Покушение - Ганс Кирст

— Однако он вам нужен немедленно, и за это вы намерены даже заплатить.

— И немало! Вдобавок я лишаю себя вашего общества, что мне очень трудно сделать.

— Ну хорошо, если я вас правильно понял, я должен передать графу фон Бракведе весточку от вас.

— Вы меня правильно поняли. — Штурмбанфюрер наклонился к Леману: — Передайте ему: пусть он делает вид, что ему нет дела ни до брата, ни до графини Ольденбург, но, в конце концов, у него есть жена и дети — трое или четверо, если я не ошибаюсь, и я намерен арестовать их. Иное дело, если он объявится в ближайшее время. Немедленно передайте ему это.

Леман не удивился — он знал методы гестапо.

— Какие гарантии вы можете ему дать?

— Если он примет мое предложение, — заявил штурмбанфюрер, — то я разрешу его жене и детям в течение двадцати четырех часов выехать в Швейцарию. Соответствующие бумаги, паспорт, визы и проездные билеты уже готовы. Но через час после того, как семья Бракведе пересечет границу, он должен быть здесь. Таковы мои условия.

— Вы верите ему на слово?

— А вас это удивляет? — Глаза Майера заблестели. — Пусть он позвонит мне, этого достаточно.

— А если он не позвонит, то вы арестуете всю его семью.

— Примерно так.

— Но что будет, если он даст слово и не сдержит его? — поинтересовался Леман. — Главное, что его жена и дети будут уже в безопасности.

— Тогда я арестую его брата и разделаюсь с ним, как и с графиней Ольденбург. Затем я доберусь до вас и до него, и тогда полетят пух и перья.

— Дошло, — изрек Леман, тщательно завернул презентованные ему сигары в газету и поднялся: — Итак, если это окажется возможным, не до свидания.

— Передайте Бракведе еще вот что: если он придет, ему нечего бояться. Я жду его, так сказать, с распростертыми объятиями, как желанного гостя.

Генерал-фельдмаршал Роммель поправлялся медленно, хотя уже покинул лазарет во Франции и перебрался домой, в родную Швабию. Здесь-то и застал его приказ Гитлера явиться в Берлин на совещание. Роммель сразу понял, чем это ему грозит, и послал ответную телеграмму: «К сожалению, прибыть не могу — болен». А своим друзьям он объяснил:

— Гитлер пытается устранить меня.

— На это он не решится, — возразили ему.

Через неделю в Хесслинген, где жил Роммель, прибыли генералы Бургдорф и Майзель в сопровождении подразделения СС. Эсэсовцы получили приказ открыть огонь по Роммелю в случае, если последний предпримет попытку к бегству. А ведь когда-то Гитлер так восхищался этим выдающимся военачальником и так щедро награждал его!

— Мы прибыли по личному поручению фюрера, — торжественно объявили генералы и заверили, что в случае крайней необходимости будут вынуждены применить силу, чтобы пройти к фельдмаршалу.

Генералов проводили. Их беседа с фельдмаршалом продолжалась почти час. Посланцы фюрера объявили, что Роммель изобличен как соучастник заговора против верховного главнокомандующего, и предоставили ему самому сделать выбор: принять яд или предстать перед «народным трибуналом». В случае самоубийства его семья не подвергнется никаким преследованиям, а ему самому будут устроены торжественные похороны. Слушание же дела в «народном трибунале» означает всенародный позор и мучительный конец.

— Через четверть часа меня уже не будет в живых, — сказал Эрвин Роммель своей жене на прощание.

Он покинул дом в 13.05 в сопровождении обоих генералов, а через двадцать пять минут его тело доставили в лазарет в Ульме. Сопровождавшие его лица заявили:

— Причина смерти фельдмаршала — эмболия. Никакого обследования не производить. Приказ фюрера!

Торжественные похороны действительно состоялись. Вместо фюрера на них присутствовал генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, который сказал, указывая на гроб с телом фельдмаршала Роммеля:

— Его сердце принадлежало фюреру.

А Адольф Гитлер с показным волнением заявил своему окружению:

— После победы мы воздвигнем ему достойный памятник!

30 июля, спустя десять дней после взрыва в ставке фюрера, осуществленного фон Штауффенбергом, капитан Фриц Вильгельм фон Бракведе переступил порог дома на Принц-Альбрехт-штрассе.

— Меня ждут, — заявил он дежурному эсэсовцу.

Он имел при себе портфель, тот самый, который перевозили с Бендлерштрассе на Шиффердамм и обратно. Только теперь в нем не было никаких документов. Там лежало мыло, полотенце, бритвенный прибор, пижама, пара белья и пара носков.

— Штурмбанфюрер Майер занят, — возвестил дежурный. — Никого пускать не велено.

— Ко мне это не относится, — уверенно заявил фон Бракведе и усилием воли подавил мгновенно вспыхнувшее желание повернуть назад. — Вам стоит только назвать мое имя…

Его имя было названо — и все вмиг переменилось. Эсэсовцы превратились в предупредительнейших сопровождающих и повели капитана к Майеру, а штурмбанфюрер уже шел ему навстречу по коридору с распростертыми объятиями:

— Ну вот наконец-то и вы!

— Уговор есть уговор, — сказал граф. — Кроме того, я страшно любопытен, а вы предлагаете столько различных вариантов — я имею в виду смерть…

— Вы все такой же шутник, — радостно пролаял Майер. — Однако вы здесь, а это главное — значит, вы косвенным образом согласны плодотворно сотрудничать с нами. Что при этом ставится на карту, вам, вероятно, напоминать не надо.

— Вполне достаточно одного: я знаю, что такое ответственность перед семьей, — заявил граф фон Бракведе.

— Вам следует внимательно почитать древнегерманские саги… — кричал рейхсфюрер СС Гиммлер своим соратникам по тотальному искоренению измены. — Согласно сагам, род является определяющей силой любого общества и потому о нем надо целенаправленно заботиться, оказывать ему всестороннюю помощь. Но если какой-либо из них по подчинялся обществу, его искореняли.

Таким образом сторонники фюрера оправдывали репрессии, которые они обрушили на отцов и матерей, братьев и сестер, жен и детей заговорщиков. Даже самые дальние родственники главных участников покушения были схвачены гестапо. Среди арестованных находились двенадцать женщин в возрасте свыше семидесяти лет, в том числе и мать братьев Штауффенберг.

Их сажали в тюрьмы, отправляли в исправительные дома и концентрационные лагеря, объявляли «неполноценными» гражданами и обращались с ними соответствующим образом. Следы некоторых из них были обнаружены лишь спустя многие месяцы после окончания войны, и то с большим трудом.

Семья Штауффенберга подверглась аресту. Графиню Нину Штауффенберг, жену полковника, под фамилией Шанк отправили в концлагерь. Так как она ждала четвертого ребенка, над ней не издевались и выдавали специальный паек.

Детей Штауффенберга, двух сыновей и дочь, разлучили с матерью, дали им фамилию Майстер и отправили в детский приют, находящийся в ведении нацистских организаций. Там они встретились с другими детьми, которых постигла такая же участь, и там им изо дня в день вдалбливали: «Ваши родители — презренные трусы и преступники!»

— Будьте благоразумны, не обращайте внимания на мелкие неприятности, они неизбежны, — порекомендовал Майер. — Постарайтесь мыслить реалистично. Станьте для нас тем, кого в британской юстиции называют главным свидетелем, и можете требовать за это всего, чего хотите.

— Неужели я кажусь вам такой свиньей? — спросил граф фон Бракведе.

— Чепуха! — воскликнул Майер. — Мы ведь оба прирожденные коммерсанты и знаем, куда выгодно вложить капитал. По крайней мере, я не могу себе представить, что такой умница, как вы, не постарается выйти из этого проигранного дела.

— Вы, вероятно, попали в исключительно трудное положение.

Штурмбанфюрер утвердительно кивнул. По его мнению, теперь он уже не мог проиграть. И в порыве откровенности он сообщил: работа идет полным ходом, и днем и ночью, несколько сот сотрудников гестапо следят примерно за тысячью подозреваемых.

— Порядочная группа, не правда ли? Я бы с удовольствием посмотрел на них двадцатого июля.

— Знаю, знаю, мы хватали всех, кто попадался под руку. А теперь сортируем, отбираем, пытаемся найти отправные точки. Исключительно трудоемкая работа. Кроме того, мне кажется, сигнал был дан слишком поздно.

— Вы хотите сказать, что Гиммлер слишком долго медлил?

Майер доверительно ухмыльнулся:

— От нашего Гиммлера можно всего ожидать. Кто поручится, что у него нет осведомителей среди заговорщиков? Ведь были же у него свои люди среди евреев.

— При определенных обстоятельствах это может обернуться неприятностью, не правда ли?

— Мой дорогой, не питайте напрасных надежд. Мы обезопасили себя во всех отношениях, разумеется, с согласия рейхсфюрера. Имеются, например, подробно разработанные директивы по проведению допросов.