Когда листья станут золотыми - Кларинда

машине пакет желтый с обедом. Возьми, тебе голодать нельзя.

— Спасибо.

— Понятые нам нужны, — забеспокоился следователь.

— Ну, с этим проблем не будет, — старлей обратился к Черкасову: — Пойдете с нами, дядя Саша?

— Да пойду, раз такое дело.

— Ну вот, а вторым понятым можно соседку тамошнюю взять, Дину Мироновну, она бабушку мою знала по отцу. Адекватная старушка, бывшая малолетняя узница, нос не в свои дела совать не будет.

— А мы к пруду, — Калашеев поудобнее перехватил жердь. — Я уверен, что-то там да найдется!

— Ты гений, Макс, — без особого энтузиазма пробормотал Данилов, — иди первым.

Солнце еще высоко стояло на небе, но заметно сдвинулось к западу — долгий июньский день переходил в вечер. Следователь Самойленко устало опустился на завалинку. Вытащил из кармана пачку сигарет, начал рыться в поисках спичек.

— Черррт… Потерял или забыл… Леша, вы курите? Ах да, у вас же язва.

— Не курю, но спички есть, — Иванченко сел рядом и протянул следователю коробок. — Эх, облажались мы с обыском.

— Или они слишком хорошо скрыли следы. Выбросили топор, например.

— Да что ж по-вашему, у того же Спиридонова два топора? Он алкаш, а не плотник. Да и… пожалуй, погорячился я днем. Это не те люди, чтобы убить.

— Даже случайно? — резко спросил следователь. — В порыве ссоры, знаете, убийцей может стать кто угодно — и вы, и я.

— Нет, просто они бы вели себя по-другому. На моей памяти немало таких случаев, обычно пьяницы тупо все признают. Оправдываются тем, что ничего не помнят и бес попутал. И так странно скрывать следы… я просто ничего не понимаю. Убрать труп, но оставить обувь и армейский ремень.

— Ну, в общем-то да. В такой ситуации проще всего было бы не говорить, что он вообще с ними был. В баню шел, отошел покурить, больше ничего не знаем. Хотя чаще всего к видевшим пропавшего последними цепляются, они должны это понимать, если ум не совсем пропили.

— Вон и Максим, — участковый кивнул на дорогу. — Может, он что нашел.

Но обескураженный вид опера говорил об обратном. Калашеев, растрепанный, раскрасневшийся, в помятой и испачканной одежде, казался много моложе и выглядел старшеклассником, не прошедшим полосу препятствий на «Зарнице».

— Ну что, Максим?

Оперуполномоченный молча помотал головой. Взял предложенную следователем сигарету, закурил.

— Ни черта. Все жерди обломали. Пруд мелкий, хоть вброд переходи. Сапог старый нашли и все.

— Немца, что ли, сапог, от которого каска? — пошутил Иванченко.

— Да иди ты… — беззлобно огрызнулся опер. — Ничего. Блин, а такая удобная теория казалась — сбросили покойника в пруд…

— Данилов где?

— К машине пошел, — Калашеев затянулся, дым пошел не в то горло, и он резко закашлялся. — И нам пора, хотя я вам, Вадим Николаич, не завидую — не представляю, что писать в отчете.

— И что, мы так все и бросим? — поднялся участковый. — Человек ведь пропал?

— Леша, что тут сделаешь? Если родные обнаружатся и объявят его в розыск, займемся. А по итогам обыска и задержать никого не можем. Урод этот, Спиридонов, небось, гоголем будет ходить. Штрафом за пожар отделается.

— Но если продолжить поиски, может, в лесу что-то найдется…

— В лесу может найтись и через сто лет, — отрезал следователь. — А подозреваемого без явных улик нельзя задерживать надолго. Он выйдет через сутки. Догадайтесь с трех раз, на ком он в первую очередь отыграется.

Участковый задумчиво кивнул:

— Это я не хуже вас понимаю. Эх, вот кажется, что где-то рядом зацепка есть, и из-за дурной бюрократии, из-за пофигизма все будет спущено на тормозах.

— Пофигизм? — следователь поднялся и отбросил сигарету. — Не обвиняйте, если не знаете. Горя вы не видели, вот что я вам скажу. Это в деревню еще настоящий криминал не пришел. Ваш Серега просто святой по сравнению с тем, на что я нагляделся. Вас не заставляли закрыть уголовное дело по обстрелу автомобиля, когда у обвиняемого на руках остались пороховые следы?

— Не может… Хотя что это я, теперь все может быть. И что?

— Что… Дело другому следаку передали, он его закрыл, сам в гору пошел, бандюга на свободе гуляет. А я тут. За упрямство. Типа повышение, типа Московская область.

— Вот за что вас сослали…

— Да я рад, — просто ответил Самойленко. — Знаете, столько дерьма навалилось последние годы. Вот будете смеяться, но вы мне сегодня веру в человечество вернули. Может, не все у нас и потеряно?

— У кого у нас?

— Ну… У России. У людей. Может, у нас все-таки есть будущее?

Иванченко глядел на закат. Солнце опускалось в ставший золотым горизонт. Птицы притихли, зато стрекотали кузнечики. Вечер такой же, как и всегда… Как и много лет назад, каким будет и годы спустя.

— Я не знаю, — сказал наконец участковый. — Но я бы очень хотел, чтобы оно у нас было, будущее…

1.

Он как все — обычный мальчик,

О геройстве не мечтает,

Он спасет чужие души,

А свою вот потеряет…

Он как все — погода, мода,

Только нравом чуть потише,

А небесных карт колода

Все тасуется неслышно.

Услышав стук в дверь, Ричард Темпест оторвался от монитора.

— Входите! Алиса…

— Я, дядя Ричард. — Девочка села напротив Темпеста. — Я же говорила, что не отступлюсь. И я не одна.

— Кого же ты привела в качестве группы поддержки?

— Меня, — Электрон Иванович остановился в дверях. Он был одет не в обычной своей старомодной манере, а во вполне современный костюм.

— Здравствуй, Электрон, — Ричард приподнялся поздороваться с инженером за руку. — Ну что ж, я догадываюсь, даже точно знаю, почему ты здесь. Я-то думал, кого ты, Алиса, еще сюда приведешь. Павел Антонович был…

— Полина, — подсказал Электрон Иванович. Ричард вздохнул:

— Полина все узнала еще до того, как отправилась за Алисой. Сидела тут в слезах… Она же чувствительная очень. Как я ему в глаза посмотрю, да что я ему скажу. В итоге даже сказать «Ты молодец» не смогла, в горле комок. Она Алисе не говорила, но и информацию не прятала. Трудненько, конечно, было ворошить старые архивы прокуратуры.

— Ну, я не настолько чувствительный, — Электрон прошел в комнату и остановился за спиной Алисы. — Но мне тоже очень жаль, тем более, что парнишке я обязан. Пусть не жизнью, но, если бы не он, еще несколько часов крайне неприятного времяпровождения мне были бы обеспечены. И было очень больно узнать, что, ну, ты понимаешь, — такая ранняя смерть и такая страшная.

— Да я-то понимаю, —