Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского - Ольга Владимировна Буткова

И через некоторое время она могла составить из таких колец уже целое ожерелье.

«Было ли в самом деле что-нибудь предосудительное, я не знаю, но Зиночка тогда позировала на женщину роковую и на какое-то „воплощение греха“ и была не прочь, чтоб ореол сугубой греховности горел вокруг ее чела. Да и Дмитрий Сергеевич не только терпел то, что в другом супружестве могло создать весьма натянутые отношения, но точно поощрял в жене те ее странности, которые могли оправдать прозвище „белой дьяволицы“, данное ей чуть ли не им же самим. Ходил даже анекдот, будто, войдя как-то без предупреждения в комнату жены и застав ее в особо оживленной беседе с Волынским, он отпрянул и воскликнул: „Зина! Хоть бы ты закрывала дверь!“»

А. Бенуа.Мои воспоминания

В своих дневниках Гиппиус беспощадно-сурово судила себя и свои влюбленности. Но каковы на самом деле были отношения между нею и ее многочисленными поклонниками, сказать трудно.

Говорили, что она никогда не допускала никаких плотских отношений с ними, кроме поцелуев. Но стихотворные ее строки были иногда беспредельно чувственными.

Зинаида Гиппиус. 1910-е гг.

В гости к Леонардо

В 1896 году Дмитрий Сергеевич работает над романом о Леонардо да Винчи. Супруги отправляются в путешествие по Италии, компанию им составляет литературный критик Аким Волынский, тот самый, о котором упомянул Бенуа. Волынский был человеком талантливым, но излишне самоуверенным, порой даже грубоватым. Однако как редактор журнала «Северный вестник» он был Мережковским весьма полезен.

Вся беда была в том, что между Зинаидой Николаевной и Волынским именно в это время вспыхнуло страстное чувство. И это отравило всю поездку.

Мережковский, кажется, вовсе ничего не замечал – радовался путешествию, красоте Италии, обилию интересных и нужных для работы материалов. А прямо под носом у него разворачивалась любовная драма. Зинаида Николаевна ссорилась со своим возлюбленным, они третировали друг друга, а Дмитрий Сергеевич только пожимал плечами, видя, что спутник их в каком-то странном расположении духа, а потом решил, что работа – лучшее средство от хандры, и даже посоветовал Волынскому заняться какой-нибудь научной темой, «например, Макиавелли». Тот демонстративно начал ходить повсюду с толстым томом Макиавелли. В конце концов Волынский уехал. И супруги сразу вздохнули с облегчением и повеселели. Им казалось, что они путешествуют не только в пространстве, но и во времени.

По возвращении в Россию Волынский стал вести себя столь некрасиво по отношению к Дмитрию Сергеевичу, что отвратил от себя Зинаиду Николаевну. Волынский исключил Мережковского из числа сотрудников возглавляемого им журнала «Северный вестник», отказался печатать его роман и в конце концов присвоил себе некоторые материалы и наработки Дмитрия Сергеевича. После этого Гиппиус порвала отношения со своим возлюбленным.

«Остановились в маленьком городке около Флоренции, откуда путь уже не железнодорожный, в местечко около Монте-Альбано, где находится деревушка Винчи. Этот путь мы совершили дважды: второй раз с профессором Уциелли, тогдашним знатоком Леонардо. В этой деревушке сохранился домик, где жили (в то время) потомки семьи Леонардо, рыжебородые крестьяне, и даже чудом сохранился старинный камин, на который нам с торжеством указал Уциелли. Мы с ним пешком перешли через гору Альбано, в другую долину, где находится другой городок, откуда уж и вернулись во Флоренцию. Гора Альбано лесистая. Молодые дубки (это было в мае) еще не потеряли прошлогодних листьев, из-под них пробивались новые. На этой горе (Белой – Albano), названной так неспроста, мы видели то, чего, кажется, нигде больше видеть нельзя, – белую землянику. Рассказы о ней мы считали выдумкой, пока не собрали ее собственными руками (и во Флоренцию даже привезли). Спелые ягоды, не бледные, не зеленоватые, а снежно-белые, с розоватыми крапинками-семечками, как на землянике. Кроме цвета, от земляники самой обычной, лесной, она не отличается. Нас уверяли, что на Monte Albano водятся белые дрозды… но их мы не видали».

З. Гиппиус.Дмитрий Мережковский

Религиозно-философские собрания

«Это были глухие годы. Перелом назревал, но переломы внутренние не совершаются по часам, происходят „неприметно“», – писала Зинаида Николаевна о рубеже XIX – ХХ веков. Даже в среде духовенства, не говоря о светских интеллектуальных кругах, в эту эпоху брожения назревали стремления к каким-то духовным переменам. По словам Бенуа, многим хотелось освобождения православия «от гнетущего верноподданичества и от притупляющей формалистики». Так начались Религиозно-философские собрания, душой которых были конечно же Мережковские. Как это началось, Зинаида Николаевна поведала с присущей ей обстоятельностью:

«В октябре тысяча восемьсот девяносто девятого года, в селе Орлине, когда я была занята писанием разговора о Евангелии, а именно о плоти и крови в этой книге, ко мне пришел неожиданно Дмитрий Сергеевич Мережковский и сказал: „Нет, нужна новая Церковь“.

Мы после того долго об этом говорили, и выяснилось для нас следующее: Церковь нужна, как лик религии евангельской, христианской, религии Плоти и Крови.

Существующая Церковь не может от строения своего удовлетворить ни нас, ни людей, нам близких по времени.

После того мы поехали в Петербург. Но медлили говорить с другими».

Д.С. Мережковский. 1900-е гг.

Смелость замысла восхищала и пугала. Нужно было начинать общественную дискуссию о церкви и религии – о необходимости произвести изменения в них. Но для этого необходимо было привлечь к дискуссии духовенство. Союз интеллигенции с церковью, прошедшей путь перерождения, – в этом Мережковскому виделось духовное спасение России. Мережковский, Философов, Розанов отправились к самому всесильному обер-прокурору Святейшего синода Константину Петровичу Победоносцеву. И – о чудо! – было дано разрешение проводить собрания и дискуссии в зале Географического общества.

В углу этой залы, по иронии судьбы, стояла огромная статуя Будды. Как с иронией вспоминала Гиппиус, ее во время собраний чем-то закутывали, чтобы не смущать пришедших.

Бенуа, присутствовавший на заседаниях, правда, запомнил не Будду. Он заметил, что из-за классной доски в углу залы торчит что-то, напоминающее рога. Заглянув за доску, он испугался: там было настоящее чудовище с клыками. Разумеется, это был языческий идол, привезенный одной из экспедиций Географического общества. Но чуткий Бенуа сразу почувствовал присутствие «силы мрака».

Собрания сразу же вызвали необычайный интерес. Помещение с трудом вмещало всех участников. Здесь были и архиереи, и студенты, и художники, и дамы.

Годы спустя Андрей Белый вспоминал о революционных намерениях Дмитрия Сергеевича с иронией.

«– Иль – мы, иль – никто!» – восклицал Мережковский, грозяся пожаром вселенной; ходил по Литейному, будто в кармане он держит флакон с эликсиром; глотни – и заплавятся души, тела. Мережковский тогда был в зените: для некоторых он предстал русским Лютером».

А. Белый.Начало века

Несмотря на желание «изменить» церковь, интеллигенция не видела в ней врага, противника. Мережковские и Розанов в это время стали частыми гостями в Александро-Невской лавре. И среди высшей церковной иерархии Религиозно-философские собрания поначалу вызвали огромный интерес. Поднялся, по выражению Гиппиус, «железный занавес», разделявший духовенство и интеллигенцию.

Религиозно-философские собрания продолжались