Бункер. Смена - Хауи Хью

— …и угораздило же именно в мою смену… — процедил тот же голос в наушниках.

Джимми закашлял. Он попытался что-то ответить, но поперхнулся слюной. Поток пара из вентиляции прекратился.

— Ну вот и все, — пробормотал голос. — Ему конец.

Не успел Джимми что-то сказать, как мигающие огоньки на панели погасли. В наушниках щелкнуло, и наступила тишина. Он стянул наушники, и в этот момент где-то в потолке раздался громкий хлопок, и свет в комнате погас. Гудение и пощелкивание серверов вокруг него смолкли. В комнате стало абсолютно темно и тихо. Джимми не мог разглядеть даже свой нос, а помахав перед лицом рукой, не увидел и руку. У него мелькнула мысль, что он ослеп. А может, он умер? Но тут он ощутил биение пульса на висках.

В горле у него застрял всхлип. Ему хотелось к отцу и матери. Хотелось вернуть свой рюкзак, который он, как идиот, оставил в классе. Он долго сидел, ожидая, что к нему кто-то придет или осенит идея, что ему делать дальше. Подумал, что рядом лестница, а внизу комната. И когда он уже пополз к лестнице, осторожно похлопывая по полу, чтобы не провалиться в колодец, наверху что-то снова защелкало. После ослепительной вспышки лампы на потолке замерцали, несколько раз загорелись и погасли, но потом засветились ровно.

Джимми замер. Красные лампы опять замигали. Он вернулся к фальшивому серверу и заглянул внутрь. Число «40» мигало снова. Он подумал о том, чтобы ответить и узнать, на что эти люди так рассердились, но… Возможно, отключение света служило предупреждением? Может, он сделал что-то неправильное?

От ярких ламп на потолке шло ощутимое тепло. Они напомнили ему, как несколько лет назад они всем классом отправились на экскурсию по ферме где-то на средних этажах, и там растения освещали такие же яркие лампы.

Джимми вернулся к серверу со снятой задней стенкой и отыскал внутри провод наушников. Он возненавидел эти мигающие лампы, но не хотел, чтобы на него кричали. Поэтому он вставил разъем наушников в мигающее гнездо до щелчка.

Лампы немедленно перестали мигать. В наушниках, так и оставшихся висеть внутри, послышалось бормотание. Джимми его проигнорировал. Он отошел на шаг, настороженно взглянул на лампы, ожидая, что яркие снова погаснут, а сердитые красные замигают. Но ничего не изменилось. Разъем остался в гнезде, провод свисал, а голос в наушниках стал далеким и неслышимым.

Джимми спускался по лестнице, пытаясь вспомнить, когда он ел в последний раз, но так и не смог. Он позавтракал перед школой, но это было вчера. Или позавчера. На полпути вниз он представил себя куском еды, скользящим по огромному металлическому пищеводу. Так, наверное, чувствует себя проглоченная еда. У подножия лестницы он немного постоял — опустошенное существо, затерянное в недрах другой пустоты. Если бункер станет пережевывать нечто пустое вроде него, он никогда не утолит голод. И они вместе будут голодать. В животе у него бурчало — есть хотелось отчаянно. Джимми побрел по темному коридору сквозь кишки бункера.

Радио на стене продолжало шипеть. Джимми повернул ручку и сделал шипение еле слышным. Отец уже никогда больше не свяжется с ним. Он не помнил точно, откуда знал о том, но это теперь был новый всемирный закон.

Он вошел в потайную квартирку. Там стоял стол, за который могли сесть четверо, на нем лежали страницы книги, игла и смотанная кольцами нитка, похожая на змею, охраняющую свое гнездо. Джимми потыкал страницы и увидел, что кто-то сшивал места соединения страниц. Желудок его был настолько пуст, что начал болеть. В голове тоже зародилась тупая боль.

Напротив него стоял призрак отца. Он показывал на двери и рассказывал, что находится за ними. Джимми похлопал себя по груди, достал ключ и открыл им кладовую напротив плиты. Там хранится еда для четырех человек на десять лет, как сказал отец. Так ли это?

Дверь в кладовую открылась с чмокающим звуком, затылок Джимми обдало ветерком. Снаружи возле двери отыскался выключатель света, а рядом и выключатель шумного вентилятора. Вентилятор Джимми отрубил — тот напоминал ему шум радио. Внутри он увидел ряды полок, плотно забитых банками. Полки тянулись настолько далеко, что ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть дальнюю стену. Протиснувшись между полками, он обшарил их взглядом сверху донизу. Желудок громким урчанием умолял его поторопиться с выбором. Джимми попросил его немного подождать.

Томаты, свекла и кабачки — все это он терпеть не мог. Полезная еда. А ему хотелось еды настоящей. Он увидел целые полки консервированной кукурузы с этикетками, похожими на разноцветные бумажные цилиндрики, а не написанными черным маркером прямо по жести, как он привык. Джимми схватил одну из банок и осмотрел ее. С этикетки ему улыбался большой мужчина с зеленой кожей. По этикетке тянулись слова, напечатанные мелкими буквочками, как в книгах. Все банки выглядели совершенно одинаково, и от этого Джимми ощутил себя не в своей тарелке, как будто он спит и видит все это во сне.

Прихватив банку с кукурузой, он вскоре отыскал полки консервированных супов с красно-белыми этикетками. Вернувшись в квартирку, он принялся рыться вокруг в поисках консервного ножа. По бокам от плиты были выдвижные ящики, набитые лопаточками и ложками. Рядом стоял шкафчик с кастрюлями и крышками. В нижнем ящике отыскались угольные карандаши, катушка с нитками, раздувшиеся от старости батарейки, покрытые серым налетом, детский свисток, отвертка и множество прочей всячины.

Но консервный нож он все же нашел. Он был ржавый и выглядел так, словно им годами не пользовались. Но тупой резак все же вонзился в мягкую жесть, когда Джимми надавил как следует, а ручка прокручивалась, если вращать ее с достаточным усилием. Джимми взрезал крышку на полный оборот и выругался, когда крышка провалилась в суп. Он достал из ящика нож и выудил крышку из банки. Еда. Наконец-то. Он поставил на плиту кастрюльку и включил горелку, думая о своей квартире, об отце с матерью. Суп подогревался. Джимми ждал под бурчание в животе, но при этом смутно сознавал, что никакая еда не сможет приглушить его настоящую внутреннюю боль, это неугасающее стремление завопить изо всех сил или рухнуть на пол и заплакать.

Дожидаясь, пока суп закипит, он стал рассматривать висящие на стене листы бумаги размером с небольшое одеяло. На первый взгляд казалось, что их повесили сушиться, и ему даже пришло в голову, что толстые книги делают, складывая или разрезая эти листы. Но на этих больших листах уже был отпечатан текст и рисунки. Джимми провел ладонью по гладкой бумаге и всмотрелся в схему: набор кругов с тонкими линиями внутри и пометками вокруг. Каждый круг был обозначен цифрой, а три — перечеркнуты красными линиями. Каждый помечен как «бункер», что показалось ему глупостью.

За спиной послышалось шипение, как будто кто-то вызывал его по рации. Шепот призраков. Отвернувшись от странных чертежей и схем, Джимми увидел, что суп бурно кипит, выплескиваясь через край и шипя на раскаленной горелке. И он сразу забыл о большом и странном чертеже.

Шли дни, грозя превратиться в неделю, и Джимми легко представил, как недели могут со временем стать месяцами. За стальной дверью в верхней комнате люди все еще пытались прорваться внутрь. Они ругались и спорили по радио. Джимми иногда слушал их переговоры, но они говорили только о мертвых и умирающих, а еще о запретных вещах — например, о том, что находится снаружи.

Джимми переключался с камеры на камеру, видя лишь безлюдье и огромную пустоту. Иногда эти неподвижные картинки сменялись вспышками активности и насилия. Джимми наблюдал, как несколько мужчин избивали одного лежачего. Видел, как по коридору волокли отбивающуюся женщину. Как мужчина напал на ребенка из-за буханки хлеба. Ему пришлось выключить монитор. Весь остаток того дня и даже ночью его сердце колотилось, и он решил больше не смотреть, что показывают камеры. В ту ночь, лежа в одиночестве в комнате с несколькими пустыми кроватями, он почти не спал. А когда заснул, ему приснилась мать.