Падение Стоуна - Йен Пирс

Я не смог его разубедить и от всего сердца раскаивался в моей внезапной болтливости. Мне следовало бы хранить полнейшее молчание; но скрытность, в какой мне приходилось жить, была совершенно противоестественной. По натуре своей я не склонен к сплетням, но всем мужчинам надо с кем-то поговорить. Во Франции у меня не было никого, и внезапное появление Уилкинсона заставило меня отнестись к нему с большим доверием, чем следовало бы. Вреда тут никакого, но все же я совершил ошибку, проистекавшую из юношеской наивности. Больше я ее не повторял.

В тот вечер в девять часов я зашел за ним в его пансион (проживание там неделю обходилось меньше, чем в моем день, на что он не преминул указать) и по крайней мере утешился, найдя его должным образом одетым. Я опасался, что он пойдет в твидовом пиджаке и тяжелых ботинках, но он где-то раздобыл обязательный смокинг. И хотя он был не из тех, кто способен выглядеть элегантно, но был совершенно презентабельным.

К большому моему удивлению, он оказался блестящим импровизатором, ведь подобные мероприятия не более чем театр. Если моим стилем было молчать и слушать, Уилкинсон внезапно открыл шумно-хвастливую сторону своего характера. По-французски он говорил громко и плохо, разнообразными жестами восполняя грамматические чудачества; он рассказывал сомнительные анекдоты престарелым вдовам, и те гулькали от удовольствия; он с жаром перескакивал с темы на тему, плел лошадиные байки заядлым лошадникам, птичьи — охотникам и политические — политикам. Он действительно имел большой успех; тем больший, когда на полчаса покинул прием и вернулся с принцем Уэльским.

Позднее я понял, что в этом и была соль: так проявилась его благодарность. Мне следовало бы догадаться, что он знаком с принцем, который приехал в Биарриц лишь днем раньше, и с радостью говорю, что Уилкинсон был гораздо бесчестнее меня. Его высочество остался в неведении, кто такая на самом деле эта графиня. Сопровождайся ее имя хотя бы с намеком на скандал, он никогда не показался бы на публике с такой персоной, хотя, как известно всему миру, кого он терпел в частном порядке, совсем иное дело. Но он пришел, и его появление дало понять всему французскому свету, что Элизабет совершенно, полностью и абсолютно респектабельна. Много больше того: она могла приглашать самого знаменитого мужчину мира на свои приемы, и он приходил. Coup de theatre[6] Уилкинсона вознесла ее в стратосферу европейского общества. Раньше она добивалась всего собственными силами, и существовали те, кто сомневался в ее верительных грамотах. Если бы кто-то усомнился в ней после того приема, это уже не имело значения. Подарок был щедрым — пока оставался подарком.

Даже в те дни, даже на курорте появление такой фигуры, как принц Уэльский, сопровождалось некоторой помпой и церемониями: обычно факт его приглашения заранее обсуждался несколько дней; хозяйка заботилась о том, чтобы все о нем знали, сколь бы тактично ни распространялась новость. Гости ждали, предъявят ли им важную персону; и сперва прибывали кареты и придворные, чтобы нагнести напряжение перед его появлением. Приедет ли принц? В хорошем настроении? Во что он будет одет? Таково будет содержание разговоров, пока часы отсчитывают минуты. И существовала также равно будоражащая возможность, что он вообще не покажется. В таком случае репутация хозяйки рухнет: добрые души пособолезнуют, не столь добрые почуют кровь, и все будет зависеть от того, как она снесет столь горькое и публичное разочарование. Будет по ней заметно? Или она сделает храброе лицо? Все эти подробности отмечались, и их общая сумма изменяла баланс власти в маленьком, но напряженном мирке высшего света.

Поэтому появление принца на приеме Элизабет стало полнейшей сенсацией. Никакого предупреждения, никаких предварительных слухов или уведомлений — он просто вошел, поздоровался с ней, как со старым другом, поцеловал ей руку, потом поговорил с ней дружески и уважительно целых четверть часа прежде, чем начать обход зала, пока все остальные медленно, но неуклонно боролись за место, кто будет следующим в очереди за королевским словом. Позднее Элизабет рассказала, что, по ее прикидкам, это повысило ее стоимость эдак на три четверти миллиона франков, и, вероятно, занизила сумму.

И с моим положением в обществе это тоже сотворило чудо, ведь после Элизабет наибольшего внимания удостоился я. Небольшого, но я сразу стал лицом, чьего знакомства следует искать, лицом, которое известно.

— Корт, э? «Таймс»?

— Да, ваше высочество.

— Так держать.

— Непременно, сэр.

— Великолепно. — И он напоказ мне подмигнул, давая понять, что прекрасно знает, кто я, но всеми присутствующими это было расценено как личная близость.

— Очаровательная женщина, — продолжал он, указывая взглядом на Элизабет, которая теперь тактично предоставила его работе. — Весьма очаровательная. Венгерка, кажется?

— Да, думаю так.

— Гм-м. — Он с мгновение глядел рассеянно, словно пролистывал в уме «Готский альманах», но не мог найти искомую страницу. — Много народу в Венгрии.

— Думаю так, сэр.

— Ну, ну. Рад был встрече.

И он ушел, чтобы попрощаться с хозяйкой, поцеловав Элизабет руку с пылким восторгом истинного ценителя.

А она, должен сказать, держалась просто поразительно и повела себя с полнейшим самообладанием. В ее лице не отразилось ни тени шока, хотя он, вероятно, был немалым. Она не проявила ни неуместной фамильярности, ни удивления или радости. Она приняла его с обаянием, предоставляя другим думать что хотят. Знает она его или нет? Какова причина его прихода? Она настолько вхожа в его круг, что может относиться к нему как к обычному гостю? На следующий день ударные волны изумления распространились по Биаррицу (принцесса Наталия, которая отклонила приглашение, чтобы поставить Элизабет на место, лишь с большим трудом скрывала огорчение), а в последующие недели по Франции и Европе, когда сезон подошел к концу и временные обитатели городка начали разъезжаться по обычным своим странам, увозя с собой известие о новой звезде.

— Это был необычный поступок, — сказал я Уилкинсону, когда на следующий день мы ехали в Париж.

Он улыбнулся.

— Принц и впрямь любит полусвет, и он очень ценит красоту, — сказал он.

— Он знает?

— О Господи, нет. Если он когда-нибудь услышит, мне очень долго придется объясняться. И если он когда-нибудь выяснит, что я сознательно…

— Тогда кто она, на его взгляд?

— Мелкая аристократка, чье происхождение слишком низко, чтобы ее включили в «Альманах». Недостаток голубой крови восполняется сияющей красотой. Вы вроде говорили, она не красавица.

— Ну, не была таковой. Во всяком случае, когда я с ней познакомился.

— Так или иначе, это было не вполне моих рук дело. Он пригласил меня на обед, я сказал, что иду на такой-то прием, а он пожелал познакомиться с этой женщиной. Понимаете, он про нее слышал, а сами знаете, каков он. Кстати, скажите ей, пусть даже не задумывается. Если она хотя бы попытается с ним сблизиться, я это пресеку.

Я резко за нее возмутился.

— Вам прекрасно известно, что я имею в виду, — строго сказал он. — Я доподлинно знаю, чем она зарабатывает. Пока она ограничивается жителями Континента, это меня не касается. У принца есть известная слабость, и он любит бывать в Париже.

— Так поэтому?..

— Мне показалось, это станет полезной страховкой. Теперь она у нас в долгу, и часть цены — никакого скандала. Рано или поздно они встретятся в Париже, а когда дело доходит до женщин, он как ребенок в кондитерской. Он действительно не способен устоять. И тем более перед ней. Вы понятия не имеете, сколько времени посольство тратит на сокрытие обстоятельств таких романов. А этому я хочу положить конец заранее. Будьте добры, передайте ей это.

— Очень хорошо.

— Кроме того, он славится скупостью. Она гораздо больше заработает на том, что с ним знакома, чем от того, что с ним спит.

— Я ее извещу.

Глава 10

Если я не описываю восторги жизни шпиона на службе Британской империи, а столько времени трачу, отклоняясь на рассказ об этой женщине, то по двум причинам. Во-первых, эта женщина имеет отношение к моей истории, и, во-вторых, она была гораздо интереснее моей повседневной рутины. Например, по возвращении в Париж немало часов заняли последние штрихи к моему докладу о военно-морской политике Франции, а это потребовало длительных бесед с различными людьми (в моей роли журналиста) на Угольной бирже и просматривания ежедневных бюллетеней оптовых продаж. Увлекательно? Будоражит нервы? Хотите услышать еще? Я так и думал, что нет.

По сути, уголь сам по себе тема более интересная, чем люди, которые им торгуют. Каждый товар и финансовый инструмент привлекают разные типы людей. Торгующие бонами отличаются от торгующих акциями; те, кто торгует товарами, опять же иные, и у каждого товара и каждой биржи свои векселя и свои тратты; у резины, у хлопка, у шерсти, угля, железной руды — свой собственный характер. Уголь скучен, а люди, которые покупают его и продают, еще скучнее. Их мир пылен, лишен красок и удовольствий. Нахальные юнцы, которые начинают продавать нефть и создавать совершенно новый рынок из ничего, гораздо интереснее: в них есть дуновение пустыни, в то время как торговцы углем исполнены уныния угольных шахт Пикардии или методизма Южного Уэльса.