Тайна желтого окна - Федора Кайгородова

Надвигалось что-то неясное и потому многократно опасное.

Овечья «скорая»

Еще недавно мы были счастливы и несчастны одновременно – и не понимали этого. Как и теперь многие не понимают того, что происходит – ученые в своей оторванности от жизни более всего походят на детей.

Оставив позади взволнованно гудящий ресторан, я медленно шла по дорожке кукушечьего сада, который все обходят далеко стороной. Уж лучше слушать кукушек, чем избыточно умные предположения и назойливо глупые рассуждения. «Зайти, что ли в овечий загон? Взглянуть на еще более несчастную Манюню, про которую, наверное, в сегодняшней суете, забыли?»

Я свернула на боковую аллейку и вскоре очутилась перед овечьим питомником, который был пуст и чист, как ночная кастрюля на камбузе. Я решила, что овца, недавно перенесшая стресс родов, отдыхает в послеполуденной тени. Но как же я ошибалась – рано мы провожали Манюню на погост. Разве может овца, вздумавшая рожать на старости лет, спокойно жевать сено, как другие овечки в ее возрасте? Недаром говорят, что если уж овца взбесилась, так это неизлечимо.

Как только я отворила Манюнину калитку, из нее вывалился косматый, блеющий круглый ком. Озабоченная овца, вся в кудлатых ошметках шерсти, выскочила из ворот, чуть не протаранив меня нечесаной башкой, и помчалась к бараньему загону. Перемахнув через метровые перила, как истинный овечий спринтер, Манюня ворвалась к самцам.

– Куда? – закричала я, но она не обратила внимания на мои слова, вряд ли даже заметив меня.

А в это время четыре воспитанных молодых барана, довольно упитанного и меланхоличного вида, стоя в ряд у длинной кормушки, размеренно жевали сено. Вид у них был интеллигентный и несколько умноватый, если так можно выразиться про баранов. Заметив несущееся на них косматое чудовище, животные с непрожеванными пучками сена в зубах бросились врассыпную. Любвеобильная овца Манюня, навскидку выбрав самого толстое и на ее взгляд самое привлекательное животное, бросилась за ним в погоню. Бедный баран, вытаращив бессмысленные глазки, но, заметьте, не выпуская сена из пасти, заметался по тесному загончику. Мне кажется, он успевал еще жевать, может быть, от страха. Нарезав несколько отчаянных кругов, Манюнина жертва страсти юркнула в распахнутые настежь двери сарая и спряталась в темном углу. Овца ринулась следом и, наверное, успела бы изнасиловать упитанного барана, но только она застряла в дверях сарая, зацепившись за что-то кудлатым боком.

– Бэ-э-э! – жалобно закричала Манюня, словно плача от обиды и досады.

Ошалев от дикой бараньей кутерьмы, я прижалась к калитке и с ужасом смотрела на преследование животного, повинного только в своей бараньей красоте. Теперь, когда Манюня была локализована, я рискнула выйти из заточения, прислонилась к перилам и набрала номер ветеринарной клиники биополигона, в красках расписав странности овечьего закидона.

– Возможно, животное после родов испытало психоз или гормональный срыв, – глубокомысленно ответил врач. – Щас «скорая» заберет.

– Вы наденете на овечку смирительную рубаху?

– Ха-ха-ха! – сочно засмеялся врач.

В трубке все еще раздавался громогласный хохот врача, как по другому каналу тейка раздался незнакомый голос – абонента я не видела, видимо, он воспользовался междугородним сервером.

– Слушаю!

– Евгения! Вас беспокоит корреспондент газеты! Мы договаривались о встрече! – раздался голос репортера Петрашова.

– Да-да! Но что-то вы припозднились с предупреждением.

– Так ведь обстановка какая, – возразил Петрашов извиняющимся тоном, и я поняла, что он просто струсил и не мог решить, идти или нет. – У меня возникли некоторые обстоятельства, которые я не смог преодолеть, – я не видела его лица и потому не могла понять, сколько правды в его словах и сколько лжи.

– Я так и подумала, – ответила я. – А как у вас в городе обстановка?

– Обстановка? В городе? Ничего себе обстановка! Все, как всегда! – бодро отрапортовал репортер. – А как у вас? Вы как-то напряжены?

– Да, достаточно сильно напряжена. Я стою в бараньем загоне и жду «скорую» для овцы.

– Чего? – не понял Петрашов. – Это что-то закодированное?

– Нет, обычную «скорую помощь» для самой обычной овцы.

– А-а! – радостно ответил корреспондент. – Тогда давайте нашу встречу перенесем на завтра!

– Вы думаете, что завтра эти некоторые обстоятельства изменятся? – спросила я, немного педалируя на словах «некоторые обстоятельства».

– Это не я так думаю! Все в городе так настроены. И в правительстве, насколько я знаю. Возникло некое механическое препятствие, о котором вы знаете лучше меня. Правда, природа его несколько загадочна, но ничего страшного ведь не случилось, правда? При нашем уровне науки мы как-нибудь найдем решение.

– Вы так думаете? – я не была так уверена. – Вы думаете, что все может решиться до завтра?

– Тут и думать нечего! Я вам завтра позвоню, – бодро отрапортовал Петрашов и отключил связь.

Звонок Петрашова взволновал меня больше, чем можно было предполагать. А что, если многие в городе и в правительстве так думают? Что на пути к прогрессу возникло маленькое недоразумение, которое легко устранить нажатием кнопки? Это ошибочное мнение, и оно может стать опасным не только для нашего биологического полигона, но и для всей цивилизации.

Вскоре из ветеринарной клиники прибыли два санитара на электрическом каре с закрытой тележкой. Сделав Манюне летающий укол, как будто ее родовая травма была заразной, санитары отцепили овечий бок от сарая и, погрузив сонное животное в тележку, увезли. Бараны вернулись в стойло и продолжили свое механически-меланхолическое жевание, как будто ничего не случилось. Убедившись, что бараньей невинности ничто не угрожает, я закрыла калитку и направилась в сад, где кукушки к этому времени подняли невообразимый гвалт.

Странно, но под кукушечий концерт, оказывается, можно думать. Мои мысли вернулись к прогрессу, которым шло человечество последние два века. Интересно, что будет делать человек XXII века при встрече со снегом? Покрывать голову бумажными полотенцами? А простуда? Насморк? Ведь это же ужасно, когда из носа течет жидкость и ничем нельзя ее остановить. Наше изнеженное и парадоксально деятельное поколение ничего не знало о простудах и заложенном носе, как и о гриппах с карантинами. Дышащий стерильным воздухом человек не нуждался в искусственных подпорках типа лекарств и ингаляций. Конечно, мы не избавились от болезней, но они теперь носят строго индивидуальный характер и связаны с ослабленным иммунитетом. Согласитесь, глупо болеть всем сразу. Кто ж тогда будет лечить?

А ведь раньше так бывало и больной врач, или, лучше сказать, пока здоровый врач шел и лечил. Одним словом, старшее поколение потратило немало сил, чтобы создать благоприятный унифицированный климат и немало этим гордилось. Казалось бы, очередное достижение человечества должно радовать каждого цивилизованного человека.

Но в обществе словно случился прорыв в прошлое – как будто время повернулось вспять. Наиболее продвинутая молодежь XXII века со скоростью фантома двинулась назад, к настоящей природе, как они говорили, к настоящим отношениям и, как следствие, к настоящим болезням. При этом острая ностальгия по естественности проявлялась в самых неожиданных и нелицеприятных формах.

Движение «Белых облаков» как-то незаметно стало одним из самых массовых. «Белое графье», как называл их Стас, предъявило земному сообществу самые жесткие требования, да еще в ультимативной форме – вернуть мир в первоначальное состояние! Они не желало видеть вечно сияющее солнце, они не хотели знать о последствиях смерчей и тайфунов, они мечтали своими глазами увидеть, как снежинки падают на землю. Они были настроены решительно и радикально. Но весь остальной мир понимал, что выполнить их требование невозможно, тем более, что никто этого и не хотел.

Сначала наше продвинутое общество отнеслось к «Белым облакам» довольно легкомысленно – даже попыталось перевести идейные разногласия в область вечного конфликта отцов и детей. Но причины, как видно, были глубже – искорки недовольства и не думали гаснуть, напротив, белооблачники быстро обрастали сторонниками.

В кукушечьем саду я заметила висящее в кустах лиановое сиденье, на котором качалось коричневое существо, похожее на обезьянку. Ловко прицелившись, оно метнуло в меня шкуркой от банана и прыгнуло на ветку. Проводив его глазами, а оно исчезло так быстро, что я не поняла, что это такое, я устроилась на освободившееся сиденье и немного покачалась – довольно приятно, как на батуте.

Однажды на морской базе отдыха мне довелось стать свидетелем любопытного разговора молодых, бодрых, загорелых, но отошедших от дел людей преклонного возраста, как принято говорить.

– Мало им романтики в науке? – бурчал один, с большим лбом, переходящим в лысину. – Мы не искали легких путей! Мы делали то, что было полезно человечеству. А они что сделали? Что создали? Кому облегчили жизнь?