Дом Живых. Арка вторая: Башни в небесах - Павел Сергеевич Иевлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что плохого? — смеётся гномиха, глядя на очередную толпу зевак с высоты ленивца. — Смех и радость мы приносим людям.
— А они нам принесут деньги, девушки! — табакси ловко перепрыгивает с крыши фургона на спину Шурумбурума, секунду балансирует хвостом, вцепившись когтями в сбрую, потом усаживается рядом. — Как вы думаете, те, кто нас обогнал, доехав до ближайшей таверны, что сделают в первую очередь?
— Пописают? — спросила Завирушка, которая и сама давно уже не прочь, да уж больно слезать далеко.
— Ну да, пописают, закажут комнату и ужин, занесут вещи, расседлают коней или быков, а потом что?
— Что?
— Расскажут, что видели по дороге! И угадай, о чём они обязательно упомянут?
— О чём?
— О театре придурков, оседлавшем реликтового ленивца! Те, кто от них это услышит, не особо поверят, но расскажут другим, те третьим и так далее. И когда мы приедем куда-нибудь выступать, о нас уже будет знать каждый гоблин! Это называется «вирусный маркетинг», девушки.
* * *
— Давайте остановимся тут! — ноет уставшая Фаль. — Меня достало питаться из котла и спать валетом с Завирушкой. Она костлявая и пинается.
— А у тебя уши щекочутся! — ответно возмутилась девушка. — Но я же не жалуюсь!
— Может, правда, переночуем сегодня в таверне? — спрашивает Кифри. — Поспим в постелях, поедим нормальной еды, а не варева Спички…
— Кому не нравится моя стряпня, может спать голодным! — сердито заявляет дварфиха.
— Она… э… очень сытная, — признаёт табакси. — Но всё-таки, если кидать в котёл все продукты разом, а потом долго-долго варить, то вкус получается… немного однообразный.
— Неженки какие, — сердится Спичка. — Не ели вы дварфийских полевых рационов! Ими что питаться, что заряжать катапульту — одинаково смертоносно.
— Поэтому дварфы так свирепы в бою, — проворчал Пан, — торопятся вернуться к нормальной еде. Я не ем и не сплю, но нюхать торчащие в коридор пятки тройняшек мне тоже надоело. Я бы для разнообразия переночевал в таверне.
— А деньги у тебя, для разнообразия, есть? — осаживает его Спичка.
— Простите, а вы тот самый знаменитый театр? — доносится голос с крыльца.
Там стоит полурослик, имеющий форму, почитаемую в их народе идеальной, то есть сферическую. Достигнувший паритета в росте и обхвате талии хоббит считается безусловно успешным в жизни, гармонично развитым и хорошей партией для замужества.
— Видимо, да, — с досадой отвечает Спичка. — А вы кто?
— Я владелец и управляющий этого придорожного комплекса услуг.
— Таверны, что ли?
— Некоторые называют моё заведение и так, — признал полурослик, — но я предпочитаю термин «гранд-мотель». Мои посетители как раз обсуждали, что по дороге видели грандиозный фургон, запряжённый ленивцем, и это не что иное, как бродячий театр. Театр, хм… простите, буффонады.
— Не извиняйтесь, — выскочил вперёд табакси. — Это намеренный эпатаж, призванный встряхнуть косное общество. Не стыдно буффонадить, стыдно быть скучным!
— Э, кхм… Ну, как скажете, — с сомнением ответил хозяин «гранд-мотеля». — Так вы планируете останавливаться у нас?
— Как раз обсуждаем, — ответила Спичка.
— Я готов предложить вам бесплатные номера и ужин.
— С чего такая щедрость?
— Вашего ленивца видно за пять миль. Никто не проедет мимо, не завернув посмотреть на такое диво. А если вы покажете что-то из своего репертуара для моих гостей, то я отобью все затраты на одной только выпивке.
— Ну, насчёт репертуара мы пока… — начал Полчек.
— Можем показать, без проблем, — перебил его табакси.
— Но с вас ещё и завтрак, — добавила Спичка.
— Лёгкий континентальный завтрак входит в стоимость номера, — кивнул полурослик.
* * *
Эй, дружок, где мои налоги?
Посмотри на эти дороги!
Наша гильдия Благоустройства —
это одно сплошное расстройство!
Я не верю чужому поклёпу,
лично сам растряс на ней жопу!
Пока чиновники скрипят перьями,
дорог не чинили со времён Империи!
Пока чиновник на мираде летает,
дорожное покрытие худеет и тает!
На дорожные сборы отдай куспидаты,
дорожная гильдия гребёт деньги лопатой!
Ямы всё глубже, канавы тоже,
хочется кому-то уже дать по роже!
Но эти рожи заседают в Совете,
и их не достать никому на свете!
Табакси закончил, раскланялся и пошёл между столиками с утащенной у Полчека шляпой. Хозяин таверны морщится как от зубной боли, слушая, как звякает падающее туда серебро — но, когда договаривались, что выступление будет бесплатным, о сборе пожертвований ничего сказано не было.
Публика принимает выступления благодарно. «Так и надо этим жирным задницам из Совета!» — одобряют караванщики. «Всю правду сказал! — подтверждают торговцы. — Отродясь дорог не чинили». «Ты ещё про мостовые сборы сочини, парнишка, — советуют паломники, — дерут по пять медных за колесо, а мост такой, что въехать на него страшно!»
Завирушка и Фаль поменялись ролями — теперь девушка играет Падпараджу, а гномиха — Мью Алепу. Историю возвышенной, хотя и запретной любви хихикающий и не вполне трезвый Полчек превратил, к ужасу Пана, в полный фарс: Мья и Падпараджа оказались не тайными любовницами, а не менее тайными собутыльницами. Двумя любительницами выпить, одна из которых скрывает свой жидкий досуг от мужа, другая — от ордена. (Некоторые исторические анахронизмы такой трактовки публику отнюдь не смутили.) В своём стремлении собраться и надраться, пытаясь делать вид, что ведут трезвый образ жизни, и постоянно находясь на грани разоблачения, две дамы постоянно попадают в нелепые и смешные ситуации.
— Ну, что, подруга, капелюшечку эльчику? — весело предлагает Завирушка, изображающая в своей мантии Великую Птаху.
— Но как же, подруга, ведь скоро придёт мой муж! — восклицает в ответ Фаль:
Уверен он, что я вообще не пью!
Я поклялась ему его здоровьем!
И пусть наш брак не осенён любовью,
я не хочу внимать его нытью!
Актёры то и дело переходят с реплик на пение, сопровождаемое аккомпанементом укулеле в руках табакси, залихватскими скрипичными соло Полчека и ритмом, который отбивает Пан на паре маленьких барабанчиков.
— Этот балбес не заметит, даже если ты будешь пьяна в стельку! Ну, давай, по кружечке! — уговаривает подругу Падпараджа:
Наполним элем мы вот эти кружки,
ты посмотри, как пена хороша!
Когда садятся выпить две подружки,
ликует
