Разрушенный - Мари Мур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На фоне остальных дам, увешанных драгоценностями, девушка выглядит весьма скромно. Но это нисколько не обесценивает ее природную и естественную красоту.
– Все средства от продажи картин пойдут в фонд детей-сирот, – объясняет она, и Фрэнк улыбается ей так же добродушно, как и мне.
– Ты большая умница, Эйслин. Я всегда знал, что у тебя доброе сердце, – он переключает внимание на меня. – Познакомьтесь – это моя дочь Рене. Рене – это Ребекка, а это ее племянница Эйслин.
Фрэнк представляет меня, пока Ребекка и Эйслин обмениваются между собой многозначительными взглядами. Затем они смотрят на меня, и я заставляю себя оставаться неподвижной и не показывать тревоги. У меня вроде как получается.
Ребекка пристально на меня смотрит, в ее взгляде нет злобы или осуждения. Скорее она разглядывает меня с интересом, пока ее губы растягиваются в теплой улыбке.
– Рада познакомиться с тобой, Рене, – она притягивает меня к себе и обнимает. – Дочь Фрэнка и моя дочь. Мы одна большая семья и связаны между собой.
Я неуверенно поднимаю руки и обнимаю ее, когда мои глаза встречаются с пронзительными голубыми глазами Эйслин. Если бы ее взгляд мог говорить, то он сказал бы, что знает обо мне и догадывается, кто я такая.
«Ты не Рене», – я буквально слышу голос Эйслин у себя в голове.
Наш зрительный контакт разрывает Ребекка. Она отстраняется от меня и загораживает обзор. В это мгновение Фрэнк представляет Киллиана.
– Вы помните моего сына?
Я машинально оборачиваюсь на своего сводного брата. Он стоит чуть поодаль от нас с бокалом шампанского и сдержанно кивает в знак приветствия.
– Я помню Киллиана мальчишкой. Неужели так быстро летит время? – Ребекка вздыхает и обращается к Эйслин. – Дорогая, ты бы не могла показать Рене свои картины? Мы с Фрэнком давно не виделись, и нам надо поговорить.
Вскоре Ребекка и Фрэнк теряются в толпе, оставив нас втроем в неловком молчании.
– Эйслин, а какая твоя самая любимая картина? – я решаю прервать молчание первой.
Она вздрагивает от моего вопроса, словно я вырвала ее из своего мира грез.
– У меня нет любимых, – отвечает она. – Но я влюблена в творчество своей бабушки. Я привезла ее картины на выставку. Мне кажется, будет правильно, если наши работы будут вместе в значимый для меня день.
Я киваю, мысленно благодаря Эйслин за честность. Любой другой художник воспользовался «минутой славы» и стал бы с воодушевлением рассказывать про свои картины, а не говорить про другие.
– Покажешь их мне? – спрашиваю я, и Эйслин ведет меня в другой конец помещения. Я оборачиваюсь, собираясь позвать с нами Киллиана, но он будто бы в воздухе испарился.
Тем временем Эйслин подводит меня к той части галереи, где висят четыре картины. В отличии от остальных они отделены красной ограничительной лентой, за которую нельзя заходить.
– Это единственные картины, которые сегодня не выставлены на продажу, – объясняет Эйслин. – Для нашей семьи они бесценны.
После этого она предлагает мне провести небольшую экскурсию. Я соглашаюсь и понимаю, почему Эйслин является одним из успешных современных художников. Ее картины выворачивают душу и переносят в другую реальность.
– У тебя настоящий талант, – без какой-либо лести говорю я.
– На самом деле это не моя главная способность, – признается Эйслин. – Дедушка говорил, что я могу читать людей, как открытую книгу. Он называл это даром, но я предпочитаю называть это теорией микровыражений.
– А что ты можешь сказать про меня? – неожиданно вырывается у меня.
Эйслин долгое время ничего не говорит. Она что-то размышляет, пока ее взгляд прикован ко мне. Затем она смотрит куда-то позади и наконец произносит:
– Думаю, каждый из нас имеет право сохранить свой секрет, – она улыбается одновременно очаровательно и опасно. – Но вот, кто действительно не имеет секретов, так это парень, который не сводит с тебя глаз с тех пор, как ты вошла сюда.
Глава 5
Май. Нью-Йорк
Я прослеживаю за взглядом Эйслин и оборачиваюсь. По залу ходят официанты, несколько девушек в вечерних платьях делают селфи у фонтана с шампанским, мужчины в костюмах что-то обсуждают.
А затем я вижу его.
Он стоит подальше от гостей выставки, словно являясь отдельной независимой частью.
Мой взгляд изучает его с головы до ног: темно-русые волосы зачесаны назад, костюм графитового оттенка, сшитый на заказ. Одна его рука в кармане, а другой он держит бокал. Его глаза обращены на меня, и я мгновенно отворачиваюсь.
– С чего ты решила, что он смотрит на меня? – спрашиваю я у Эйслин, понижая голос, будто этот парень может меня услышать. – Скорее всего на тебя.
Не поймите меня неправильно, но я уверена, что объектом его внимания является Эйслин. Она обладает утонченной и ошеломительной красотой. Если невозможно не оторвать глаз, то от такой девушки, как она.
Эйслин откашливается.
– Наши родители дружат, и я знаю его с рождения. Думаю, у него было достаточно времени, чтобы меня рассмотреть, – она подает ему знак. – Найл, подойти к нам!
Я резко втягиваю воздух и испуганно смотрю на Эйслин. Мои расширенные глаза буквально умоляют ее: «Не надо!», но она отвечает мне лукавой улыбкой.
– Прямо сейчас он направляется к нам, – довольным тоном произносит она, и мои плечи напрягаются.
Я два года не общалась с парнями. Киллиан и мужчины из охраны не в счет. Это отдельная категория, при которой и мысли не допускалось о флирте или симпатии. И даже если бы у меня была такая возможность, как поболтать с парнем, я бы любым способом избежала ее.
В следующее мгновение около меня и Эйслин встает тот самый он смотрит на тебя парень.
– Привет, Найл, – говорит Эйслин и представляет ему меня. – Познакомься, это Рене. Рене – это Найл.
– Найл Морган, – парень протягивает для приветствия руку.
Я смотрю на его ладонь с выступающими венами, и мне требуется время, чтобы набраться решимости и поднять на него взгляд. В первую очередь я вижу его улыбку. Она обезоруживающая и милая.
– Очень приятно, – я протягиваю ему руку. – Рене Гросс. Можно просто Рене.
Найл берет мою ладонь и подносит к лицу, чтобы поцеловать. Я знаю, что это обычный жест вежливости, но не могу себя контролировать. В тот момент, когда Найл едва касается моей кожи губами, я моментально одергиваю руку.
На мгновение лицо Найла вытягивается, но спустя секунду его выражение вновь становится