела.

Прямо сейчас я сижу на мягком кресле, гляжу в окно, и блестящий синий автобусе (такой глянцевый – будто с картинки в детской книжке сошел) везет меня в Б7.

Б7 – это Беер-Шева, город на перепутье древних дорог; «беер» означает колодец, а «шева» – клятва. Еще «шева» часто переводится как «семь», поэтому многие русскоговорящие часто сокращают название города до одной буквы и цифры.

За стеклом проносятся печальные поникшие пальмы, бедуины куда-то ведут своих коз. За моей спиной школьники играют в какую-то шумную игру и ржут на весь салон. А на соседнем кресле спит совсем юный солдатик, который опустил голову на грудь, точно сонная птица, и легонько похрапывает, зажав между коленями свой автомат. Из подвернутого рукава форменной рубашки цвета хаки у него торчит проездной билет. Подошедший к нам контролер, нагнувшись и стараясь его не разбудить, тихонько достает его и пробивает аккуратные дырочки.

Я еду, покачиваясь в прохладном автобусном нутре, и все думаю о том, почему не сделала этого раньше. Почему я не собралась с силами, и не приехала сюда, в эту родную для меня страну, в этот город, где было столько всего хорошего и плохого.

Вспоминаю свой переезд в Израиль. Я совсем к нему не готовилась, все получилось с бухты-барахты, – впрочем, именно так и складывается вся моя жизнь. До этого я была в стране только однажды, причем в тот приезд до Беер-Шевы я не добралась: в этот небольшой городок посреди пустыни туристов не возили.

В течение нескольких дней до отъезда в новую страну я не могла сомкнуть глаз. Мне казалось, что стоит только расслабится, – и все сорвется, развалится, словно карточный домик. Если бы у меня были крылья, я бы, пожалуй, раскрыла их пошире да и сама полетела бы в обетованную. С чемоданом в одной руки, спортивной сумкой – в другой, а дамский ридикюль кило на двенадцать весом приспособила бы куда-нибудь между крылами. На шею опасно: лететь над морем, а камень на шее еще никому счастья не приносил.