Доктор Эстерхази в юности - Аврам Джеймс Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …и, — спросил граф Кальмар, — разумеется, кроме ваших обязанностей, как придворного служителя, чем вы занимаетесь?
Юный корнет хихикнул. — «Занимаюсь»? С чего бы мне чем-то заниматься? Ну хорошо, простите моё легкомыслие. Мои владения не очень обширны, но, по крайней мере, они не заложены. Я — настолько младший сын младшего сына по младшей линии, что земли, доставшиеся мне и упоминать не стоит; я могу продать их, если пожелаю, но нет торопиться нет нужды. Что я делал бы с теми деньгами? Промотал бы их в далёкой Франции? Пожалуй, нет. Разве что… ну… когда я не дежурю во Дворце? Что ж, немного охочусь, немного рыбачу; довольно немного людей нашего класса рыбачит здесь, но я наезжаю в Англию. У моего дядюшки жена-англичанка и я много раз проводил там лето; упаси нас Боже от тамошних зим!
С толикой укоризны и толикой тоски Магнус заметил: — Английские зимы — как тропики, по сравнению с нашими, на Крайнем Северо-Западе. У нас зимой идёт не дождь, а снег. Так вот. А ещё?….
Ещё корнет Эстерхази играл в карты и бильярд. У него был конь — иногда два. Он посещал мюзик-холлы, а. по сезонам, и оперу. Время от времени он навещал дам. Нет, какой-то одной определённой дамы не было. — Боюсь, такая жизнь выглядит довольно бестолково.
Магнус ответил, что такая жизнь выглядит довольно замечательно. — Дома, куда бы я ни пошёл, то министр, то канцлер подсовывают мне документы; ох! Боже! Вечно эти документы! И не по одному экземпляру. По два! На каждое королевство свой. О, зачем только мой троюродный дедушка женился на моей троюродной бабушке! «Чтобы объединить соседние королевства», отвечают мне. «И Дом Олаус-Олаус-Астридсонов с Домом Катценеленбоген-Ульф-и-Олаусов». Ну вот, Дома объединились. Но королевства — нет. Фроры всегда требуют чего-нибудь. Всегда. Всегда. Сканды тоже достаточно мне докучают. «Сир, вам не следует так часто пить» — почему нет? Если на церемониях я трезв, какая разница, что делаю в остальное время? «Сир, вам следует надеть другой мундир», «Сир, вам следует посетить это мероприятие, для чего вы должны подняться», «Сир, вам не следует этого делать, Сир, вам следует это сделать, Сир, Вы не можете есть вместе с людьми низшего класса, Сир» — ох! Боже! Такие чопорные эти сканды! Сканды такие косные! — Он остановился и так стремительно покрутил головой, что английское кепи чуть не слетело прочь; Кальмар плотнее натянул его на длинные светлые волосы.
— А фроры! Фроры! Слушайте: более лёгкий способ собирать налоги — фроры этого не желают. Лучший способ обустроить армию и флот: фроры этого не желают. Столь простой способ удовлетворить требования о бесплатном образовании: фроры совершенно не удовлетворены. Вечно мрачные, вечно хмурые, вечно холодные; Борг юк Борг как-то неплохо подметил: «Фроры всегда стараются плыть вверх по течению». Но почему, дорогой мой новый друг? Почему?
Его дорогой новый друг разгладил кукурузного цвета усики — и вправду задумался.
— Почему?
— Ну… граф Кальмар… по моему разумению… ни один народ по-настоящему не желает, чтобы им правил другой народ, плохо тот правит или хорошо.
Магнус пробормотал, что фроры по-настоящему не желают, чтобы ими вообще правили. Затем бормотание стихло. Потом он полуобернулся. — Вы упоминали о посещении дам. Тогда… позволительно ли спросить… как посетителю… о дамах, которых можно посетить? Не какое-то из тех тихих милых местечек, вроде пансиона для пасторских вдов. У меня на уме турецкие цыганки с буйными чёрными гривами, музыка барабанов, гармошки и бубна, и красное, как бычья кровь, вино… Э?
Словачеки, третий по численности (после готов и аваров) народ Скифии-Паннонии-Трансбалкании, разделялись во мнениях о Бустремовиче-Разбойнике. Некоторые до сих пор восхищались его прежним образом. Некоторые уже нет. Некоторые вообще никогда им не восхищались. Живописец-патриот Карпустанко изображал Бустремовича в героической позе, с большими и блестящими глазами, и с громадными закрученными усищами, достойными башибузука, но время его не пощадило. Большие глаза были теперь не столько блестящими, сколько налитыми кровью, поза сильно ссутулилась из-за искривившихся ног и впалой груди, а усищи обвисли и поседели. Кроме того, он, который когда-то гнездился в пещере, откуда нападал на турок и татар — и, по случаю, на всех, кто проходил мимо, не заплатив за защиту — теперь обитал в развалинах бывшего дворца в предместье Беллы, и делал это, с самого своего досрочно-условного освобождения и, полученного с имперской медлительностью, имперского же помилования. Проводил ли он свои дни, читая «Утешения Философии» Боэция[12]?
Нет, такого он не делал; он никогда не слыхал о Боэции и, кроме редких и неуверенных попыток знакомства с большими красными заголовками в требнике, Бустремович-Разбойник ничего не читал. Тайная полиция (предписанная форма: лазурные брюки, малиновый китель) время от времени напоминала Министерству Юстиции, что «исправившийся Бустремович-Разбойник» приложил руку (семь или восемь раз) к преступным заговорам нескольких видов, извольте взглянуть на приложенный документ. В результате Министерство Юстиции неизменно инструктировало Тайную полицию «не прекращать эти особо ценные отчёты, Искренне ваш, [подпись неразборчива]». В переводе: «Мы предпочитаем видеть его в Белле, собирающим незаконную дань с (к примеру) овощных фургонов, чем опять в Глаголицких Альпах, собирающим верховое ополчение. Вновь». Постепенно Тайная полиция впала в уныние. Как и Бустремович-Разбойник. Частенько он с тоской подумывал нарушить своё досрочно-условное освобождение и удрать, скажем, в Болгарию, откуда сможет набегать на греков. Или на турков.
Но годы топали по земле, словно громадный чёрный бык, а он ничего не делал.
Игнац Луи…
Игнац Луи, тихо постанывая от только что вернувшейся боли, что давно уже его мучила со случайными перерывами, стоит, изучая огромный лист пергамента на столе перед собой. Входит премьер-министр.
— Возможно, ваше Королевское и Императорское Величество пожелает выехать этим днём на коне Вайси.
— Нет, возможно, оно этого не пожелает. О, Боже, это кара мне за грехи!
— Но люди ждут этого, ваше…
— Этим людям придётся разочароваться, ох, праведники в Чисти…
— Но я взял на себя смелость оседлать его, ваше…
— Тогда возьми на себя смелость выехать на нём сам. Ох. Ох. ОХ!
— Мой конституционный совет…
— Провались ты со своим конституционным советом! Я шагу из дому не сделаю — только,
